М. Коваль "Искры Последнего Лета"

Новый грохот, уже куда более громкий, раздавшись из глубины избы, разорвал туго натянутую нить напряжения. Грозное выражение лица мужчины резко сделалось будто бы обеспокоенным:

– Коли правда так – ступай прочь. Без тебя забот хватает.

Метнув взгляд ко внутренней двери, он тут же, но уже с куда меньшим интересом, но все также колко посмотрел на Леля:

– А коли тебя эти прислали – передай, что мы с братом и сами жить не желаем бок о бок с волками, что шкуру спасая родства не помнят.

Лель едва удержался от того, чтобы стукнуть себя по голове. Все это время перед ним был вовсе не преисполнившийся общественным долгом местный, а тот самый старший брат калеки, вокруг которого развернулся весь сыр-бор.

Будто бы в подтверждение настигшего его осознания из избы, за дверью которой несколькими мгновениями ранее скрылся мужчина, послышались надрывный кашель и едва различимое шарканье, будто бы по полу к двери тащили небольшой мешок.

– Все хорошо, – звучавший до сих пор довольно грубо голос заметно смягчился.

Боле не имея на своем пути препятствий, Лель прошел вглубь дома, тут же отмечая удивительно большое пространство избы.

Притормозив у самого входа, он вскинул взгляд на матицу

, однако тут же перевел его на едва стоящую на ногах хрупкую человеческую фигуру, чьи углы в слабом отблеске лучины за спиной выделились особенной остротой, и которую сейчас так бережно поддерживал его новый знакомец:

– Нам нужно идти.

Опустив не проронившего в ответ и звука подростка на покрытую сеном и ветошью скамью, приходившуюся тому лежанкой, мужчина едва не спотыкаясь принялся метаться по избе из стороны в сторону, закидывая что-то в небольшую вышитую лентами котомку и будто бы совершенно не обращал внимания на присутствие в доме постороннего. Предметы то и дело выскальзывали из его рук и больше самому себе нежели кому-то он продолжал повторять: «Все хорошо», постепенно переходя на неразборчивый бубнеж.

– Куда вы пойдете?

Спокойный голос Леля даже ему самому показался чем-то инородным в атмосфере паники и еще только набирающего свою силу тихого отчаяния братьев, на чью долю одно за одним выпадали тяжелые испытания.

Естественно, сомнений в личности присутствующих не оставалось, что несказанно уже успокоило и даже слегка взбодрило Леля – в ближайшие часы никаких жертв богам или прочим сущностям ждать не приходилось. Однако же едва тронувшая его губы улыбка тут же обожгла их, а исчезнув, унесла с собой и все мало-мальски светлые мысли. В конце концов радость, вызванную чем-то подобным, Лель посчитал высшей формой разочарования в людях.

Все еще ожидая ответа на свой вопрос, он с интересом рассматривал внутреннее убранство избы, если таковым можно было назвать встретившие его практически полностью голые углы. То, что ранее показалось ему большим и просторным помещением, на деле оказалось лишь видимостью, созданной отсутствием в избе какой-либо утвари, свойственных обычаям северных поселений украшений, служащих одновременно оберегами от злых духов и непрошенных гостей, а также многих других предметов, попросту необходимых для ведения быта.

Крепкий и массивный дубовый стол в углу комнаты особенно ярко контрастировал с одиноко стоявшей на нем миской недоеденной каши.

– Как думаешь, тебя уже хватились? – будучи очевидно проигнорированным Лель и не думал сдаваться. – Все были очень заняты, но уверен, не я один видел, как ты, стремглав бежал с чего бы то там ни было у вас на площади. Говоря начистоту, я перво-наперво принял тебя за одного из желающих принести твоего брата в жертву, оттого сразу и бросился в погоню. Однако они тебя знают и уж наверняка раскрыли намерение увести жертву из-под носа. Сколько времени им понадобится, чтобы, схватив веревки да вилы явиться сюда?

