Кал не шелохнулся; его глаза лукаво сузились.
– Нет смысла обращаться с нами как с пленниками. Война – это уже давняя история.
– До дальнейшего распоряжения, – сказал Мэннинг, – мы будем действовать по состоянию на 1945 год. Двигайтесь!
Они нехотя тронулись с места. Кал прорычал через плечо:
– Похоже, вам не пришло в голову одно обстоятельство. Это Германия будущего, где у нас с Вольфгангом гораздо больше шансов найти друзей, чем у вас.
Мэннинг ничего не ответил. Он остановился, застыв на пороге машины времени, и оценивающе принюхался к воздуху. Он внезапно узнал запах, который смешивался, усиливаясь, с запахом ели и пихты: тяжелый, смолистый запах гари. Он поднял взгляд по ветру. Сквозь прорехи в верхушках деревьев были хорошо видны клубы черного дыма, вздымающиеся вверх на фоне голубого неба. Внизу гневно мерцали языки пламени, и до слуха Мэннинга доносилось слабое, но едва уловимое и повсеместное потрескивание огня. Его ненадолго заглушило встревоженное карканье ворон, которые покружили над головой, а затем улетели, и в наступившей относительной тишине послышался еще один звук – человеческие голоса, переходящие в крики и команды.
– Похоже, местная пожарная служба приступила к работе, – заметил Дуган.
– Огонь! – хрипло воскликнул Кал. – Если он доберется до Цайтфарера…
– Похоже, он прав, – сказал Мэннинг. – Если это пожарная команда, нам лучше связаться с ними". Все четверо пустились бежать, двигаясь наискосок через границу видимого пламени к источнику голосов.
Они преодолели не более сотни ярдов, когда впереди, резким щелчком над клокочущим пламенем, прогремел выстрел. Двое американцев инстинктивно прижались к земле; Кал и Вольфганг, шедшие впереди, замерли и уставились на огненный смерч. Откуда-то издалека донеслась яростная перестрелка, темп которой задавал быстрый треск автоматных очередей; посреди всей этой стрельбы раздался шум мчащегося мотора и грохот, который мог исходить только от вращающихся лопастей пропеллера.
Звук нарастал и, казалось, стелился над головой. Мэннинг поднял голову и на мгновение решил, что видит темную движущуюся громаду летающего объекта; но когда он поднял голову и посмотрел вверх, там ничего не было. Мгновение спустя он осознал, что рев мотора прекратился, а вместе с ним и шум стрельбы. Треск лесного пожара доносился до ошарашенных ушей как бы издалека.
Дуган и Мэннинг безучастно переглянулись. Они поднялись на ноги и замерли в нерешительности.
– Черт меня побери, если я что-нибудь понимаю, – озадаченно произнес Мэннинг. – На минуту я подумал, что мы приземлились в самом эпицентре другой войны. Теперь я не уверен, правда это или…
– Halt![6 - Стоять!] – рявкнул голос справа от них. – Still-gestanden, oder ich schiesse![7 - Стоять на месте, или я стреляю!]
Человек, появившийся из кустов, несмотря на незнакомую форму, был, по крайней мере, настоящим. Как и пистолет-пулемет, который он направил на отряд, и выражение зловещего нетерпения, исказившее его лицо.
– Das Gewehr fallen lassen![8 - Брось винтовку!] – крикнул он.
– Лучше брось автомат, – тихо сказал Мэннинг своему спутнику. – Мы еще не знаем, каков счет. А этот парень явно жаждет пристрелить нас.
За первым человеком появились другие люди в форме. Все они были вооружены и выглядели возбужденно и опасно. Но удивляла осторожность, похожая на боязнь, с которой они рассредоточились и держали оружие наготове; казалось, они ожидали какой-то грандиозной и ошеломительной контратаки со стороны рассеявшихся и превосходящих их по численности пленников.
Первый прибывший ткнул большим пальцем в ту сторону, откуда он пришел; его вид не располагал к возражениям. Мэннинг, начитавшийся научной фантастики, решил, что путешественнику во времени лучше всего держать язык за зубами.
За пихтовой рощей открылась ровная местность, похожая на луг. По ней стелился дым, а огонь лизал ее края, но, похоже, это не беспокоило людей, столпившихся вокруг нее. Некоторые из них вглядывались в яркое летнее небо, нервно сжимая в руках оружие, другие громко спорили. Толпа сгрудилась вокруг вертолета, который медленно вращал лопастями. К нему и вели четверых пленников.
