ISBN :
Возрастное ограничение : 18
Дата обновления : 02.03.2024
«Маша, давай в кино сходим». Снова никакой реакции, только легкий вздох. «В «Луче» какой-то новый фильм» – настаивал я, но Машка игнорировала все мои попытки наладить диалог.
Вот уже полгода мы учились на первом курсе медицинского института, правда, на разных факультетах, и вот такое слияние, как сегодня, вышло случайно и явилось для меня настоящим подарком. Виделись мы крайне редко, разве что где-то между лекций в главном корпусе, остальное расписание совершенно не совпадало. А я никак не мог выбросить Машку из головы, хотя вокруг было много девчонок – и более красивых, и – что главное – более доступных, чем она.
Но я почему-то всякий раз представлял себе ее тонкую шею в воротнике темно-синей кофточки, ее ноги, мелькавшие в разрезе джинсовой юбки, и от этих картин перехватывало дыхание. Сейчас, сидя так близко к ней, я чувствовал нарастающее возбуждение. Скосив взгляд, вдруг заметил, что на ней опять эта юбка, и полы разошлись под медицинским халатом в стороны, и теперь в разрезе почти полностью видна ее нога, обтянутая черной лайкрой чулка – даже край кружевной резинки заметен. Совершенно не соображая, что делаю, я положил руку на эту ногу, и Машка вскочила, грохнув на пол учебник.
– Вон из аудитории, – тут же отреагировала Маргарита Михайловна.
– Но… – начала было Машка, и ее тут же перебил грозный окрик:
– Вон, я сказала! – и ей ничего не оставалось, как пойти к двери.
Я же через пару минут специально пихнул свою сумку так, чтобы она свалилась со скамьи на пол, и тут же тоже был выставлен из аудитории, чего, собственно, и добивался.
Машка стояла у большого окна в коридоре, обхватив себя руками, и смотрела на улицу – там падал снег. Март в наших краях – еще зима.
– Меня тоже выставили, – радостно сообщил я, усаживаясь на низкий подоконник.
– Поздравляю, – буркнула она. – Теперь отрабатывать замучаемся.
– Да ну, ерунда.
– Тебе, может, и ерунда, а меня она загоняет.
– Ну, так как насчет кино? Пойдем?
– Я работаю.
– Ну, не каждый же день?
– Не каждый. Но времени на кино у меня всё равно нет.
Я внимательно посмотрел ей в лицо:
– Я вот каждый раз думаю – ты кино не любишь или со мной ходить не хочешь?
– И то, и другое.
Я рассмеялся:
– Слушай, ну, что ты такая упёртая? Я же не в постель тебя тащу.
Она посмотрела насмешливо:
– Тут тебе вообще не светит, Денис.
– Да? А чего так?
– А вот так, – Машка села рядом со мной, взялась руками за подоконник и, чуть наклонившись вперед, спросила, глядя в пол перед собой: – С чего ты взял, будто можешь вот так запросто лапать меня на занятиях?
– Да я не лапал… просто как-то само…
– Ну да – рука соскользнула, – с деланым пониманием произнесла она, не отрывая взгляд от напольной плитки.
Я вдруг взял ее руку, сжал и потянул к себе. Машка удивленно посмотрела на меня:
– Отпусти…
– Нет… – прошептал я, преодолевая сопротивление и обхватывая обеими руками ее тонкую фигурку в белом халате. – Маша… ну, ты ведь видишь, да? – и, легко приподняв ее, усадил на колени, прикоснулся к губам, раздвинул их языком.
Она не сопротивлялась пару мгновений, словно забылась и поддалась эмоциям, ответила на поцелуй, но потом, как будто опомнившись, отпрянула, уперлась рукой мне в грудь:
– Отпусти… – и я опустил руки, давая ей возможность встать.
Машка отошла на пару шагов, поправила халат, развернулась и быстро зашагала к лестнице на третий этаж. Я не стал ее преследовать, сидел на подоконнике и вновь переживал восхитительное ощущение от сорванного случайно поцелуя – первого за всё время нашего знакомства.
Она старалась избегать меня, как могла, но увы – на биологии наши группы всё еще занимались вместе, и Машке волей-неволей приходилось оказываться в одной аудитории со мной. Правда, она ухитрялась сесть так, чтобы я не мог во время занятий смотреть на нее – для этого приходилось бы разворачиваться, а Маргарита Михайловна этого терпеть не могла. После занятия Машка практически мгновенно исчезала, буквально выбегала из аудитории, и я не успевал догнать.
