Листовки были?
Да, это были листовки: «За одного убитого…» и т. д. Чтобы никто не пытался убивать, потому что будет расстрел. Вне зависимости от возраста, всех. Я рассказывала, как я тоже была схвачена на расстрел с Людвикой. Они ловили… Им нужны были в основном мужчины, потому что строили концлагерь «Освенцим». Вначале не было этого концлагеря. Он построен был уже в течение войны. Вот они и строили. Там место болотистое, в низине.
Помимо гетто в Варшаве был еще и концлагерь?
В Варшаве был свой концлагерь. Там было гестапо, назывался концлагерь Варшавы.
Отдельно от гетто?
Отдельно. Где содержались поляки, которых ловили за какие-то преступления. Там тоже мучили. Там страшные были вещи.
Он был за колючей проволокой?
Это было здание. Просто дом. Он же и сейчас стоит, как музей. Но я никогда не хожу туда. Мне просто больно смотреть это. Но знаю, что он сохранился.
То есть это был один дом, где держали заключенных?
Которых ловили. Что-то делали против немцев, потому что против них была борьба. Была большая молодежная организация, которая боролась с немцами.
Название не помните организации?
Нет. В книге я читала, но это, может, художественная книга – организация «Нефертити».
Нефертити?
Да. Но я точно не знаю. Это по книге. Там, может, вымышленное какое-то название Мы, конечно, не участвовали. Вы знаете, нам было одиннадцать, двенадцать, тринадцать лет, еще дети. Но мы знали, что, как только облава, мы на полном ходу выпрыгивали с трамвая и бежали. В какую-то подворотню прятались, потому что они ловили всех.
Прямо на улице?
Прямо на улице. Если не хватало людей, они по домам ходили… В основном немецких военных убивали. Значит, если им нужно было шестьдесят, они шестьдесят человек брали. Они детей тоже расстреливали.
То есть облава состояла в том, чтобы собрать это число людей и их расстрелять. Прямо на улице?
На улице. Они окружали территорию, делали облаву. Всех ловили, ловили. Убежать было нельзя, потому что было оцеплено. Если не хватало людей, значит, они с домов вытаскивали. Им надо было шестьдесят человек.
И здесь же расстреливали?
Вот я рассказывала, потому что я присутствовала… Я была свидетелем одного расстрела. Я там не видела все. Я просто знала. Мама нас всегда предупреждала.: «Если начинается свисток, бегут все, трамваи останавливаются. Выпрыгивайте на ходу». И мы научились выпрыгивать.
На полном ходу мы выпрыгивали и бежали. Прятались. А однажды, вот я уже говорила, мы ехали с Людвикой в парк Лазенки. Остановку я не помню, но где-то в центре это было. И на остановке входит с передней стороны немец и вдруг падает. Стреляет кто-то, и он падает. Немцы тут же окружили.
Упал немец в военной форме?
В военной. Немец-офицер.
Это вы видели?
Я видела, как он упал.
В парке?
Не в парке. Он входил в трамвай на остановке и успел только шаг сделать и упал.
То есть он еще не вошел в трамвай?
Нет, не вошел. На ступеньке. И падает. Тут же трамваи остановили, немцы окружили, стали стрелять в окна. Мы спрятались под сиденье. Немцы стали вытаскивать всех. Нас человек пятнадцать было в трамвае. И к стене. Стена и тут же на каждого человека автомат был направлен. Если кто-то пытается что-то сделать, тотчас расстреливали.
Но они не могли сразу расстрелять, потому что им нужно набрать было шестьдесят человек. Облава была. Мы ждали. С поднятыми руками стояли. Мы могли быть расстреляны. Если бы не случай.
Около меня стоял мальчик. Если мне было лет 11—12, он постарше был. И он стоял с поднятыми руками, не шевелился. Потом говорит: «Бежим!» – по-польски: «Бежим, расстреляют». И он даже не обернулся. Кинулся, и я кинулась за ним. За мной другие. Я только слышала, что они открыли огонь. Но я была такая маленькая, худенькая, занималась еще спортом.
Они стали расстреливать, по бегущим открыли огонь, тут улица была. Я завернула сразу на улицу, там шла женщина с девочкой, и она увидела. У нее такие глаза были большие. Она видит, что я бегу, у меня был испуганный взгляд. Я схватила ее, она меня взяла за руку сразу, прижала и повернула обратно, а там немец стоит. Он загородил дорогу, она вышла на улицу с одним ребенком, а идет с двумя. Она говорит: «Mein Kind».