Под колеблющейся тенью лопастей вертолета стоял крупный мужчина в диковинной гражданской одежде, раскинув руки в стороны, и смотрел на солдата, который застыл перед ним и явно испытывал неловкость.
– У нас не было шансов, герр Швинцог, – настаивал тот. – На них были тарнкаппен[9 - дословно "шапка-невидимка"], и они оказались внутри машины и запустили двигатель прежде, чем мы поняли, что что-то не так. Мы открыли по ним огонь, когда они поднялись, а они сделали вертолет невидимым. Разумеется, тогда было уже слишком поздно их останавливать… без отключения энергии во всем районе, а это означало бы хаос…
– Естественно, было слишком поздно, – язвительно сказал герр Швинцог, – ведь когда вы начали соображать, было уже слишком поздно. Вы должны изложить свой рапорт в письменном виде, капитан, и надеяться, что ваше начальство не сочтет нужным понизить вас в должности. Со своей стороны, я использую свое влияние, чтобы убедиться в этом.
Он повернулся, вдавливая каблук в дерн, и бросил взгляд на человека, стоявшего у его локтя:
– В чем дело?
Солдат отрывисто отдал честь.
– Посторонние лица, герр Швинцог. Мы задержали четырех из них в двухстах метрах к северо-западу. Двое были вооружены.
– Хм! – пробурчал здоровяк. Его глаза сузились и остановились на группе пленников. Его взгляд был холодно-пронизывающим. Он не сводил с них глаз, пока тени от лопастей вертолета дюжину раз пробегали по его лицу. Затем он резко сказал на английском языке с легким акцентом:
– Вы, несомненно, американцы?
Мэннинг замолчал, чувствуя, как его снова одолевает ощущение сновидения и нереальности. Этот мучительный момент запутал время и пространство, а также еще кое-что: вокруг левого рукава необычного покроя мундира Швинцога шла широкая полоса, а по кругу на ней расползалась черная свастика. Сто лет назад, если бы прошло сто лет, это изображение американские солдаты втаптывали в грязь и кровь.
Но доктор Панкрас Кал выпалил:
– Wir sind keine Amerikaner! Wir…[10 - Мы не американцы! Мы…] – указав на себя и Вольфганга взмахом руки, – sind Deutsche![11 - мы немцы!]
Швинцог смотрел на него довольно равнодушно.
– А вы? – резко повернулся он к Мэннингу и Дугану.
– Мы американцы, – твердо ответил Мэннинг по-английски.
Лицо Швинцога не изменилось. Но что-то во взгляде, с каким он воспринял заявление Кала, вызвало в мозгу Мэннинга тревогу. А он по-прежнему был намерен держать рот на замке и держать уши открытыми, насколько это возможно.
И тут же он понял, что был прав: Швинцог снова обратился к Калу.
– Вы говорите, что вы немец. Тогда предъявите ваше удостоверение гражданина.
Герр доктор машинально начал шарить в кармане, потом остановился и скорчил гримасу.
– У нас нет никаких документов, о которых вы просите. Но поскольку мы…
– Поскольку вы шпионы? – Швинцог сложил руки и пальцами правой руки погладил свою нагрудную эмблему со свастикой.
– Это смешно! – закричал Кал. – Я пытаюсь объяснить вам, что мы – гости из вашего прошлого! Мы прибыли к вам через сто лет!
Впервые Швинцог выказал заинтересованность.
– И как же вы объясните свое присутствие в 2051 году, в эпоху Цайтвенде?
Ученый успокоился.
– Я доктор Панкраз Кал, академик Кайзер-Вильгельм-Гезельшафт[12 - Общество кайзера Вильгельма], изобретатель первого в мире цейтфарера.
– Путешественник во времени? Нечто вроде машины?
– Разумеется.
– Тогда где эта машина?
– Там, в лесу… в лесу! Огонь! Возможно, он добрался до него… – Кал потянул Швинцога за рукав пальто. – Вы должны спасти мое изобретение…
Тот отпихнул его.
– Когда я его увижу, я его спасу.
– Тогда идем! Быстрее!
Огонь распространился дальше в лес; повсюду вечнозеленые деревья горели, как факелы. Искры сыпались сверху, когда они приблизились к месту стоянки путешественников во времени, а прямо впереди чаща была объята пламенем. Кал издал истошный вопль; он вырвался из рук стражников и бросился вперед. Затем он остановился, словно натолкнувшись на каменную стену.
Солдаты сомкнулись, ощетинившись оружием.
– Но это же то самое место! – бормотал Кал, лихорадочно соображая. – Это было вон там…
Он указал на голую, тлеющую траву.
