М. Коваль "Искры Последнего Лета"

– А как же семья?

– Это другое, – Деян прикрыл глаза, всем своим видом давая понять, что тема закрыта.

– И жизнью ради него пожертвуешь?

– Да.

Решив, что тема, и правда, себя исчерпала, Лель снова поднес к губам свирель, чья мелодия, воспользовавшись отведенными ей крупицами ночи, унесла своих слушателей в мир грез о далеком и безоблачном прошлом.

Глава 2. Три сосны

– Часть первая

До рассвета оставалось немного времени, по меньшей мере, половина часа

, однако первые лучи солнца уже надорвали тьму, плотной пеленой укрывшую простирающееся на длину взгляда поле, танцуя то тут, то там холодными отблесками пронзившего ее меча.

Во мраке тесных сеней трое готовились к пути, мало отличающемуся от побега, в последний раз проверяя все необходимое. Наступившее, не по-летнему студеное, утро словно дым развеяло теплую атмосферу, что едва успела воцариться среди них. Ни один не решался произнести ни слова, будто бы то могло в один миг порвать до сих пор лишь сильнее натягивавшуюся нить напряжения.

За дверью их поджидала полная неизвестность, что сама по себе была на порядок страшнее беснующейся толпы селян или же раздирающей плоть пасти кровожадного зверя, ведь именно от нее было никуда не деться и именно она была для путников одновременно и худшим, и лучшим исходом их отчаянной попытки спасти невинную жизнь.

Сам же Еремей, придерживаемый братом, казалось, был готов вот-вот провалиться в такой желанный, ввиду своей редкости, сон, из которого его так вероломно ни свет ни заря выдернула пара спасителей.

Лишь приоткрывшись, его красные от застывшей в них крови глаза вновь смыкались. Мальчишка пошатывался. Не ясно, выдержали бы его исхудавшие от голода ноги и мигом дольше, если бы огромные, по сравнению с его собственными, руки брата не прижимали все ближе, едва не удерживая на весу хрупкое юношеское тело.

Вид мальчишки вызывал в Леле чувство скорби, которое, как он сам полагал, должно было давно притупиться после всего, что ему довелось повидать за время скитаний по землям Яви. Едва ли не с первого взгляда на Еремея в горле его появился ком, до сих пор не желающий куда-то уходить, напротив, разрастаясь и сдавливая внутренности, стоило лишь единожды развить копошащуюся в голове мысль о судьбе братьев.

– Давай сюда.

Не дожидаясь реакции, Лель выхватил из рук Деяна котомку

, в которую была собрана их скромная провизия и пара необходимых в дороге снастей.

– Ты же видишь – он не может идти сам. Будем ковылять – нас умудрятся схватить даже те, кто проснется к полудню.

Глаза Леля были куда меньше подвластны лишающему остроты зрения сумраку, а потому сейчас, в тайне, он имел возможность наблюдать растерянность на лице старшего из братьев.

«Неужели я выразился неясно?»

Лель вздохнул.

– Возьми его на руки и… – его взгляд обвел бедное убранство полупустых сеней,накрой чем-нибудь – сейчас сыро, а его тело куда слабее обычного – только так уморишь… Да и днем, глядишь, ненароком солнце припечет.

Деян, чье беспокойство о брате в преддверии выхода за пределы дома, казалось, стало лишь сильнее, не мог не согласиться со словами на удачу посланного им помощника, а потому закинутый на закорки Еремей вскоре был надежно скрыт от солнца и чужих глаз найденной в избе ветошью, отличаясь от укутанного в саван покойника лишь тем, что его тонкие словно голые кости руки, с удивительной для них силой, сами обхватывали шею брата.

На удачу, во дворе расположившейся почти у самого края деревни избы не было ни души. Взволнованных событиями последних часов беглецов встретило самое что ни на есть спокойное и умиротворяющее своей безлюдной тишиной летнее утро. Никто не собирался препятствовать их попытке покинуть эти места. По крайней мере конкретно в данный момент.

Несмотря на все опасности, с которыми им возможно лишь предстояло столкнуться, в сердцах братьев и преисполнившегося к ним сочувствием Леля зажегся слабый огонек надежды на то, что путь окажется куда проще, нежели они того ожидали.

