Нашли Зармана, построили в его честь дворец и зажгли искусственное солнце. Бут был застроен прекрасными городами и чистыми каналами, поля стали колоситься злаками, и Зарман снова позволил оттаять своему сердцу и впустил в него любовь. Она была совсем юной и не похожей на прошлых жён. Так и не успела родить, когда яростный жар лета отобрал у Зармана его любовь. Она первой умерла от неизвестной болезни, которая вскоре поразила большинство поселенцев. Выжили единицы – и то болезнь сильно ослабила их разум. Они покинули проклятые города и ушли жить на вершины гор, где построили каменных идолов и стали молиться древним богам, выпрашивая у них прощения за свои мнимые прегрешения. Вскоре их осталось совсем мало, потому что новая религия запрещала использовать технические изобретения и носить одежду. Хищники Бута воспользовались беспомощностью уцелевших и съели половину населения.
Горечь и невероятная тоска заполнили израненное сердце Зармана. Что бы ни происходило, рай никогда не длится вечно, волны в океане всегда гасят ветер, а слабость побеждает воинский дух. Зарман видел достаточно, чтобы не желать больше жить и любить. Он хотел одного – наконец-то умереть и раствориться в космосе, чтобы не хоронить больше тех, кого любил, ибо это было выше его сил.
– Я многое видел и пережил, чего мне еще желать? Я лишь жду смерти, потому что хочу её.
– Это говоришь не ты, а твоё усталое тело и ум, хранящий боль тысячи потерь. Но раз ты не можешь умереть, то мог бы облегчить свои страдания, Зарман, и твоё сердце не истекало бы кровавыми слезами.
Незнакомец достаёт сосуд, внутри которого розовые шары. Они живые и реагируют на смотрящего, начинают метаться в пространстве сосуда. Играют друг с другом, сталкиваются, соединяются и разлетаются. Их мир – единая капля, и все они осознают себя целым организмом. Смотреть можно бесконечно долго, игры тики завораживают и слепят глаза даже Зарману, который совсем плохо видит.
– Скажи им «да», старик, и получишь молодое тело, которое не захочет умирать. Ты забудешь всё, что было с тобой на Буте, и отправишься в великое путешествие по вселенной. Твоя мудрость поможет тебе достичь равновесия силы.
– О нет, великий господин, – Зарман догадывается, кто находится перед ним и держит длинными белыми пальцами божественный сосуд, и голос старика дрожит, как никогда до этого, – мне не нужен твой дар, я слишком устал для новой жизни.
– Что ж, Зарман, это твой выбор, и я уважаю его. – Незнакомец прячет сосуд с тики под плащом, и снова старость набрасывается на Зармана, как голодный зверь, и тело его становится беспомощным и вялым. – Но, может быть, кто-то из твоих детей хотел бы обладать великой силой и стать сверкающим воином, чтобы прожить свою короткую жизнь так насыщенно, как не осмелился ты?
Долго молчит Зарман, перебирая в дырявой памяти имена и лица. Вскоре он вспоминает свою праправнучку, обладающую сильным характером и железной волей. Она родилась инвалидом и её ноги никогда не ходили, она уже давно перестала мечтать о чуде и надеяться на Зармана, своего мудрого предка, который не смог ничем ей помочь.
– Да, господин. Я знаю тех, кто продал бы свою душу, чтобы стать симбиотом, но их век очень короток, и после смерти они возвращаются на Бут, став каменными идолами. Но я знаю одну женщину, которая сможет удержать в узде силу тики, она найдет способ контролировать свои эмоции и без труда поднимется в Средние миры, если ты подаришь ей волшебные крылья.
– Твоя праправнучка получит тики. Но ты окажешь мне услугу, старик, ведь я не так щедр на самом деле, как обо мне говорят.
– Я понимаю, великий господин Птах. Но что может старик, прикованный к смертному ложу?
– Просто не умирай ещё некоторое время. В подвале хижины хранится древняя рукопись Рива, за ней придут двое странников…
– Но у меня нет подвала, господин!
– Разве? – улыбается гость, и от его улыбки всё вокруг начинает звенеть, стрекотать и шуршать, так что насекомые, не в силах вынести ультразвук, разлетаются в стороны, а мох, которым поросло тело Зармана, рассыпается в прах. – Поверь мне, мудрый Зарман, обманувший Некроникуса, у тебя есть подвал.
– Конечно, господин. Думаю, он был всегда, просто я забыл о нём.
– Хорошо. И поешь, на твои кости противно смотреть!
