Пани Ванда. Она очень хорошо относилась к нам. Мы ее любили. Строгая была. Но, во всяком случае, плохого я о ней ничего не помню.
До школы вы ходили в детский сад?
Нет, мы прямо из дома пошли в школу. Нас мама водила.
То есть вы не были в детском саду?
Мы жили в семье. Мама нас опекала, одевала. Когда папа умер, ей помогали. Маму уважали на швейной фабрике, где она работала. Она была белошвейкой и прекрасно шила. Руководитель фабрики очень ценил маму, он знал, что у нее остались маленькие дети, и помогал. Еще при жизни папы у нас была няня. Она осталась у нас и после его смерти. Когда уже была война, няня умерла, она была как член семьи. Няня стала нам очень близкой, потому что она воспитывала, вела нас.
Ей за это платили?
Конечно, в этом помогал мамин работодатель.
Что имеется в виду – «белошвейка»?
Мама шила рубашки, костюмы. Но больше рубашки. Ей доверяли самые ценные заказы.
Людвике сколько лет?
Она была на год старше. Она родилась 5 января 1929 года, а я 5 февраля 1930 года. У нас год разница.
Она пошла в школу на год раньше?
Да, она на год раньше пошла. Тогда нянечка была у нас еще молодая, и она водила нас, потому что мама была на работе. Она у нас была как член семьи, а своей у нее не было.
Помогала убирать, готовить?
Она помогала готовить и делать все остальное.
Скажите, мы с трудом представляем те времена, насколько сложная была жизнь, насколько была нужда? Какое питание было, достаточное ли?
Мы не ощущали недостатка в питании. Жили нормально и выезжали на лето, на дачу.
Вы оказались во время начала войны на даче? То есть у вас еще дача была?
Дача была нашей родственницы. У нее хороший дом был. У мамы не было дачи, и мы каждый год ездили к родственнице на дачу.
Это где-то под Варшавой?
Недалеко от Варшавы.
Каким транспортом туда добирались?
Мы ездили поездом. Поэтому мы не могли вернуться домой в 1939 году, поезда не ходили. Немцы везли танки, машины, технику.
Понятно, нужды не было, то есть мама была профессионалом в своем деле, ее заработка хватало, чтобы кормить, одевать двоих детей. Вы помните довоенную Варшаву? Были какие-то кинотеатры, парки?
Парки, да. Мы ходили в парк Лазенки. Но больше мы играли с детьми на улице.
Много время проводили? Двор был?
Да, был большой двор, и мы выходили на улицу Желязну и Сребрну, которые рядом. Много было знакомых детей. Мы собирались. Тогда не было ни телевидения, ничего не было, а общаться надо было. Мы собирались. Сразу уроки сделаем и на улицу.
Улицу вы назвали, а помните номер дома?
Паньская 88.
Дом сейчас сохранился?
Нет. Мы до пятидесяти шести лет не могли выезжать. Мы были невыездные.
До пятидесяти шести лет или до 56 года?
Я помню, когда был распад Советского Союза, приехал Ярузельский на кладбище, где расстрелы были.
Катынь?
Да, Катынь. Нас тоже туда позвали. Это было в начале девяностых. Мы туда поехали в первый раз. И ему сказали, что здесь две женщины польки-варшавянки, которые принимали участие в Варшавском восстании. Такая жизнь, выехать не могут. Я рассказывала об этом, на глазах расстреляны были все наши родственники, которые жили там – тети, два брата. Мы их не искали, потому что они были расстреляны на наших глазах. Мы видели это все. Мы просто прятались. Почему мы остались живы.
Да, мы еще хронологически вернемся к этому.
Когда война началась в 1939-м году, жизнь поменялась. Поменялась, потому что немцы уже стали следить. Мама нас боялась выпускать на улицу.
После бомбежек боевые действия были в городе?
Мы были до зимы на даче. Мы не могли выехать, потому что не ходили гражданские поезда. Немцы все время везли солдат, военную технику. Все везли до Варшавы. Единственное, мы могли поехать только зимой, когда стали ходить поезда… Я рассказывала, как мы впервые увидели расстрелы.
На даче?
Да. Когда немцы оккупировали, по-видимому, эти немцы были проездные. Они заехали на мотоциклах и стали загонять всех и детей и взрослых на второй этаж. Дом был двухэтажный. Немцы стали пить и праздновать, что они зашли в Польшу.
Вас согнали на второй этаж?
Не только нас, там еще были маленькие дети. Я не знаю, каким образом они туда попали, возможно, знакомые тети. Немцы стали пить, петь и допились до того, что стали спускать маленьких детей, ставили у стены и как мишени расстреливать.
Прямо в детей?
Да… Мы убежали. Мы были постарше немножко. Был снег, и мы стали прыгать с окна, со второго этажа. Дом был невысокий, деревянный. И в снег, стали бежать. Немцы по нам тоже стали стрелять, но нас спасли местные жители. Детей потом похоронили.
То есть несколько детей убили? Вы слышали.
Да убили. Мы видели этих детей.
Сам расстрел или убитых?
Мы убитых увидели. Сам расстрел мы не видели… нам сказали: «Бегите!» Они потом опять начали стрелять.
Те, кто расстреливал, это какие войска были? (В.А.)
Я не знаю. На следующий день приехали из гестапо и их (прим. немецких солдат) всех забрали. Они не имели права этого делать, потому что только началась война. Это они уже по пьянке. Их забрали всех.
Арестовали.