Это меня раззадоривало и одновременно злило – я так долго не мог найти подход к девушке, что начал сомневаться в собственных силах. Но ни разу у меня не промелькнула мысль отступиться, бросить эту затею и найти себе кого-то посговорчивее, тем более, что и напрягаться бы особенно не пришлось. Нет, я не мог так поступить, это значило бы, что проиграл, а проигрывать было обидно.
Немного успокаивало только то, что не было соперников – Машка не подпускала к себе вообще никого, не только меня. Приблатненный придурок Винт не в счет – даже подумать было смешно, что Машка обратит на него внимание, слишком уж она была… не для него, что ли. И именно после нашей стычки с ним что-то начало сдвигаться и в наших отношениях с Машкой.
Даже сейчас я помнил свое ощущение от нашей первой близости – ощущение абсолютного счастья, как будто я получил главный приз, который теперь ни за что не выпущу из рук. А уж то, что я оказался у нее первым, вообще вознесло меня до небес – почему-то раньше всегда казалось, будто у Машки до меня был какой-то неудачный опыт, а вот поди ж ты, я ошибся.
Но это ничего не поменяло в плане отношений, как ни странно. Да, Машка не отказывалась провести пару часов или даже целую ночь со мной, но ничего больше не позволяла, лишив наши встречи какого-то эмоционального окраса, что ли. Как спорт – встретились, провели турнир, разошлись. Спортивная гимнастика, акробатика в постели – всё. Меня это совершенно не устраивало.
Я входил в лекционный зал и сразу находил Машку взглядом – в то время она уже перевелась на мой факультет, и мы стали видеться почти ежедневно на лекциях. Она же, если и замечала меня, то никогда не подавала вида, это тоже было обидно. Практически во всех моих лекционных тетрадях были ее профили – на задних страницах, на обложках, иногда даже просто поверх записанного материала. Так много, как тогда, я рисовал только после того, как окончательно потерял ее спустя годы – по памяти, но уже не профили, а ноги, шею, спину, с анатомической точностью, не пропуская никаких нюансов вроде родинок или маленького шрама на левом колене, оставшегося после того, как в детстве Машка провалилась этой ногой в ливневку подземного перехода. Я помнил, кажется, всё – и никогда не мог создать цельный образ, как будто воспринимал ее только вот так, фрагментами. Образ, который постоянно был в моей голове, никогда не укладывался на бумагу, как бы сильно я этого ни хотел.
И, возможно, так бы это и тянулось до какого-то конца, если бы не Михеев. То, что произошло между ним и Машкой, меня здорово задело, хотя изо всех сил я старался не подавать вида. Но оказаться на одной доске с ним было неприятно. И в тот момент я и понял, что надо предпринять еще одну попытку и попробовать показать Машке Тему. Если честно, я никогда не задумывался о том, что было бы, если бы Машка отказалась или, попробовав, решила бы, что это не для нее. А ведь могло быть и такое…
Но, к моему великому удивлению, Машка с удовольствием нырнула и поплыла, увлекая меня за собой. Не я ее, а она уводила меня всё глубже и глубже, давая возможность открыть и в ней, и в себе самом что-то еще. Мы задышали одними легкими, стали одним целым, и мне казалось, что это будет продолжаться всегда – мы так и будем вместе до конца, что бы это ни значило.
Дневник Мари.
«И все-таки я это сделала… Не хотела, не собиралась, но… Не смогла устоять, не смогла сопротивляться даже не ему – себе. Не ему, потому что к тому моменту он уже перестал предпринимать какие-то попытки физического сближения. Затаился, выжидал – не знаю, но держал себя в руках. И именно в тот момент, когда он перестал пытаться, я поняла, что хочу этого – с ним.
Он действительно был моим первым мужчиной. И пошла я тогда к нему домой совершенно осознанно, потому что хотела почувствовать, что это такое – оказаться с ним так близко, что ближе уже и невозможно.
Говорят, что первый опыт чаще всего негативный. Не могу сказать такого о себе. Я получила то, на что рассчитывала – ну, во всяком случае, как я себе представляла это раньше. Денис оказался настолько хорош, что я поняла это, даже не имея опыта и возможности сравнить. Я не испытала никакого отвращения, никакой боли, никакой неловкости утром… Мне было так хорошо, что не хотелось открывать глаза. Можно ли было оказаться еще счастливее, чем я в тот момент? Пожалуй, нет.