Когда посетитель уходит, на столе появляется поднос, полный фруктов из далёких миров, о которых Зарман не смел и мечтать. Потомки Зармана просыпаются и с удивлением смотрят на поднос. Берут с него фрукты и протягивают старику, потому что так положено на Буте: сначала ест самый старший, потом остальные. Он жуёт, с трудом размыкая челюсти, сладкий сок течёт по старому подбородку. Сколько он ни ест, фрукты не заканчиваются. Вместо тех, что он съел, появляются новые, и они ещё слаще тех, что были. Остановиться невозможно…
Глава 6
Миры Дальней волны творения, планета Саркасс
Гилберт Мэган возвращается к берегам моря Мутантов и видит цветущее дерево среди обжигающих песков. Это гибрид смоковницы и голубой агавы, самое странное дерево, какое только можно вообразить. Сама пустыня с удивлением взирает на своё порождение, которого по определению не может быть в раскалённом сухом воздухе и бесплодном песке.
Продавец путей сидит в тени дерева, опираясь спиной на толстый ствол, в который превратилась его палка-посох. В руках у него глиняный сосуд, подобный которому Гилберт Мэган видел на Конте в музее. В этот сосуд с пляшущими чёртиками Джари Дагата собирает сок дерева, надрезав кору. Сок густого белого цвета, он пахнет сладостью весны, цветочной фантазией, состоящей из несмелых поцелуев и лёгких прикосновений. Кажется, сок этот мог бы исполнять любые желания. От одного его запаха кружится голова.
– Выпей, Гилберт Мэган, – предлагает бродяга, плеснув немного сока в пиалу, которую достаёт из сумы, – дерево сказало, что твой ум нужно успокоить. Сок унесёт прочь все волнения.
– Может, ты предложишь мне ещё и остролист? – Гилберт Мэган с некоторым сомнением принимает пиалу и тщательно рассматривает её на предмет грязи, но пиала чиста, и тогда он делает глоток горьковатого сока, который на жаре кажется невероятно прохладным. – Ты знал.
Ему хочется лечь на песок и закрыть глаза, слиться с песком, согревать могучие корни дерева, каплей влаги ползти по стволу, раствориться в жилках листа и выпить тёплые лучи звезды. В тело проникает неоправданная нега, и Гилберт Мэган с полным равнодушием понимает, что сок дерева – наркотик, а бродяга опоил его. Ум говорит молодому романтику, что пора волноваться, пора бить тревогу и вернуться в посёлок, потому что скоро он станет совсем безвольным, но Гилберт только лениво улыбается. Ему хорошо лежать в тени раскидистого дерева с ароматом весны.
– Я многое знаю, мой юный друг, но о чём именно ты говоришь? – Джари тоже пьёт сок агавы, но он собран и внимателен, как никогда.
– Знал, что мои друзья не придут. Знал, что никто из них не захочет лететь на поиски антиривайра. Они вообще не верят в легенды и считают, что богов придумал Аста Деус.
– Да, воистину эон мрака так логичен, что скоро захлебнётся в своём прагматизме. Твоих друзей было легко предугадать. Но ты, Гилберт Мэган, особенный. Ты – единственный, кто на Саркассе верит в легенды. И ты единственный в десяти секторах контийской империи, кто осмеливается проверить легенды. Я бывал в разных мирах: заражённых логикой, как Конт; погрязших в разврате, как Гвал; отравленных духом Мардука, как Кибертроникус. Я нашёл там много верующих и фанатиков, но никому из них я не предлагал искать антиривайра.
– Я не единственный, – сонно отмахивается сын Мэгана, – ведь ты тоже веришь в легенды.
– Мне проще, у меня есть доказательство. Я готов продемонстрировать его, но мне нужен транспорт. Ты достал звездолёт?
Глаза Джари Дагаты сощурены, и в них нет ничего снисходительного или доброжелательного, хотя, кажется, совсем недавно там вспыхнула искра великодушия, когда он хвалил Гилберта Мэгана. Но сейчас он нетерпелив, и от такой нетерпеливости скручиваются листья на дереве, а звезда Саркасса прячется за чёрной тучей.
– Нет. Отец и слышать не хочет о том, чтобы одолжить мне Аскелон. Он сказал, что сопливый мальчишка вроде меня, не закончивший лётную академию, не может управлять столь сложным боевым звездолётом, как Аскелон.
– Ты глупец, Гилберт Мэган. Кто же просит звездолёт у своего приёмного отца? Нужно было украсть его!