Улица была пустая, потому что там жили немцы на месте выселенных жителей. Выселяли людей и вселялись немцы. Женщина с ребенком жила в одной из квартир. Мы поднялись, и она подошла к окну и видела этот расстрел. Она не давала мне смотреть. Расстреляли всех. Того мальчика расстреляли тоже.
Он не успел добежать?
Не успел. Он бежал впереди.
Его поймали?
Расстреляли.
Вас взяла за руку эта немка, которая жила на выселенной улице.
Да, немка. Она шла с девочкой, такая маленькая девочка. Она взяла меня, обняла и повела. И говорит: «Mein Kind».
Она зашла с одним ребенком, а возвращалась с двумя, поскольку она немка, пропустил.
Немец с автоматом стоял. Она говорит: «Mein Kind», он пропустил ее, она была жена какого-то немца. Ну и она видела все.
Она специально вышла?
Нет, она просто вышла на улицу со своим ребенком… Она меня не выпускала до конца. Когда расстреляли, подъехала черная машина. Шестьдесят человек расстреляли. Помимо того, что там расстреляли тех, которые бежали, они по домам тоже еще прошли, там тоже убили людей… Все имели с собой «легитимации» – документы.
На проезд, на выход в город?
Да. Немец вытаскивал личные документы, и они потом отмечали списки, кого расстреляли. Расстрелы, значит, по «легитимациям». У меня тоже документ был. У меня было ученическое удостоверение. Я же училась в школе, удостоверение школьника. Мы не имели права выходить из дома без этого удостоверения.
Вы ехали тогда на трамвае из школы?
Нет, мы ехали в Лазенки.
В парк. Вы с сестрой были?
С сестрой. Нас немцы с трамвая выталкивали, выталкивали, выталкивали. Меня в одну сторону, а ее в другую. Но так как суматоха получилась, люди с другой стороны стали бежать, им удалось, они как-то ближе к центру были и убежали. Она убежала, прибежала домой и говорит: «Я боялась маме сказать. Я думала, что тебя расстреляли». Потому что там был расстрел.
А на стороне, где я стояла мальчик сказал: «Бежим! Все равно расстреляют. А вдруг удастся убежать». И за мной тоже побежали. Вот мне удалось. Я не знаю, спасся ли кто-то еще. Я одна завернула за угол, а там пустая улица…
Вас немка вечером отпустила?
Да, уже было под вечер. Я уже смотрела в окно, приехала черная машина. Там был виден этот участок, потому что она жила недалеко. Она смотрела расстрел. Она сама плакала. Видела все это. Когда в черную машину собрались трупы, приехала другая машина. Смыли кровь, снова чистый асфальт.
Военная машина?
Да. Это все их машины. И уже чистая-чистая улица, можно было ходить. Уже люди ходили. То есть это очень быстро проводилось. Эта чистка, у них все было отрегулировано. Потому что они не впервые и не в одном месте расстреливали.
Расстрелы регулярные были.
Да. Им нужны были мужчины. Может, они, когда облаву делали, мужчин и не расстреливали, таких вот нужных. В сторону, в сторону их, а расстреливали ненужных.
Что с нужными делали?
Нужные… Я не знала, но я читала это в газете потом, они их направляли в Освенцим строить концлагерь. И первые узники – это были те, которые строили концлагерь. Их потом всех уничтожили там же, чтоб они даже не могли выйти оттуда.
Поскольку сами строили, и все они это знали.
Там написано было, что они не только с Варшавы брали, они брали еще и с других городов. Искали мужчин, которые могли строить. Потому что огромный концлагерь построили. Огромный. Значит, строить надо было это все, а строили кто – местные мужчины. И всех их потом, там написано было в газете: «Первые узники концлагеря Освенцим были поляки-мужчины, которые строили этот лагерь».
Вы оказались в том же концлагере?
Но до концлагеря еще было…
Восстание?
Дело в том, что они бесчинствовали в Варшаве. Вытворяли бог знает что, ловили людей. Я говорила, что в центре Варшавы был концлагерь. Мучили всех. Они же не принимали ничего, они делали свое дело, немцы. Мы-то не понимали этого. Но, мы были «харцерки». У нас были желтые галстучки.
Пионеры?
Это, по-русски – пионеры. Харцежи (прим. харцеры) были. Мы ходили, ездили со школьниками иногда в лес. Нас учили, как прятаться. Но не стрелять, мы не умели стрелять. А просто такие игры были. Мы со школьниками, когда постарше были, ездили. И харцежи сказали, что вы как защитники. Ну, какую-то работу… я поняла уже потом, нам поначалу не говорили, для чего. Но вот эту работу вели с нами, с детьми, что мы должны уметь защищаться. И когда начались война, мы как раз были у тети.