Просыпаться в первое совместное утро и смотреть на человека, с которым у тебя это произошло, оказалось вовсе не неловко или неприятно, нет. Я открыла глаза и увидела Дениса, держащего перед моим лицом на ладони чашку свежего кофе. Этот запах, этот взгляд, эту улыбку я не забывала потом никогда, даже будучи уже чужой нижней.
И ведь он смотрел на меня таким взглядом всегда – до самого последнего нашего дня вместе, что бы я ни сделала. Он смотрел на меня как в самый первый раз…
Конечно, он не смог удержаться утром и повторил то, что было ночью, но я и не возражала. Было любопытно – как всё воспримется при дневном свете, как будет? И было хорошо…
Денис потом спросил, не жалею ли я, и мне было странно – о чём жалеть? Если бы я не захотела сама, то и не оказалась бы в его постели, не позволила бы прикоснуться ко мне. Нет, я ни о чём не жалела.
Почему всё так глупо закончилось? Почему, когда, в какой момент мы вдруг решили похоронить всё, что у нас было? Мы же были счастливы.
Да, не скрою, первое время даже после отличного секса я старалась избегать Дениса в обычной жизни. Словно стремилась свести наши отношения только к постели, чтобы не мучить себя разными мыслями. Вот там, в постели, мы подходили друг другу идеально, так, как будто были созданы друг для друга. Выбираясь же из-под одеяла, я думала: «А зачем что-то еще? Зачем что-то менять? Не хочу сложностей, не хочу никаких мыслей ни о чём. Не хочу думать, где он и с кем, когда не со мной – зачем? Нет, всё отлично и так».
Вела себя соответствующе – не замечала его в лекционном зале, не подходила в перерывах, никогда не садилась рядом с ним. Но если вдруг после лекции он молча брал меня за руку и вёл за собой, шла и не задавала вопросов. Это могло значить только одно – квартира свободна на несколько часов – или на всю ночь, но я крайне редко задерживалась у него до утра.
Он никогда не хотел отпускать меня, до последнего удерживал, не давая одеться, не понимал, почему я делаю это, когда можно проснуться утром вместе и вместе же поехать в институт. Но для меня это значило – «состоять в отношениях», а вот этого я и не хотела. Объяснять это Денису не хотела тоже.
Мне так было легче – вроде как нет никаких обязательств, мы свободные люди, если что-то случится, это не будет иметь ко мне никакого отношения. И к нему, кстати, тоже, потому что я не исключала и для себя возможность романа с кем-то другим. Думаю, Денис об этом догадывался, потому внутренне бесился особенно сильно.
Случайный секс с Валеркой не был попыткой вызвать ревность у Дениса – это мне было и не нужно, он и без этого заводился с пол-оборота, едва ко мне на лекции подсаживался кто-то из однокурсников, даже не имевших целью что-то личное. Вообще не знаю, как это получилось с Михеевым – видимо, сыграл свою роль алкоголь, который я довольно плохо переносила в юности. Потому что ничем больше я не могу объяснить этот нелепый секс на чужой кровати в квартире именинницы. И было всё это так смешно, глупо и противно, что я потом не могла думать о произошедшем без отвращения к себе.
Однако признаться во всём мне труда не составило, я даже не выбирала особенно момент, потому что не волновалась за последствия. Если бы Денис оскорбился моим поступком настолько, чтобы уйти, я бы и не расстроилась особенно, помня, что отношений как таковых нет, а потому нет ни правил, ни обязательств. Но он повёл себя иначе. Наверняка всё-таки испытывал как минимум досаду – тоже, нашла ведь, с кем, с Валеркой Михеевым, господи… Но виду не подал, только посмеялся и предположил, что теперь Михеев, как честный человек, обязан на мне жениться.
Мне не было смешно – я уже жалела о том, что сделала, и о том, какой неудачный объект выбрала для своего нелепого поступка. Нельзя обижать того, кто тебя любит, даже если при этом сама ничего к человеку не испытываешь.