– А как ты поступаешь, Джари Дагата, когда тебе нужна какая-то вещь?
– Я засыпаю и во сне нахожу то, что нужно. А когда просыпаюсь, вещи уже находятся рядом со мной.
Гилберт Мэган видит парящие вокруг головы бродяги предметы: старая серебряная ложка, пластиковый стакан, амулет из чистого нефрита, старинный контийский лучемёт. Потом он видит жужжащий чёрный шар, тяжёлый и подвижный, и, присмотревшись, с отвращением замечает, что это рой ядовитых ос, которых полно в горах. Он не боится, потому что уверен, что сок агавы уже подействовал, и всё это не более чем галлюцинации, порождённые отравой дерева и полуденным зноем. Но Продавец путей смеётся:
– Мне вчера снились насекомые. Укради звёздный корабль!
– Но я правда не умею им управлять, Джари.
– Я умею. Не слишком-то это сложно!
– Но если Аскелон поднимется в атмосферу без разрешения отца, все орудия Стального Форта откроют огонь на поражение, и мы упадём обратно, в пустыню Саркасса, которая станет нашей могилой. Воины Конта очень подозрительны, они верят в то, что вокруг Стального Форта снуют шпионы симбиотов.
– Я всегда считал, что контийцы слабоумные.
– А на чём ты прилетел на Саркасс, бродяга? Ведь ещё четверть цикла назад тебя здесь не было?
Джари хитро улыбается и снова наливает Гилберту Мэгану сок дерева. Он смотрит в зеленоватое небо Саркасса и пожимает плечами:
– Я прилетел на крыльях обсидиановой бабочки, но тебя она не сможет унести, ты слишком тяжёлый. Давай, спи, и пусть тебе приснится платиновый звездолёт, похожий на Мистериус. Скоро здесь будет твой приёмный отец, Мэган-старший, я слышу, как гремит ржавыми гусеницами его страшная машина. Думаю, он захочет проехаться по моему телу.
– Может быть, он будет прав… – бормочет Гилберт Мэган и закрывает глаза, готовый увидеть во сне великого Митру, язата света.
Глава 7
Дальние миры, Саркасс, Стальной Форт
Гилберт Мэган засыпает в пустыне, и ему снится Стальной Форт, утопающий в закате. Рядом с городом вязнет в песке одинокий ангар для звездолётов. Небо Саркасса расчерчено жёлтыми стрелами и полыхает огнём. Идёт сражение с симбиотами Птаха, которые атакуют базу контийской империи. Раньше симбиоты никогда не нападали на Саркасс. Война была где-то далеко. Рядом с солнцем Саркасса есть ещё одна звезда, подверженная сильной аберрации, возле неё и идёт бой.
Все силы Стального Форта брошены в печь сражения. Многие не вернутся на Саркасс, и тем, кому повезло сегодня, не повезёт завтра, – таковы войны в эоне мрака. Гилберт Мэган с ужасом смотрит на небо, полыхающее взрывами, – скоро ему исполнится двадцать саркасских циклов и придёт время лететь на войну, чтобы погибнуть возле звезды, подверженной аберрации. Когда он смотрит на стальной город и стальные ангары, в которых его соплеменники ждут своей очереди умереть, Гилберт Мэган даёт себе клятву лететь на край Живого космоса, как можно дальше от войны.
Почти все воины сражаются в космосе, только один стражник стоит у входа в ангар. Он почти слеп и не имеет левой руки. Мэган знает его, это старый солдат. Герой двух битв, носящий орден золотого орла. Солдат курит остролист, пока его начальство командует войной, но увидев Гилберта, прячет окурок.
– Эй, я тебя знаю. Ты – мальчишка Мэгана. Что случилось? Как ты сюда попал?
Гилберт Мэган и сам не знает, как оказался возле Стального Форта. Только что он беседовал с Джари Дагатой на берегу моря Мутантов, и вдруг он здесь, за три тысячи миль. Он осматривается, желая найти разумный ответ, но ответа нет. Слева от входа в ангар, опершись на ржавые врата, стоит пилот звездолёта, капитан контийской армии. Он со смешком наблюдает за растерянностью Гилберта Мэгана. Что-то знакомое есть в чертах пилота, но Мэган не может вспомнить.