С каждым их шагом прочь вероятность погони становилась все более призрачной.

Лель, однако, и вовсе не думал, что теперь хоть кто-то осмелится броситься вслед за пересекающими едва освещенное солнцем поле фигурами, ведь едва заметно рассекающая рожь тропа, по которой они следовали – была ничем иным, как прямой дорогой к похоронившему под своими ветвями множество местных мужей лесу.

– Те, кто в силах своих не уверен, в лес за нами так и так не отправятся – одно дело двое человек, другое – Леший, али иная какая нечистая. Не так они смелы и дурны, чтобы животами своими за соседей лечь. Те же, что подюже вряд ли вперед скумекают, что мы к лесу двинем. А когда поймут, так с голыми руками туда никто не сунется, а мы за время их сборов уже далеко отойдем. Коль повезет, и вовсе преследовать не решатся, – объяснял часом

ранее Деян свой план.

– А мы значит решимся?

Было очевидным, что место, куда не осмелится сунуться группа сильных мужчин не окажется приветливым пристанищем для безоружных беглецов, один из которых немощный и не способный устоять на собственных ногах юноша.

– И мы – нет. Что бы в лесу ни водилось, нам троим с ним не справиться – пойдем вдоль опушки. Деревья там густые, с деревни нас на таком расстоянии точно не увидят, да и Леший, глядишь, по опушкам не шарится.

Последнее Лелю казалось довольно сомнительным. Они до сих пор не знали, что убило аварского посла, прежде позволив ему выбраться к той самой опушке. Проверять же лично, что за зло поселилось в лесу, совершенно не хотелось. В конце концов, даже будучи бессмертным, Лель оставался простым, не наделенным особыми силами, а уж тем более боевыми навыками, духом страсти и, в случае чего, вряд ли смог бы уберечь от опасности сразу двоих.

К счастью, лес, в ветвях которого радостно играл легкий ветер, заставляя листья многочисленных деревьев переливаться в свете еще не опаляющего жаром, но уже заливающего все пространство утреннего солнца, выглядел довольно обычным. Время от времени глядя по сторонам, Лель изучал местные колориты, на которые вчера из-за свалившихся на него событий не обратил никакого внимания.

Пестреющий свежей зеленью и наполненный голосами уже давно проснувшихся птиц лес разительно отличался от мест, в которых Лель привык коротать большую часть своего времени, а также совершенно не соответствовал его представлениям о месте, где гости оказывались разодраны на клочки, стоило им лишь оказаться в его пределах.

Странным во всем этом умиротворяющем пейзаже Лель с уверенностью мог назвать лишь одно – темной энергии здесь было не больше, чем в покинутой ими избе братьев.

Если все эти убийства принадлежат самому что ни на есть обычному оголодавшему и случайно забредшему сюда волку или медведю, он будет даже немного расстроен.

Совсем капельку.

– Красиво здесь, правда? – из мыслей вырвал явно заметивший его взгляд Деян, за спиной которого завозился разбуженный ударившим в самое ухо басом младший брат.

Лель широко и белозубо улыбнулся, добавляя света и без того изобилующему им месту:

– Да очень.

Деян любовно обвел взглядом открывшийся им пейзаж.

– Когда Еремею было лет пять мы сюда ходили с соседскими детьми в хоронушки

играть. Я тогда, конечно, уже в пору зрелости вошел и забавы оставил, но до того он жалостливо просил, что не мог ничего поделать. Да и не отпускать же его совсем одного… В деревне они играли, конечно, да под ногами у всех путались, приходилось откладывать все дела и идти сюда…

На миг в его глазах промелькнула грусть, тут же сменившаяся холодной решимостью, придав его и без того мужественному лицу еще более волевой вид.

– Не думал, что однажды придется здесь хорониться взаправду… от тех же…

– Все наладится, – поспешил приободрить его Лель, – скоро мы выйдем к дороге, а там уж день другой и с семьей свидитесь.

Далеко живет родня твоей женушки? Не дойдет ли до них дурная молва? А то, смотри, может место иное подыскать нужно. Слышал на западе тишь да гладь…

Эмоционально жестикулируя руками, Лель обернулся к своему собеседнику лишь для того, чтобы осознать, что шедший все время по левую руку тот теперь остался далеко позади.