Десятифутовый металлический куб путешественника во времени сгорел до пепла и унесся с ветерком – или же каким-то не менее невероятным образом исчез вовсе.
Улыбка Швинцога не сулила ничего хорошего.
– Конечно, там ничего нет, – удовлетворенно кивнул он. – Лейтенант Крамер, арестуйте этих людей. Они американские диверсанты, и завтра их будут судить как таковых в Фольксгерихте[13 - Народный суд].
*****
– Мы, – подытожил ситуацию Эдди Дуган, – оказались на мели без весла.
– И мы не знаем, где именно находится эта бухта, – добавил Мэннинг. – Только известно, что сейчас 2051 год, и нацисты, очевидно, либо выиграли войну, либо каким-то образом вернулись после поражения. Ни то, ни другое не кажется правдоподобным, но тем не менее мы здесь. Пункт первый: Америка все еще борется с нацизмом – по крайней мере, есть "американские диверсанты". Пункт второй: мы приземлились прямо в центре осиного гнезда, разворошенного этими самыми диверсантами. Должно быть, они добились успеха; вы видели то здание в лесу за полем?
– Какое здание?
– Я заметил его как раз в тот момент, когда они грузили нас в свой броневик. Оно было большим и уже завалилось; должно быть, пожар начался именно там. А парни, которые его устроили, должно быть, те самые, о которых говорил немецкий капитан, – те, что носили шапки-невидимки и улетели на невидимом вертолете.
– У меня начинает болеть голова, – простонал Дуган.
– Я бы хотел с ними познакомиться, – задумчиво произнес Мэннинг.
Они не могли видеть друг друга, но могли переговариваться между соседними камерами. Кал находился в камере по другую сторону от камеры Мэннинга; большую часть ночи он неистово ругался на охранников и на столь же отзывчивые стальные стены. Оба американца спали долго и крепко; они уже давно научились спать в любых условиях. Здесь не было окон, чтобы увидеть дневной свет, но они, должно быть, находились здесь около двадцати четырех часов.
Они мало что увидели в мире будущего, с горечью подумал Мэннинг; только мельком взглянули на улицу, заполненную блестящими бесшумными автомобилями и странно одетыми пешеходами, когда их выволокли из передвижной темницы в стационарную. Но если город и был Фрайбургом, то он сильно изменился с тех пор, как они видели его в последний раз, – развалины, в которых не осталось ничего, что американским бомбардировщикам стоило бы сровнять с землей.
– Нам не следовало позволять этому Калу так много говорить, – мрачно заметил Дуган.
– Как мы могли его остановить? В любом случае, у меня такое чувство, что он вляпался еще глубже, чем мы.
Их беседу прервал стук сапог – прибытие внушительного эскорта. С ними обращались как с опасными и важными заключенными – признание не столько лестное, сколько зловещее.
"Народный суд", в который их привели, явно не был внеправовой верховной судебной инстанцией, которую Гитлер превратил в гопника для запугивания совести взрослых людей; это было местное учреждение, расположенное в том же здании, где находилась тюрьма. Всех четверых заключенных ввели в довольно маленькую камеру, где не было ни зрителей, ни присяжных. Напротив входа, под огромным знаменем с крючковатым крестом, за столом сидели трое мужчин в черных мантиях. Двое из них были стариками и смотрели на подсудимых тусклыми, равнодушными глазами; между ними, доминируя над ними и оттесняя их, сидел герр Швинцог.
В гробовой тишине раздался хриплый голос:
– Хайль Гитлер!
Это был Вольфганг, его условные рефлексы подстегнул вид флага со свастикой. Американцы уставились на него; это были первые слова, которые они услышали от него – возможно, они были единственными, которые он знал. Герр Швинцог поднял брови.
– Что вы сказали?
– Хайль Гитлер! – механически повторил Вольфганг.
– Что значит "гитлер"? – с любопытством спросил один из стариков.
– Не знаю, – ответил другой старик. – Возможно, он притворяется сумасшедшим.
Кал обрел голос.
– Но это же чудовищный вздор! – пронзительно закричал он. – Разве это не тот самый Тысячелетний Рейх, который Гитлер обещал нам…
– Молчать! – проорал Швинцог, и ученый вздрогнул. – Вы здесь не для того, чтобы оправдываться или говорить всякую белиберду, а для того, чтобы выслушать приговор. Ваше дело было решено после тщательного расследования.
Он окинул всех заключенных холодным взглядом.