Он одет в костюм лётчиков, цвета хаки, самый любимый цвет Некроникуса, носит широкие башмаки на тяжёлой подошве и прячет глаза за тёмными стёклами очков. Лётчик, отдыхающий во время битвы с симбиотами, кажется праздным и никчёмным. Присмотревшись к его небрежной позе, Гилберт Мэган холодеет, несмотря на жар пустыни, что окружает Стальной Форт. Этот лётчик вовсе не пилот контийской империи, это бродяга, Джари Дагата, переодетый в форму военного. Перевоплощение столь безупречно, что сын Мэгана думает о служителях Меродаха, повелителя мистерий, об их театральном искусстве.
Неужели Джари – слуга Меродаха, верный жрец его культа? Иначе как объяснить такое перевоплощение? Пилот приподнимает очки и смотрит на Гилберта Мэгана двумя глазами, и ни один из них не слеп, а потом подмигивает и отворачивается, словно потерял к нему интерес.
Стражник ждёт ответа, и Гилберт Мэган взволнованно сообщает:
– У нас на разработке случилась катастрофа, обвалился шурф, погибло двое рабочих. К тому же началась песчаная буря, ни один вездеход не может тронуться с места. Меня прислал отец, чтобы попросить звездолёт. Нужно доставить раненых в Стальной Форт.
– А ты как сюда попал, юный герой? – стражник полон недоверия, но вытягивается по всей форме. Оружие бряцает об ангар, и слышится смех лётчика. Но стражник словно не видит его, и смотрит только на Мэгана, не зная, верить ему или нет. – И почему от твоего отца нет сообщения?
– Я же сказал – песчаная буря, сигналы не проходят. Я прошёл через телепортационную кабину, которая работает с перебоями, и больше никто не рискует ею пользоваться. Вы же знаете, что будет, если тело застрянет в подпространстве.
– Можешь мне не рассказывать, мальчишка. Я дам тебе звездолёт. Надеюсь, папочка прислал голограмму с кодами.
– Голограмму?
Гилберт Мэган вспоминает, что обязательным в контийской армии является личная идентификационная голограмма с подписью. Он бросает взгляд на Джари Дагату, умоляя помочь ему. Потом опускает руку в карман комбинезона и находит там холодный металлический овал. Открывает его, положив на песок перед стражником, и запускается голограмма, на которой Гай Мэган что-то невнятно произносит на языке мира Земля. Качество плохое, ничего невозможно разобрать. Вокруг отца бушует песчаная буря, и видно, как вездеход утопает в песке.
– Хорошо, можешь взять третий слева в первом ряду. У него повреждён хвост, но до Нефритовой горы и обратно он долетит. Прости, других дать не могу, все участвуют в бою или неисправны.
– Второй справа в третьем ряду? Я что-то не запомнил, – улыбается Гилберт. Он входит в ангар и ищет глазами Аскелон, но его нет.
– Третий, мальчишка, в первом ряду, с красным крестом на носу.
– Приготовь мне коридор в защитном поле, и быстрее, стражник.
– Не командуй, сын Мэгана!
Солдат не любит гражданских. Те, кто работают на Нефритовой горе, кажутся ему трусами, убежавшими от войны. Он смотрит на юношу и думает, что когда придёт пора, тот не сможет отвертеться от призыва в контийскую армию, будь его отец хоть правителем Конта. Новое пушечное мясо полетит, чтобы умереть от руки симбиота во славу Конта. Однако без нефрита война будет проиграна, потому он снисходителен к разработчикам. Открывает коридор и закуривает новую сигару с остролистом, не утруждая себя проверкой ангара.
Мэган идёт по ангару, с отвращением минуя старый звездолёт, третий слева в первом ряду, а направляется он к красному монстру, что стоит в самом конце ангара. Мощный и загадочный, он совсем не похож на контийские корабли. Гилберт Мэган поднимается по ступенькам в чужой звездолёт, не понимая, зачем он это делает и как можно запустить эту машину. Но только он попадает в кабину пилота, приборная доска загорается, и мигает один-единственный сенсор, на котором изображена стрелка вверх…
Стражник роняет остролист, задрав голову. Глаза его округляются, рот открыт, и он только успевает прорычать проклятия вслед взлетающему кораблю, как в лицо ему ветер сыплет горсть песка. Из пространственного коридора ангара вылетает Змей, трофей контийской армии, симбиотский звездолёт, много циклов стоявший на Саркассе мёртвым памятником победы контийцев. Лучшие учёные Конта не смогли определить и понять принцип его механизмов и запустить двигатель, а мальчишка улетел на нём в один миг. Стражнику кажется, что он сходит с ума, что всё это сон. К нему подходит пилот, чьё лицо он не может вспомнить – киберплаты в голове стражника, что частично заменяют ему мозг, перегорают, и он застывает в нерешительности.