Вперив взгляд в землю, тот недвижимо стоял на прежнем месте, не сделав ни шага.

– Я что-то не так сказал? – осторожно предположил Лель, подходя ближе.

Деян покачал головой, после чего едва слышно выдохнул:

– Нету у меня больше жены.

– Нет?

Не ответив, мужчина продолжил путь.

– Погоди! – в мгновение Лель вновь оказался рядом с ним. – Как это «нет»?! Куда бы ей подеваться?!

– Потише. Твои вопли слышны и на той стороне поля, – тут же осадили его, однако лице на возмущенного собственным непониманием Леля не проявилось ни капли смущения или раскаяния.

– Вчера ты сказал, что отправил жену и детей в отчий дом, но ведь от этого вы не перестали быть семьей, да и они не могут оставаться там вечно! Вы поссорились? В любом случае, ее сердце, наверняка, болит за тебя и брата. Неужели она не будет рада увидеть, что вы оба живы?

– Как ты узнал, что у нас были дети?

Сам того не ожидая, он все же смог заставить на мгновение замолчать заваливающего его вопросами юношу. Тем не менее молчание не длилось долго:

– Я нашел соломенную куклу в сенях, вряд ли она твоя или принадлежит чьему-то чужому ребенку.

– Куклу? – лицо Деяна приняло неясное выражение. – Забыли видимо… и так много вещей с собой взяли.

– Да я бы сказал практически все… – неуверенно хмыкнул Лель, вспоминая встретившую его голыми углами избу. – Так, от чего же теперь ты говоришь будто нет у тебя никакой жены? Узы брака священны, а у детей должен быть отец… да и она…

– Узы? – Деян поднял на него полный боли взгляд. – Эта женщина сама их разбила своим уходом. Сама сказала, что боле не считает меня мужем…

– Разве ты… «не отослал ее сам» хотел было добавить Лель, но его вопрос оказался понят и без этих слов.

– Она бросила нас. Она… и без того недолюбливала Еремея, а больной он ей и вовсе покоя не давал. Еще когда он в себя пришел, сказала, мол, мороки с ним не оберешься и… – последние слова застряли в горле мужчины.

Лель не торопил его, однако же слушал с особым вниманием, боясь упустить хоть слово.

– Сказала… что лучше бы он умер.

На опушке повисло молчание. И хотя Лель, видевший больше обычного человека, отчасти понимал обе стороны, комментировать подобное он не спешил.

Так и не дождавшись каких-либо слов, Деян продолжил, будто бы сам неистово желал выговориться хоть одной живой душе:

– Мать наша, сколько ее помню, здоровьем была слаба, – его голос хрипел, а глаза уставились прочь от Леля, от чего казалось, что и говорит он вовсе не с ним, а с неведомым духом леса. – Не знаю уж, что до меня было, да только при мне у ней дитя три али четыре все мертвыми рождались. Где мы раньше жили, ее за проклятую почитать стали, от того мы сюда и перешли. А тут уж и Еремей на свет появился. Ждала его очень матушка, но едва разродившись, померла… А там захворал и отец. Нам болеть, знаешь ли, не разрешал, говорил, лекарей нынче путевых днем с огнем не сыщешь, а сам так и слег. На три лета всего, считай, мать пережил. Мне он наказал строго Еремея как зеницу ока беречь, дескать, единственный он у меня от них остался. А я что? Я ж и сам все тогда понял. Трудился за семерых: соседям чем мог помогал, скотиной занимался всякой. Как-то возил в соседнюю деревню пух, там Забелу и встретил. Семья у ней большая, да все девки – отец только рад был их замуж поскорее отдать, а у меня и дом, и хозяйство, да все на нас двоих – женской руки не хватает. Забелка, правда, первое время по дому скучала, да не век же ей подле матери ходить. Я в ней души не чаял, да только через время заметил – не лежит у ней сердце к Еремею, чужим она его что ли считала… А как Гожа, дочь наша, родилась, так и вовсе на него волком смотреть стала: то еды не додаст, то работу какую тяжелую свалит. Я дурак, хоть и бранился на нее, но ни разу и руки не поднял – все спускал. Не думал, что змею на груди пригрел. А вот как беда пришла, тогда ее характер змеиный и вскрылся – отказалась Забелка Еремею помогать, скандал закатила, да и ушла… Сказала, знать меня не желает, да и видеть тоже. Дескать, я и не отец вовсе, раз о брате больше, чем о детях пекусь… А разве ж то за одно почитать стоит? Разве ж могу я о нем не печься, коли родители мне его на попечение и оставили? Неужто и он мне не родная кровь?