Поток вопросов подействовал на мужчину не хуже опрокинутого ушата ледяной воды, заставив того наконец приостановить сборы и перевести, наполнившийся чуть большей осмысленностью взгляд на привставшего на лежанке брата, чье лицо от услышанного застыло в испуганном, но в то же время безысходно-смиренном выражении. Кажется, они оба уже предполагали подобный исход.

Плечи мальчика подрагивали и в оранжевом свете лучины, едва освещающей место у стола Лелю, наконец, удалось рассмотреть Еремея получше, однако, даже не приглядываясь, он уже понял главное – болезнь мало что оставила мальчишке от его прежнего облика.

Если ранее Лель представлял себе на его месте походящего ростом и статью на старшего брата пятнадцатилетнего юношу, то теперь он видел перед собой щуплого, даже с учетом жизни впроголодь, ребенка, которому никак нельзя было дать больше тринадцати. Его широко распахнутые глаза были залиты местами уже почерневшей кровью и казались особенно выпученными на фоне сильно ввалившихся щек, тонкая кожа которых, казалось, плотно обтягивала череп заранее очерчивая его форму. Когда-то явно кудрявые, как и у самого Леля, короткие волосы сейчас представляли собой тусклую жухлую солому, при взгляде на которую Лель невольно потянулся к собственной макушке, будто бы проверяя, что с его собственными волосами все в порядке.

При взгляде на него становилось понятно, что «не жилец», оброненное в отношении мальчика на площади, было не так уж далеко от правды – идущим на поправку мальчика точно нельзя было назвать, а подъем, совершенный чуть ранее, скорее всего, отобрал у него и последние силы.

– Почему я должен тебе отвечать? – и без того не блещущий терпением мужчина терял его последние капли, а вцепившийся словно клещ Лель никак не способствовал их скорому отбытию, напротив замедляя процесс сборов и, очевидно, стремясь нагнать страху на его и без того беспокойного младшего брата.

– Нам действительно нужно уходить. Но твой брат слаб. Это значительно осложнит путь, – с каждым новым словом мужчина все больше убеждался, что вдохновенная речь не была ответом на его вопрос. – Да и мне ли тебе объяснять, что по округе бродит зверь, разрывающий людей, овец и всякое такое на куски. Неужели надеешься на удачу? Что-то незаметно, чтобы она за вами следом шла. Если тебе интересно мое мнение, народ у вас не такой отчаянный как ты и на ночь глядя никуда не сунется – какая разница вести вас к зверю или позволить самим на него напороться. Засветло у нас куда больше шансов.

– У нас? Кто ты, черт возьми, такой и почему продолжаешь повторять это «мы»? – в голосе появился нажим. – Уходи подобру- поздорову. Нечего тебе здесь делать.

«Неужели это все, что тебе удалось услышать?!»

Не сдержавшись, Лель цокнул языком, тут же падая на скамью неподалеку от Еремея.

– Я ответил уже на два твоих вопроса, тогда как сам не получил ответа ни на один из своих, – тон его голоса сделался чрезвычайно дружелюбным, что резко контрастировало с выраженным им ранее недовольством, тем не менее широко распахнутые голубые глаза и мягкие черты улыбчивого лица мгновенно располагали к себе собеседника, стоило тому ослабить защиту. – Кроме того, я так и не услышал твоего имени. Если что, я не нежить, так что не подменю тебя на полено или вроде того

. Или в ваших краях принято скрывать имена до гробовой доски даже от друзей? Разве это не усложнит наше общение в пути?

Крестьянин продолжал смотреть на Леля взглядом полным сомнений, однако же с начала их практически одностороннего разговора успел немного расслабился, будто бы начиная привыкать к заполошной манере общения нового «друга»:

– Да ты ведь и сам не представился. Я вообще в первые тебя вижу.

Наконец нашелся мужчина и к Лелю обратились сразу две пары глаз.