Наверно, гестапо. Потому что начало войны, и они просто не имели права напиваться до такой степени.
Скажите, со второго этажа как вы убегали?
Прыгали. Прямо с окошка в сугроб. И мы стали бежать. Нас ловили местные жители и прятали.
Это вечером было?
Да вечером, после обеда. Зимой рано темнело. Еще видно было. Мы уже в начале войны застали эти ужасы, еще будучи детьми. А когда приехали в Варшаву, уже была оккупация. Оккупация была страшнейшая.
Вы вернулись на поезде, в свой дом. Там никого не было.
Да, мы приехали, квартира была закрыта.
Вы были вместе с няней на даче и потом?
Да. И мы вернулись домой. Папы уже не было, потому что папа умер до войны, в 1934 году… Мама, конечно, очень переживала насчет работы. Я подробности не знаю, но знаю, что мама ходила на работу.
Ваша мама восстановилась на ту же работу?
Да. Она работала на фабрике. Фабрики все работали. Немцы не уничтожали их. Им тоже были нужны производства. Поэтому жизнь продолжалась, но очень тяжелая. Питание было не такое, как до войны. В магазинах было трудно достать что-то. Люди стали ездить за город за всеми продуктами.
Какие были деньги?
Польские злотые. Те же, что и сейчас. Я знаю, что мама получала зарплату злотыми. Мы иногда ходили покупать хлеб, нам мама давала гроши или злотые.
Вы в школу вернулись в тот же класс, в котором учились?
Да, мы ходили в ту же школу, тот же класс. Как я говорила, немцы периодически ходили по классам и следили, что преподают детям.
Приходил какой-то инспектор и сидел в классе?
Он был в немецкой форме. Я не различала их формы, но немец был в обмундировании. Ходил и мы, конечно, пугались, все тихо сидели.
Заходил в классы в том числе?
Да, ходил по классам. Задавал вопросы учительнице: «Что преподаете? Какой предмет?» Историю нельзя было преподавать ни польскую, никакую. Что есть государство Советский Союз, мы даже не знали.
А до войны?
И до войны мы не знали этого.
Это не преподавали в школе?
Это не преподавали.
Что же было тогда? Германия на западе, а что тогда на востоке?
Германию мы знали, что она есть, потому что немцы пришли.
Что же тогда на востоке было?
Про восток мы ничего не знали. Нам преподавали что: черчение, рисование, математику, физику, и мы уже должны были немецкую литературу изучать.
Вместо польской?
Да.
Немецкий язык учили?
Конечно, но немецкий язык я так толком и не знаю, потому что мы все по-польски говорили.
Вторая мировая началась 1 сентября 1939 года, потом было нападение дальше на западной границе Польши на Советский Союз. Это случилось в 1941 году. Вы не знали, что была война с Советским Союзом?
Абсолютно. Мы ничего не знали, что существует на востоке. Даже когда нас в 1945 году собрали советские солдаты. Если пробежать эти годы, мне в 1945 было 14 лет, а Людвике 15 лет. Мы уже большие девочки были…
Мы пришли маму искать в Варшаву уже полностью разбитую. Вообще ничего не было, ни одного дома. И нас, когда гнали в Прушков, мы шли через всю Варшаву, я смотрела. Со слезами на глазах, потому что она вся была разбита.
Та жизнь, довоенная, как-то она стерлась, потому что была очень тяжелая оккупация. Немцы каждый раз облавы устраивали. Вне зависимости от того – дети, не дети. Ловили. Потому что (я уже потом, когда прочитала одну книгу) там была молодежная организация, которая боролась с немцами. Подпольная. Потому что в Варшаве тоже был немецкий концлагерь.
Гетто?
Не гетто. Гетто было в центре Варшавы. Мы ездили в школу через гетто. Я помню.
Прямо через него?
Да. Когда спрашивали про гетто, я единственное что могу сказать – я видела людей в гетто. Хотя мы и не имели права смотреть через окно.
Ездили на автобусе?
На трамвае. В основном трамваи были, а трамвайная линия проходила через все гетто. И немцы оцепили часть территории Варшавы, загнали всех евреев. Звезды были у людей на спине, на груди, на рукавах. Люди лежали на улице. Тяжелое состояние было у них…
Перед въездом в гетто, стояла немецкая будка, трамвай останавливался. Входил один немец в переднюю дверь и другой в заднюю. Стояли два немца, и мы не имели права смотреть в окна. Мы не могли повернуться к стеклу, потому что немцы следили, но мы иногда смотрели.
Трамвай проезжал, немцы высаживались, и трамвай дальше ехал. Обратно, когда мы ехали, было тоже, трамвай останавливался, заходили два немца. Боялись, что может узник гетто забежать, чтобы никто не выходил из трамвая и в окна не смотрел.
Заходили в трамвай с автоматами?
Да. Они были вооружены. И там будка стояла гестаповская, и они там отмечали, и дальше мы уже выходили. То есть под наблюдением немцев это было. В Варшаве еще страшно было, потому что они с начала оккупации делали каждый день облавы.
Я потом прочитала польскую газету, почему начались облавы. Они ловили людей, потому что были подпольные организации. Тоже боролись. Стреляли в немцев. Я один раз видела, как выстрелили в немца. И они писали на стенах, что: «За одного убитого немца, они должны 60 человек вне зависимости от пола, возраста расстрелять. За убитую немку – 40 человек».
Это на стенах было написано?
На стенах, прямо на улице. На трамвайных остановках в основном.