– Вы, американцы, способны на большее коварство, чем большинство немцев вам приписывает; я это хорошо знаю, поскольку десять лет был колониальным администратором в вашей стране. Ваша попытка выдать себя за "путешественников во времени" свидетельствует об оригинальности замысла и тщательности исполнения. Нет нужды говорить, что среди ваших вещей не было найдено ничего уличающего. Эксперты сообщают, что даже металлические идентификационные жетоны, найденные на двоих из тех, кто называет себя Рэем Мэннингом и Эдвардом Дуганом, являются подлинными репродукциями тех, что использовались американской армией во времена Завоевания.
– Однако вы совершили ошибку, применив слишком много фантазии в попытке сбить с толку. Ваша история слишком абсурдна, чтобы воспринимать ее всерьез, тем более что наши лучшие ученые признали путешествия во времени неосуществимыми. Соответственно, мы можем приговорить вас к смертной казни за недозволенное присутствие на территории Рейха и явное пособничество попытке саботажа на немецкой экспериментальной станции.
– Ввиду отсутствия прямых доказательств диверсионных действий мы решили проявить снисхождение. Вы, двое заключенных, настоящие имена неизвестны, псевдонимы Панкраз Кал и Вольфганг Мюллер – ваше заявление о немецком гражданстве было проверено в центральном архиве в Берлине и признано ложным. Поэтому я приговариваю вас за преступление самозванства к пяти годам заключения в концентрационном лагере.
Кал разразился отчаянным, нечленораздельным лепетом протеста. По мановению руки Швинцога охранники приблизились к нему. Герра доктора оттащили в сторону, он что-то неразборчиво кричал о слепоте филистимлян и тысячелетнем Гитлере.
– Что касается вас двоих, – Швинцог посмотрел на Мэннинга и Дугана со странной сосредоточенностью, – то, поскольку вы признали американское гражданство, ваше наказание ограничивается немедленной депортацией – обратно в Америку.
Они были ошеломлены больше, чем если бы он сказал, что их казнят за то, что они не носят монокли.
Когда охранники окружили их, Швинцог поднял руку, его лицо украсила насмешливая ухмылка.
– И еще одно. Вам будет интересно узнать, что налет на экспериментальную станцию в Шварцвальде не достиг своей цели: разрушенное здание было малозначительным складом. Настоящий перерабатывающий завод находится вовсе не здесь. Проект, о котором ваша организация, похоже, так хорошо осведомлена, продолжает осуществляться в прежнем режиме и будет завершен в течение недели. Вы можете передать сообщение в Америку: "Осталось жить одну неделю".
III
Во время полета на самолете до Гамбурга у них было мало возможностей обменяться впечатлениями или теориями; они постоянно находились под пристальным наблюдением двух невыразительных мужчин, которые сидели, не мигая, засунув руки в карманы своих штатских пиджаков.
Не лучше обстояло дело и после этого: в Гамбурге их сторожевые псы передали их другой паре, по всей видимости, из того же самого отряда. Один из первой пары лаконично сообщил: "Два американских шпиона. Будут освобождены в Нойберсдорфе по приказу гестаполяйтера Швинцога". И вот новые охранники уже провожали Мэннинга и Дугана на борт большой трансатлантической ракеты.
Именно с борта ракеты над Гамбургом они впервые по-настоящему увидели мегаполис XXI века. Только с высоты двадцати миль можно было оценить его – огромный город, в котором прямолинейные магистрали соединяли бесчисленные, похожие на деревни, центры, разбросанные среди мягкой зелени парков и лесных массивов, покрывавшие широкую равнину в устье Эльбы и простиравшиеся на восток, чтобы соединиться с Любеком у основания Датского полуострова. Пока они завороженно наблюдали за этим из иллюминаторов, сказочный город скрылся в тумане и вечерней тени, а ракета уверенно и почти беззвучно поднялась в тонкие слои стратосферы, и солнце взошло на западе раньше обычного.
Мэннинг стал исподтишка изучать немцев, заполнивших места в кабине. Большинство из них были гражданскими; у них были сдержанные озабоченные лица пассажиров пригородного поезда, и они не обращали внимания ни на чудеса своего века, ни на уникальность машины, которая так стремительно и уверенно несла их через океан. Они не походили на Herrenvolk[14 - Господствующая раса]. То тут, то там виднелись цветные и латунные отблески мундиров, а вместе с ними – безвкусное высокомерие, подсознательное стремление доминировать и производить впечатление, направленное на серых гражданских лиц и более всего, как заметил Мэннинг, на полдюжины неприметных женщин в этом отсеке.
Неужели эти люди завоевали весь мир и вознесли себя на его вершину?