Называть смертным свое настоящее имя было привычкой лишь готовящейся кем-то поужинать нави, тогда как среди богов было совершенно неприемлемым.

Вряд ли кто-то мог заподозрить в этом хоть и красивом лицом, но все же довольно посредственном всем прочим юноше шкодливого духа, дарующего страсть в любовных делах, однако же проявляя требуемую осторожность, практически с самого начала своих скитаний по Яви, Лель то и дело примерял на себя новые имена.

– Миролад.

Выдав первое пришедшее в голову имя, Лель широко улыбнулся, тут же схватив для крепкого пожатия руку до сих пор растерянного от присутствия незваного гостя Еремея.

– Можете считать меня неравнодушным путником, что не видит в смерти добра и общинного блага.

– Меня Деяном звать.

Слова гостя определенно пришлись ему по душе, заставив уголки губ на его простом мужицком лице приподняться в сдержанной улыбке. Последний тонкий лед наконец растаял под вездесущими лучами освещающего избу изнутри летнего солнца, что теперь так ярко играло своими бликами в волосах Леля, притворяясь последними всполохами умирающей лучины.

Вскоре прогоревшая до конца лучина была заменена на новую, с дубового стола исчезла одинокая глиняная миска, а на ее месте появился куда больший в размерах чугунок с только что разогретой в печи пшенной кашей.

Будучи духом, Лель не нуждался в человеческой пище для утоления голода и насыщения тела силами, тем не менее пренебрегать радушием хозяев себе никогда не позволял, доедая все что дают до последней крошки.

Пар струился тонкими отражающими мягкий желтый свет нитями к потолку предавая на первый взгляд бедному столу необходимые доброму, хоть и слегка запоздалому ужину оттенки теплоты и домашнего уюта, которых Лелю не доводилось испытывать уже довольно давно.

«Будь сия страва
Чиста и здрава,
От Богов да Земли даждена
Хлеб да соль!»

– зычным голосом произнес Деян, на что Лель незамедлительно ответил: «Жива хлеба ести!» и уже было приступил к трапезе, когда в глаза ему бросилось явное несоответствие – на столе стояло лишь две миски, тогда как в доме их определенно было трое.

Лель озадаченно рассматривал пустой стол рядом с теперь полулежащим на двух свернутых наспех тулупах Еремеем:

– Ты не хочешь есть?

Понявший, что обращаются именно к нему, Еремей растерянно распахнул свои большие болезненно-красные, а в полумраке избы казавшиеся и вовсе черными из-за расширенных зрачков, глаза.

Будто бы забыв о собственной немоте, мальчик открыл рот, но тут же захлопнул его, словно сам испугался раздавшегося из него надрывного хрипа, и тут же, отводя взгляд, стыдливо помотал головой.

– Уже утром пытался накормить. Вряд ли сейчас что-то есть сможет, –напряженно пояснил пантомиму Деян.

– Лекарь сказал, что болезнь на живот легла, теперь что ни ест – почти все наружу лезет.

Лель еще раз осмотрел хрупкую фигуру мальчишки, практически полностью состоящую из острых углов и глубоких впадин.

Удивительно, что за пару месяцев тот вовсе не помер с голоду.

– Где у вас самовар? – взгляд Леля забегал по углам в надежде самостоятельно отыскать нужный предмет.

Почесав затылок, Деян неловко усмехнулся, вслед за Лелем принимаясь осматривать комнату, будто бы и сам не знал, что мог здесь обнаружить:

– Нет его, сгорел намедни – не уследили.

– Сгорел?!

Даже его рассеянность никогда не приводила к сожжению самовара!

Лель покачал головой и тихо хмыкнув, полез в расшитую многочисленными растительными узорами, а оттого аляпистую калиту

поочередно выуживая оттуда бутыльки и мелкие свертки пергамента.

– Ты травник? – мгновенно сообразил наблюдавший за этим Деян.

