Владимир Иванович Нефёдов "Переосмысление. От нового к старому"

Дом бедою стоит огромной.
Жуткой памяти он кусок.
И подъезд как туннель бездонный
И от слёз видно мокрый бок.

Может дождь этот бок и мочит,
А в другой только солнце бьёт?
На фасаде ряд чёрных точек.
Серый пыли кругом налёт.

Пыль послушно сейчас слетает,
Будто ветер вмешался тут.
Солнце пылью вовсю играет,
Ветер тянет её как жгут.

Сплошь темнеют глазницы окон.
Крыша свесилась козырьком.
Что-то падает ненароком,
Без изящества – кувырком!

Странен бок тот который мокрый.
Сырость видно пустила ток?
Всё покрылось какой-то охрой,
Будто дом вдруг от крови взмок.

То ли он краковяк танцует,
То ли кашляя вдруг чихнёт.
Кирпичи потекли как струи,
Будто им кто назначил слёт.

Вот опять пыль столбами, рядом.
Дом бросает как будто в дрожь.
Страх войны занесённый взглядом.
На себя дом пока похож…

Дряхлая дряхлая старость

Дряхлая дряхлая старость
Шамкает мясо с костей.
Спит вековая усталость
На перепутице дней.

В каждой крамольной основе
Прячется чья-то любовь.
Или струится по крови,
Или сосёт просто кровь.

Шкурная зависть спонтанно
Тащит людей за собой
И раздаёт всем исправно
Свой гонорар за разбой.

Где упомянуты лики
Разных по чину святых,
Там отдают дань владыке,
Будто и нет остальных.

Дряхлая дряхлая старость
Шамкает мясо с костей
И несусветную гадость
Пишет в стихах без затей.

Единственный враг человека

Единственный враг человека,
Такой же как он человек.
Не будет и не было века,
Где смерть бы закончила бег.

То зависть людьми управляет,
То жадность впадает во гнев.
Причина возможна любая,
Сознанья меняет рельеф.

Враги неизбежно плодятся,
Для гнусных и каверзных войн.
И люди друг друга боятся,
Как водных препятствий огонь!

Жизнь

Порою солнце жарит,
Как в преисподней чёрт.
И даже запах гари
Само собой течёт.

Душа фигуры корчит,
На сковородке дней.
А ночь в период порчи
Висит луной над ней.

Но это не мешает,
Телам спокойно жить.
Пусть даже где-то Каин
И Авель могут быть!

Жизнь моя размеренно-спокойна

Жизнь моя размеренно-спокойна,
Как в реке где сверху толстый лёд.
Но когда он рушится невольно,
То покой грошовый настаёт.

Трещины сначала возникают,
А потом куски судьбы плывут,
Избегая призрачного рая,
Чтобы найти спокойствию приют.

Восседаю я потом на льдине,
Может сам, а может быть душой,
И судьба становится рабыней,
Или чёрной в жизни полосой.

Машут мне стоящие деревья,
Сожалея о моей судьбе.
Как в ощип слетают птичьи перья,
Так и льды мгновенно тают все.

И теперь душа в воде вестимо,
Мокрая, холодная до пят,
А поток меня невозмутимо,
Тащит в омут где русалки спят.

Жизнь течёт меняя ложь на правду,
Может даже всё наоборот.
Не живёт никто стихийно дважды,
Кто в такое верит – значит врёт!

Жизнь свою я попросту развеял

Жизнь свою я попросту развеял,
Но не грамма этого не жаль.
Не слагал свою я эпопею,
И не мной написан к ней скрижаль.

В толчее я города родился,
Город мне отец и даже мать.
В Сергиевском храме окрестился,
Но вот святость что-то не видать.

Правда гордость всё же вызывает,
Что живу средь русских я людей.
И мне бог протягивает длани,
Волей видно по всему своей.

За осиновым подлеском

За осиновым подлеском,
В перекрестье ярких звёзд.
Полированный до блеска,
Месяц вышел на помост.

Встрепенулся тёмный воздух,
Ярким отблеском свечи.
Будто солнце прыгнув в воду,
Тускло вспыхнуло в ночи.

Речка тут же заблестела,
Серебром играть пошла.
Свет танцуя то и дело,
Разглядел что рядом мгла.

Ночь прищурилась тихонько,
Поплотнее сжала мрак.
Гармоничней стало только.
Свет в ночи? Какой пустяк!

Зажглась под абажуром лампа

Зажглась под абажуром лампа.
Ночь отступила за окно.
Листом печатного эстампа,