На лето, пока вы в оккупации продолжали выезжать?
Мы ездили к тете. Тетя жила на окраине Варшавы, на Воле (прим. Воля – район Варшавы, расположенный в западной части города). Там были сады. Как тут в Подмосковье.
Частный был дом?
Да, небольшие дома были, жили люди, у каждого были свои сады.
Дом с участком.
Да. И там недалеко было кладбище. Мы приезжали, и собирались дети нашего возраста. Мы всегда играли. Мы знали друг друга кто приезжал. Во что играли? В прятки играли в основном. Какие-то другие игры. И девочки прятались, а там очень много было таких… «кшаки», как по-польски говорят. «Кшаки» – кусты большие. Сирень была. А мальчишки нас искали.
Человек десять нас собралось с разных дворов. С девочками мы прятались в кустах, а тетя наша была дома. У нее еще был маленький девятимесячный ребенок – Павел. Наш двоюродный брат. Мы приезжали к ней всегда, отдыхать. Там недалеко было кладбище. Русско-польское кладбище и там хоронили с 1800 года. Были гробницы. Раньше хоронили в гробницы, статуи были. А я человек искусства, меня очень интересовало все это, как там хоронили.
Может быть, склепы?
Склепы. Там же не в землю хоронили, а раньше хоронили людей в металлических гробах. Я помню, когда папу хоронили.
Четыре года вам было.
Да. Это я помню. Я только не поняла, что он умер… когда положили в гроб и стали закрывать крышку, оловом, запаяли. Паять дерево не могли. Это я уже потом сообразила. Значит, естественно, был гроб, металлический. Из какого-то недорогого металла. И там такие гробы стояли в склепах.
Когда мы с одной девочкой, не с Людвикой, а с подружкой ходили по кладбищу. К тете приезжали и ходили на кладбище смотреть эти красивые памятники. В склепы спускались, там гробы стояли. Я не боялась, просто интересовалась всем этим.
Не воинские Повонзки, кладбище?
Нет. Повонзки – это в центре. А это было обыкновенное русско-польское кладбище.
Оно сейчас сохранилось? (В.А.)
Сохранилось… Когда мы играли в прятки, въезжают на мотоциклах немцы, стали расстреливать. Расстреляли всех ребят.
Это когда вы рассказали про игру в прятки.
Да. Расстреляли всех мальчишек, кто там играл. Дети же не знали, что будут расстрелы, они стояли. Немцы приехали, достали автоматы и «та-та-та-та».
Облава была?
Это начало Варшавского восстания. Мы же не знали, что будет дальше… Когда меня потом спрашивали: «Нужно ли было это восстание?» Я говорю: «Нет». Уже, когда была взрослая. Я говорю, неподготовленные были, не предупрежденные. Если бы предупредили, я уверена, что многие гражданские люди выехали из Варшавы. Остались бы только военные и воевали с немцами. А удар принял на себя в основном гражданский народ, потому много погибло.
Когда началось восстание?
Восстание началось 1 августа 1944 года. Никто не знал. Мы поехали просто отдыхать к тете. Никто не знал, что это начало восстания. Если бы мы знали, может быть, мама нас не отпустила. Мы бы дома были с мамой. Она нас пустила просто к тете и детям. Сад у нее и морковка, помидоры, огурцы, она сажала. Много сирени. Там красиво. Сейчас этого ничего нет. Там сейчас дома понастроили. Все это снесли.
И когда немцы начали стрелять, выбежала тетя и кричит, только вот так в сторону… Знает, что мы в прятки играем. Кричит: «Прячьтесь, бегите, прячьтесь!» И ее расстреляли. Ее тут же с ребенком. Ребенок еще плакал, мы слышали плач его и потом затих. Видно, ребенка застрелили.
Прямо на крыльце?
Она вышла во двор. Она видит, что расстрелы идут. Павлика убили уже. Она знает, что всех будут расстреливать, и она крикнула: «Прячьтесь!»
Павлик – это?
Двоюродный брат. Павлик – это сын тети.
Сын и еще ребенок у нее был тоже?
Да, маленький девятимесячный. И она крикнула: «Убегайте, убегайте!» – и ее тут же расстреляли. Мы, когда расстрел начался, имели возможность убежать. А куда убежали? На кладбище.
Это днем было?
Это был день, пополудни.
Первое августа?
Да, первый день августа.
Началось восстание, и они начали облавы?