Но этот мой демарш, видимо, дал понять Денису, что нужно нечто более сильное, чем секс, чтобы удержать меня рядом – раз уж я так запросто смогла лечь в постель с кем-то еще. Ну, и он нашел это более сильное средство, которое в один миг затмило мне всё остальное. Увидев выпавшие мне под ноги из шкафа будто случайно наручники и кляп, я поняла, что вот этого, наверное, хотела бы.
И не ошиблась».
Валерка стал мои злым роком, ей-богу. Много лет я о нем ничего не слышал, правда, как-то припомнил Мари ее странный роман однажды на даче, но причиной этому была музыка, которая и разбудила во мне эти воспоминания. Самого же Валерку я впервые за долгие годы встретил там, где вообще не ожидал и не был должен.
Была первая годовщина смерти Мари – апрель, погода отвратительная, с неба постоянно сыпались то снег, то дождь. Но мне и в голову не пришло отказаться от поездки. Я специально решил ехать после обеда, чтобы не столкнуться там ни с родителями Мари, ни – тем более – с Олегом.
Однако около могилы кто-то был. Я присматривался, но никак не мог узнать мужчину в темно-серой куртке, стоявшего спиной ко мне, ссутулив плечи и опустив седую наполовину голову. Никого мне эта фигура не напоминала.
Припарковав машину, я взял с переднего сиденья букет белых роз и вышел, хлопнул дверкой. На звук мужчина обернулся, и я с трудом и не сразу узнал Валерку Михеева. Да, потрепала человека жизнь…
– Здравствуй, – я протянул руку, и он, помедлив, пожал ее. – А ты как… здесь?
– Мать ее сказала, – глухо проговорил Валерка, снова устремив взгляд на памятник с выбитыми датами. – Случайно встретились на улице…
Я вошел в ограду и положил цветы так, чтобы их не снесло ветром. На небольшом постаменте лежал свежий букет желтых шаровидных хризантем – наверняка Олег приезжал сюда рано утром. Это были любимые цветы Мари, и он доставал их в любое время года и в любом месте, где бы она ни находилась. Я же с каким-то бараньим упорством всегда дарил ей белые розы, хотя знал, что она такие терпеть не может, и вот даже сейчас привез их, хотя в павильоне, где покупал, видел желтые хризантемы. Даже себе не могу объяснить, почему так делаю.
Валерка, похоже, тоже знал о любви Мари к хризантемам, но привез белые, с кулак величиной.
– Как… это случилось? – выдавил он мне в спину.
– Рак, – коротко ответил я, не желая обсуждать эту тему с ним.
– Долго..? – он не смог договорить, но я понял, что имелось в виду.
– Долго. Столько вообще не живут с ее диагнозом. Извини, Валера, подробностей не будет, да я их и не знаю. Она много лет жила с другим человеком.
– То есть, бросила тебя? – криво усмехнулся Михеев и полез в карман куртки за сигаретами.
– Ну, тут я тебя вряд ли порадую. Нет, не бросила. Я ее отдал.
Мне почему-то доставляло странное, хоть и довольно мучительное удовольствие говорить ему это – уж не знаю, почему.
– Ты так и продолжал считать ее своей вещью, хотя она была просто мазохисткой? – удивил меня Валерка, продемонстрировав знание терминологии.
– Ух ты… и давно ты такой подкованный? – я тоже закурил, пряча сигарету от ветра в ладонях.
– С тех пор, как понял, что у вас за отношения, – скривился Михеев. – Полно информации, не так все и сложно, хоть и довольно странно.
– Ну, и тебе зачем было надо забивать этим голову?
– Хотелось понять.
– Понять Мари? – я усмехнулся. – Ну, ты загнул, конечно.
– Мари? – чуть удивленно повторил Михеев. – Значит, так ты ее называл… – он секунду помолчал. – Да, ты, наверное, прав. Если уж ты за столько лет ничего о ней не понял, то мне-то куда…
– Валерка, мы ведь уже взрослые, – примирительно произнес я. – Давай хоть у могилы разборки устраивать не будем, а? Ну, не по-человечески это. И Машка этого не любила. Она тебя всегда защищала, говорила – ты не виноват, что с тобой приключилось вот это… Безответно любить больно, я знаю. И твоей вины действительно не было в том, что Машка к тебе всерьез никогда не относилась. Она и ко мне-то… – я махнул рукой. – В общем, давай завязывать, а? Хотя бы из уважения к ней.
– Все-таки ты удивительно ограниченный, Денис. Для тебя все в жизни сводится к постели, а это ведь вовсе не так. И Маша… она ведь просто потакала твоим прихотям, думаешь, я этого не понял?