– А? – занятый перебором вещей Лель не сразу понял вопрос. – Нет, понахватался от деда. Тот кем-то вроде лекаря был, люди часто к нему ходили, а я рядом сидел. Что-то запомнил.

– Ты сам откуда будешь?

Деян явно пытался разузнать больше о новом знакомом, но этот его вопрос был мастерски проигнорирован Лелем, переключившим все свое внимание на младшего из братьев.

– Пей!

В его руке своим эмалированным боком переливался маленький глиняный сосуд, увидев который старший забеспокоился:

– Что это?

– Обычный капустный сок. После него, думаю, и краюшку хлеба можно будет. Лекарь не наказывал пить такой? Или может быть велел принимать что-то другое

Деян понуро покачал головой.

– Ивы кору говорил жевать… А больше ничего и не сказал вроде…

– Что за шарлатаны нынче людей калечат…

Куда в конце концов смотрела твоя жена?! Детей она тоже ивой при любой хвори кормит?

Не успели последние слова развеяться в тишине избы, как Лель резко захлопнул свой в очередной раз оказавшийся в порыве чувств болтливым рот. В избе повисло молчание, в котором при большом желании можно было услышать, как Лель мысленно корил свой длинный язык.

– С чего взял, что я женат?

Попытавшись обернуть ситуацию в свою пользу, Лель одарил его выразительным взглядом, демонстрировавшим, что ответ на вопрос очевиден.

Но то ли полутьма не позволила собеседнику различить его глаз, то ли Деян и вовсе был туг к намекам, а маленькая затея Леля с треском провалилась. К счастью, сам Деян понял его молчание по-своему, а потому решил пояснить собственное замешательство:

– Ты же не местный, а жену и детей я дней восемь назад в отчий дом отослал.

На лице Леля расцвела неловкая улыбка:

– Я всего лишь предположил, – поспешил признаться он. – Да и было бы странно, если в свои годы ты до сих пор без жены ходил.

Деян кивнул, соглашаясь с разумностью его доводов.

После позднего ужина до рассвета оставалась еще пара часов. Лель достал из-за пазухи аккуратно выструганную свирель.

– Нам бы гостей незваных не проспать, да и с музыкой всяко веселей, – пояснил он, поймав на себе удивленный взгляд.

Заиграла тихая и ненавязчивая мелодия.

Устроившийся возле сонного брата Деян на мгновение все же прикрыл глаза. Мелодия набирала темп и от тихого шелеста листьев постепенно перешла к подобию бурного весеннего ручья, рядом с которым они с братом и другими соседскими ребятами еще кажется не так давно, пытаясь столкнуть друг друга в воду, весело напевали:

Разливался родник ключевой,
Белый, снеговой:
По чистым полям,
По синим морям,
По мхам, по болотам,
По зелёным колодам.
Царь едет жениться,
Царевна велит воротиться:
Сама к тебе буду,
Летом – в карете,
Зимою – в возочке,
Весной – в челночочке!

Наполнившая избу мелодия отдаленно повторяла мотив забавной песенки, однако же лилась куда более мягко, будто бы против воли игравшего ее Леля стремясь захватить любого слушателя в объятия сна.

Из мыслей Деяна выдернуло слабое движение слева – немного сменив положение скорее всего затекших от долгого лежания конечностей, Еремей продолжил свой сон.

Слегка развернувшись к брату, Деян вытащил соломинку из спутавшихся светлых волос, напоследок бережно пригладив их, словно те и в самом деле были сделаны из сухой речной травы, готовой рассыпаться от любого неловкого к ней прикосновения.

– Он давно так спокойно не спал, – зачем-то пояснил Деян, поймав на себе задумчивый взгляд Леля, однако в ответ ему послышалось то, что в одно мгновение выбило его из охватившей неги:

– Он тебе так дорог?

Ответ тем не менее казался очевидным.

– Он моя кровь, мой родной брат. И… я обещал родителям позаботиться о нем. Он самое дорогое, что у меня есть…