– Что, мальчишка увёл симбиотский корабль?
– Чёрт возьми, этого не может быть! А ты кто? Я что-то не припомню…
– На, возьми, может это тебя утешит.
– Что это? – Стражник осторожно берёт в руки плод, который предлагает пилот. Кажется, солдат видел такие на Гвале. Любопытство побеждает, и он вгрызается зубами в сочную мякоть. Сладкий сок проникает в его гортань и наполняет блаженством.
– Это особенный плод моего дерева, стражник. Плод забвения!
– А кто ты такой?
– А кто ты? – Пилот в упор смотрит на стражника, который жадно проглотил весь плод и стоит в растерянности.
– Я не помню.
– А что ты здесь делаешь?
– Не могу вспомнить. Кажется…
– Тогда уходи. Видишь, это ангар контийской армии, и здесь нельзя находиться посторонним!
Стражник бредёт прочь, в пустыню. Он и правда ничего не может вспомнить, киберплаты, частично заменяющие его мозг, сгорели, а память затуманилась. Пилот смеётся вслед уходящему стражу ангара, и теперь на нём снова одежда бродяги, в руках – порванная сума и корявая палка-посох.
Стальной Форт так занят войной, что не видит, как бежит, схватившись за больную голову, стражник, убитый рождением амбивалентности. Никто не знает, что давно мёртвый симбиотский корабль ускользнул из ангара Стального Форта. Никто не слышит, как смеётся от души бродяга, Продавец путей, сбрасывая лик пилота, как змея сбрасывает кожу. Если бы воины контийского флота видели и слышали то, что происходит на Саркассе, они бы прокляли свои недальновидные умы и содрогнулись, ибо сам страх вползает в пустыню Саркасса, чтобы лишить планету самого ценного.
Глава 8
Средние миры, город Насмешников
В мирах Средней волны нет городов, нет звёзд и нет неба. Есть соединённые случайностью энергетические поля, которые наделены сознанием. Но тому, кто смотрит со стороны глазами смертного, кажется, что капризная суть заставляет существа менять формы, а вещество податливо как мягкий воск и готово исполнить чужую волю. Иллюзия и перерождение – вот реальность Средних миров. Для существ из Дальней волны такая текучесть стала бы смертельной – разум тех, кто имеет фиксированную форму, не удержит её смену. Но есть один смертный, который появляется в пространстве Средних миров. Сначала он не видит ничего вокруг себя, только пустую серую мглу. Но когда он начинает скользить взглядом вокруг, то видит, как пустота вдруг прорастает деталями.
Город никогда не похож на город, разве что совсем случайно. Он может быть чем угодно: палубой корабля, зелёным морем, футбольным полем, поросшим уличными фонарями, ледяной ареной, где гладиаторы из снега соревнуются в вечных битвах. Или шестернёй гигантского робота, сделанного из чистой платины. Как бы там ни было, у города Насмешников есть неизменный принцип – это форма шара. Именно по этой форме и можно узнать город, где пребывает великая госпожа радужных цветов, несмелая радуга Кама.
Пришелец, смертный, чьё тело должно раствориться в Средних мирах, чувствует себя отлично вопреки ожиданиям многих. Напротив, он выращивает себе тело, огромное, как целая галактика. Он больше звёзд и выше города Насмешников. Став таким огромным, он диктует смену форм, что есть грубое вмешательство в течение Фантастической поэмы. Смертный из Дальней волны желает видеть город Насмешников в виде ёлочной игрушки, внутри которой спряталось небо и кукольный городок. Он протягивает руку, которая становится манипулятором робота, и железными пальцами сжимает ёлочную игрушку, что теперь хрупкая, как никогда. Три звезды атакуют пришельца, защищая свой город, но тело гуманоида становится прозрачным, и звёзды проходят сквозь него, чтобы превратиться в кометы.
– Наши миры не пересекаются, поэтому вы бессильны, стражи, – тихо поёт гуманоид, и звук его голоса так музыкален и гармоничен, что смена форм в Средней волне на миг останавливается, чтобы все существа, составляющие Средние миры, могли насладиться неслыханным покоем.
– Убирайся, смертный, кто бы ты ни был. Не насилуй нас формами! Твоя способность конкретизировать убьёт нас! – шипят кометы, и в чём-то они правы.
Гуманоид отпускает ёлочную игрушку, и она масляным пятном протекает сквозь его тонкие пальцы.