Округлившиеся от охватившего его к концу речи возбуждения глаза Деяна сейчас вопрошающе и даже как-то загнанно смотрели на Леля, словно ища поддержки в случайном свидетеле этой слабости.

Тот же видел перед собой человека, отчаянно сжимающего в руках последнее, что у него осталось в этом и без того безрадостном мире, и пытающегося снискать одобрение любого, кто согласится выслушать историю о настигшем его в самый пик жизни отчаянном одиночестве. Еще мгновение и тот был готов разрыдаться на плече едва знакомого юноши.

Лель неосознанно сделал полшага назад.

– Я сам в Корчев иду, – неуверенно начал он, – у меня там лекарь знакомый. Глядишь, чего путное скажет. Страшное дело, от мальчишки кожа да кости – не ровен час последний дух испустит.

Будто бы в подтверждение его слов из-за спины внезапно Деяна послышался болезненный стон, от которого тот сам поежился словно от резкой боли.

– Подсоблю чем смогу.

На губах Леля расцвела мягкая улыбка.

Деян же, вернув себе прежнее спокойствие, кивнул. Однако не успел его едва раскрывшийся рот произнести слова благодарности, как мужчина приобрел весьма сосредоточенный вид, будто бы прислушиваясь к чему-то.

– Слышишь? – спустя пару мгновений одними губами прошептал он.

Весь обратившись во слух, Лель, тем не менее, так и не услышал ничего, что могло бы вызвать у его спутника тревогу. Ветер доносил до него лишь шелест листвы да едва слышное шебуршание мелких зверей и насекомых в густой траве.

Он отрицательно покачал головой, но тут же оказался грубо схвачен за руку.

Чуть ли не волоком внезапно встрепенувшийся и сорвавшийся с места Деян потащил его за собой, и, прежде чем Лель успел это осознать, мужчина уже обогнул несколько деревьев и успел значительно углубился в чащу леса, где кроны уже практически не пропускали внутрь солнечного света.

С каждым сделанным им шагом глаза Леля становились все шире, а сердце все сильнее наполнялось тревогой.

Также внезапно, как и схватил Деян вдруг одернул руку доселе крепко сжимавшую лелеву. На его лице читалось неподдельное изумление.

– Что за… – начал было он, однако тут же был перебит срывающимся возмущенным криком.

– Какого черта ты, по-твоему, делаешь?! – потирая горящее запястье, воскликнул отброшенный по инерции на траву Лель

Метнув неясный взгляд в сторону Деяна, он едва ли не в панике принялся осматриваться по сторонам.

– Cмерти ищешь?!

Вдохнув и выдохнув, он вновь обратил взгляд холодных словно лесные озера голубых глаз к стоящему напротив мужчине.

– Там, – взмах его руки, предположительно, указывал туда, откуда они пришли, – были видны прогалы, и мы могли контролировать ситуацию с обеих сторон. Здесь, за деревьями, не видно не шиша.

– То-то ты разглядел мужиков, что нами следом волочились, – Деян протянул Лелю руку, однако же тот, покачав головой, встал сам.

– Нужно было уходить, – немного смутившись из-за отвергнутой помощи, виновато пояснил Деян. – Лес они знают не хуже меня, так что, если бы остались и дальше на опушке, ты бы познакомился с ними лично. Не серчай, я ведь побыстрее хотел – чего языком то трепать, бежать нужно было…

– Я не слышал, чтобы за нами кто-то шел, – будто бы пытаясь найти подтверждение своим прошлым ощущениям, Лель вновь прислушался к шуму леса.

Было тихо.

– За нами, я думаю, пошли оставшиеся в деревне охотники. Они не первый год дичь загоняют, стало быть, умеют незаметно подкрасться, а я… ну, вроде как, знаю, что их выдает. Привык, наверное.