Я мог бы сейчас очень огорчить его открытием – его обожаемая Маша, которую он так боготворил и идеализировал до сих пор, вовсе не потакала моим прихотям, а, скорее, приспособила меня для удовлетворения своих, хоть я не был против. Мы с ней совпали в своих отклонениях, вот и все. Тема – не норма, это девиация, нарушение – как угодно, и нам с Машкой просто повезло на раннем этапе, когда мы оба поняли, что с нами что-то не так. И мы были друг у друга, что очень облегчило нам жизнь, позволило не притворяться, не гасить это в себе, а дало возможность развиваться, не вовлекая в порочный круг нормальных людей. Мы компенсировали друг другу наши девиации. И я любил ее, а она меня – нет, но нам это не мешало быть вместе много лет, как потом ее нелюбовь не помешала Олегу. Но Михеев никогда этого не поймет, потому что он – нормальный, что бы это ни значило.
– Ладно, Валерка, мне на работу пора. Тебя подбросить? – я не увидел поблизости никакой машины, а могила Мари находилась довольно далеко от центрального входа, и идти пешком обратно сквозь пронизывающий насквозь кладбищенский ветер и пробрасывающий то и дело дождь с мокрым снегом – удовольствие так себе.
– Не надо, – отказался он. – Я еще тут побуду… если не возражаешь.
Представляю, с каким трудом ему далась эта последняя фраза, но он все-таки произнес ее, и это требовало уважения, пусть мне и было неприятно оставлять его здесь, наедине с Мари.
Я неопределенно кивнул и пошел к машине, оставив Валерку возле ограды. Он снова ссутулил плечи, закурил еще сигарету и продолжил смотреть на могильную плиту, словно мог увидеть там что-то иное, кроме двух выбитых дат. Фотографии на памятнике не было – так решил Олег, он же договорился об этом с родителями Мари. Я знал, что он сам пошел к ним со страшной новостью, сам организовал все, что касалось похорон и последующей установки памятника – об этом мне рассказала Лера.
Я в тот момент оказался ему совсем не помощник и не поддержка даже – не справился с эмоциями, с собой, со своей жизнью и крепко запил, едва не вылетел с работы, в общем, никакого толка от меня не было. Я спускался в супермаркет, закупал очередную партию водки, пил и рисовал. Это было все, что я мог в тот момент – рисовать. Именно тогда в пьяном угаре я и оклеил всю стену напротив кровати в спальне изображениями Мари – фотографиями, рисунками, и покрыл сверху лаком.
Олег зашел ко мне только один раз – накануне девяти дней, увидел, что я совершенно невменяем и, не сказав ни слова, ушел. Потом мы не виделись около двух месяцев – он не отвечал на телефонные звонки, а дома его застать было невозможно – он пропадал то на работе, то в компании байкеров. Из двух мотоциклов он сперва, как и обещал, продал «ямаху», а «харлей» внезапно попросила не трогать Мари. Это тогда очень удивило Олега, уже разместившего объявление о продаже:
– Мы ведь договорились.
– Не делай этого. Успеешь продать, это же классика…
– Да дело же не в деньгах, Мари. Дело в принципе. Я дал тебе слово.
– Ну, во-первых, я тебя об этом не просила. А, во-вторых, могу же я передумать? Ну, вот и считай, что передумала и хочу, чтобы ты не трогал «харлей».
И Олег сдался, снял объявление. Теперь мне начало казаться, что Мари настояла на этом как раз потому, что понимала – когда ее не станет, у Олега вообще не останется ничего, за что он сможет зацепиться, чтобы продолжать жить. А байкеры все-таки могли ему в этом помочь.
Ну, вот он и цеплялся.
Я же долго не мог смириться с тем, что Мари больше нет. Да, она уже не была со мной, но в последние месяцы наши отношения стали какими-то более близкими, что ли. Возможно, дело было в том, что я перестал доставать ее, боялся причинить дискомфорт – а раньше это было словно бы смыслом моего существования. Узнав, что происходит с Мари, я вдруг словно устыдился себя – ну, что я, зверь, в самом деле, чтобы отравлять тот недолгий отрезок жизни, что ей еще остался? В общем, мы стали общаться как-то ровно и по-дружески, и теперь мне этого не хватало, как воздуха.
Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом