– Откуда ты знаешь?
– О, это долгая история. Когда-нибудь я расскажу вам. Пойдемте. Мы почти дома. Осталось только пройти лесом. Жаль только фонаря у нас нет. Придется полагаться лишь на луну.
Теперь они не торопились. Шли через поле, пригибаясь под снежной метелью. Они ужасно устали, и каждый думал лишь о том, чтобы добраться до леса, нырнуть под ветви высоких деревьев, укрыться от снега и пронизывающего ветра, передохнуть хоть чуть-чуть. Может быть, разжечь костер. Припасов у них больше не было, но хоть отогреться у огня. А там и дом… Безопасный приют, обычная человеческая жизнь.
Уже стоя на краю леса, женщина начала озираться и прислушиваться. Она снова легла на землю, прижав к ней ухо.
– Что? Что вы слышите? – обеспокоенно спросил Рюноскэ.
Она подняла на него безумные глаза:
– Он догнал нас… Как я могла подумать, что он сам не бросится в погоню… Я слышу, как стучат его копыта: «Смерть! Смерть!» Я вижу красные уголья его глаз. Только однажды он предстал передо мной в этом образе. Я чуть с ума не сошла. Да что там, я почти умерла. Сердце остановилось. А он хохотал. Его смех, как гром обвала. Его клыки… Я слышу его топот…
– Кто он? Кто?
Страх – заразная штука. Рюноскэ почувствовал, как похолодело у него в груди, будто туда сыпануло снегом с еловой лапы. О ком, столь ужасном, говорит эта женщина? Что за чудовище гонится за ними? Кого она видит своими ослепшими от ужаса глазами? Она едва выдохнула:
– Оммёдзи. Оборотень. Тот страшный козёл, про которого он тебе рассказывал. Козёл ростом с крупную лошадь. Козёл-людоед. Он сожрёт нас.
Теперь Рюноскэ тоже услышал. Даже падать на землю не пришлось. Земля завибрировала под ногами, застонала. Луна, любопытная луна вылезла из туч, сверкнула серебряным серпом, высветила снежный сумрак. И мальчик увидел. Сквозь пелену метели через поле мчал огромный козёл. Пригнув голову к необъятной груди, заросшей длинным мехом, выставив крутые сверкающие, как начищенные клинки, рога, он нёсся прямо на них, и расстояние быстро сокращалось. Глаза чудовища горели адским пламенем. Именно на таком поджаривают грешников черти в огненном аду Великого царя Эмма. Настолько ярком, что в середине, в самой сердцевине пламя кажется чёрным. Чёрным, текучим и безумно горячим, сжигающим всё: тело, кости, метал, камень. Железные копыта били в мерзлую землю, и она звенела и стонала, как колокол: «Омм… Омм…»
Мальчик потянул женщину под защиту деревьев. Но разве лес мог укрыть их от оборотня. «Будда Амила, спаси нас», – мысленно взмолился Рюноскэ, но тут же подумал: «Будда далеко, не его надо звать». Он поднял какой-то сук, мокрый и тяжелый и начал колотить по стволам и кричать:
– Тэнгу! Тэнгу! Где ты, леший? Скорей просыпайся, беда пришла!
Зашумел лес, понеслось от дерева к дереву: «Тэнгуу… Тэнгуу… эй… ай…я...»
И ждать долго не пришлось. Прошумело в ветвях, и вот он. Слетел Тэнгу с высокой сосны:
– Опять ты, княжеский гонец. Что теперь?
– Ох, Тэнгу, спасться тебе надо, бежать. Немедленно. Узнал князь Хосокава о пропаже приглашения, что послал он Лунной деве, и о том, что именно ты, Тэнгу, в этом виноват. Послал он своего оммёдзи-оборотня, чтобы тот убил тебя. Вот он несётся сюда. Спасайся, убегай! Я сколько смогу задержу его.
Леший хоть и был не слишком сообразительным, но трусостью никогда не отличался. Услышав «спасайся, убегай», он наоборот распалился: какой-то оборотень будет угрожать ему, хозяину леса? Он позорно сбежит, оставив мальчишку прикрывать свое бегство? Никогда такого не бывало! Лицо его побагровело от гнева.
– А ну-ка, отойди. Не путайся под ногами, – и лесовик, гордо выпятив грудь, пошире расставив ноги, приготовился к схватке.
По крайней мере, так это выглядело. Рюноскэ, схватив свою спутницу за руку, вместе с ней быстро спрятался за его широкой спиной. Кроме как на лешего рассчитывать было не на кого. Вот только почему Тэнгу стоит с пустыми руками? Ни меча у него, ни лука. Даже дубинки и той нет. В рукопашную решил сразиться? А оборотень уже совсем рядом. Жаром от него пышет, из ноздрей дым валит, будто сам он – адский котел для грешников. Да что же леший медлит? Почему стоит истуканом? Рюноскэ сжался от страха – лишь пара скачков этого чудовища, и он ударит лешего прямо в грудь.
И вот когда козёл оказался совсем рядом, только руку протянуть, Тэнгу выхватил откуда-то, вроде прямо из воздуха, небольшое черное полотенце, и подбросил его вверх. В полёте полотенце стало расти, превращаясь в огромный черный парус, вздулось под ветром и, опустившись на голову чудовища, окутало его целиком, от рогов до копыт. Спеленало. Все четыре конца соединились, связались узлом, превратив парус в мешок. Огромный козёл бился внутри, рычал и ревел, но пробить тонкую ткань не мог. А мешок начал стремительно уменьшаться. Уменьшался и оборотень внутри, и рев его превращался в козлиное блеяние. И вот мешочек стал маленьким, а писк тонким, как у мыши. Тэнгу небрежно поддел его одним когтем, покачал перед своим длинным носом, понюхал, а потом с силой швырнул о ближайший камень. И для верности наступил поверх огромной лапищей. Под подошвой слабо чавкнуло.
Потом леший повернулся к мальчику и бухнулся на колени:
– Благодарю тебя, Като Рюноскэ, что предупредил меня. Если б этот нечестивец застал меня спящим, кто знает, чем бы дело кончилось. За мной должок останется.
Зашумели крылья, взлетел Тэнгу, исчез в ночном небе.
***
Спутница Рюноскэ едва шла, мальчику пришлось подставить ей плечо и поминутно повторять: «Немного осталось, потерпите… Скоро доберемся… Все напасти позади, впереди мой дом, там вы останетесь, сколько захотите… Вам больше не придётся бродить по дорогам… Потерпите…» Но видно, от дороги и от пережитых страхов женщина совсем лишилась сил. Оставить её и сходить за помощью он боялся. Вдруг пока он ходит, несчастная замерзнет насмерть. Нут, пусть медленно, пусть с трудом, но они дойдут вместе.
Шажок за шажком они преодолевали казавшийся бесконечным путь: лес, поле… Вот и край деревни. Совсем немного осталось. Рюноскэ открыл калитку. Едва он отпустил свою спутницу, как она упала во дворе и, кажется, потеряла сознание. Он похлопал свою спутницу по щекам, но глаза её были закрыты, а дыхание едва вырывалось из полуоткрытого рта. Надо было войти в дом, позвать на помощь. Но он почему-то не мог расстаться с этой безымянной женщиной, с которой его свела судьба.
– Бабушка, дедушка! Помогите! – закричал он, – скорее.
Его услышали. За ставнями забрезжил свет, он пробился сквозь щели между створками, и от этого слабого лучика на сердце мальчика стало тепло: они всё-таки добрались до дома.
Потом вокруг них хлопотали: тащили в дом, стаскивали мокрую одежду, растирали заледеневшие руки и ноги, переодевали в сухое. Бабушка причитала, дедушка сурово молчал. Наконец, хлопоты закончились, и Рюноскэ обнаружил себя сидящим перед столом, на котором стояли мисочки с гречневой лапшой и исходил па?ром укутанный в войлок чайник. Его безымянная спутница кое-как причёсанная и одетая в старое бабушкино кимоно сидела напротив. Бабушка внесла в комнату масляную лампу с бумажным абажуром:
– Наш внучек вернулся живым и невредимым. Это же праздник. Пусть в доме будет светло.
Она поставила лампу на стол, свет упал в лицо женщины, и бабушка вдруг охнула. Подняла лампу и посветила прямо в лицо нежданной гостье:
– Повернись-ка сюда, милая. Как, ты сказала, тебя зовут?
Женщина потупилась:
– Простите меня. Я ничего не сказала. Я не помню своего имени.
Рюноскэ поспешил поддержать свою спутницу и с набитым лапшой ртом невнятно проговорил:
– Ее колдун опоил беспамятным зельем. Вот она ничего и не помнит.
Бабушка задумчиво покачала головой:
– Совсем ничего?
– Только помню, что был у меня сынок. Но имени его вспомнить не могу.
– Так-так- так… – проговорила бабушка и позвала мужа, – Кента-сан, поди-ка сюда.
Дедушка вошел в комнату. А его жена Аими опять посветила в лицо гостье:
– Может быть твое имя О-Куни?
Женщина едва слышно прошептала:
– Всё может быть. Не помню.
– Ну ты-то, Кента-сан, погляди, – голос бабушки стал требовательным. – Ну, неужели не узнаешь? – она почти ткнула абажуром в лицо гостьи.
Дедушкины брови удивленно поползли вверх:
– О-Куни! Дочка! Не может быть! Аими-сан, это же О-Куни! Посмотри-ка.
–А я что говорю, – бабушка удовлетворенно кивнула, – она и есть.
Женщина недоумённо переводила взгляд с одного на второго:
– Я ваша дочь?
Дедушка легонько похлопал её по плечу:
– Ну не совсем дочь. Ты жена… – он вздохнул, – пожалуй, скорее, вдова нашего сына, ронина Като Реюдзаки.
Рюноскэ подавившись лапшой, закашлялся, и слёзы брызнули у него из глаз. Он пытался что-то сказать, но слова застревали в горле.
Но его и так поняли.
– Да, внучек, ты привёл домой свою родную мать.
Миска с лапшой, выскользнула из его пальцев и с громким стуком упала на стол: «Ом-ца!» И тут Рюноскэ вспомнил. Он вспомнил свой позабытый новогодний сон. И понял, что всё это: и водяных, и Тэнгу, и бегство от колдуна-оммёдзи, и возвращение домой вместе с давно потерянной мамой, он видел во сне. Увидел, а потом забыл.
Правду говорят старые люди: новогодние сны сбываются.
