Конечно, когда мне было пять лет, все это было очень мило, и я искренне в это верила, как в Деда Мороза. Когда мне было девять, и одноклассники из многочисленных школ, все как один, высмеивали меня, то можно было придумать что-нибудь поубедительнее, или хотя бы сказать мне, чтобы я не рассказывала другим о своем папе-космонавте. А спустя пару лет, когда не только все вокруг, но и я сама прекрасно понимала, что нет никакого космонавта, пора было и правду сказать. Или, на худой конец, соврать, что мой папаша, кем бы он ни был, умер еще до моего рождения. Нет, ну правда, это же классика и самый легкий вариант. Почему бы ей просто не выбрать его?
Но мои унижения никогда сильно не беспокоили мою мать. Ее и свои-то унижения, если честно, не особо колыхали. Так что она упорно продолжает толкать свою бредовую байку для пятилетнего ребенка. До сих пор! Вот так-то.
А когда я ее спрашивала, почему она встречается со всей этой бесконечной чередой неудачников, если у нее есть целый космонавт (а она никогда не упоминала, что они расстались), она говорила, что я еще малявка и ничего не понимаю, а мой отец – мудрый человек, и он все-все поймет.
Нет, ну серьезно?! Правда? Да уж! Женщина без образования, работы и вообще какого-либо рода деятельности, страдающая всеми зависимостями, какие только могут быть и космонавт. Классная парочка, колоритненькая такая. Где уж мне понять?
Хотя про все зависимости на свете я, конечно, погорячилась. Моя мать просто алкоголичка, каких тысячи. Да и это я не могу так категорично утверждать. Ее алкогольная зависимость, она… как бы это выразить… Она периодическая. А если быть еще точнее, то ее зависимость не столько от алкоголя, сколько от мужчин, у которых как раз таки и есть самым ярчайшим образом выраженный алкоголизм. А уже ее употребление – это следствие таких отношений, коих у нее было множество. Уж не знаю, почему она из раза в раз выбирает таких мужчин. Наверняка, это тоже какая-то нездоровая психологическая зависимость или отклонение. Я бы спросила у нашей психологини, но, боюсь, вместо ответа получу еще парочку диагнозов в свое личное дело.
В общем, после всего вышесказанного, кажется, уже нет особой надобности объяснять, как я оказалась здесь.
Но, знаете, как бы там ни было, холодными ночами, да и не только ночами, я то и дело думаю о ней… и скучаю. Да, я скучаю по своей матери, какой бы она ни была.
Люди часто восхваляют материнскую любовь. В книгах, песнях и фильмах то и дело говорят, что мать беспрекословно любит своего ребенка. Хм, многие ребята из этого заведения могли бы поспорить с этим. Но сейчас не об этом.
Почему же никто не пишет и не говорит о беспрекословной любви ребенка к своей матери? Мы ведь тоже их любим, вопреки всему. И я сейчас не только о себе.
Ребята здесь часто говорят о своих родителях грубые и жестокие слова. И я часто вижу, как они ссорятся с родителями, когда те навещают их или приезжают, чтобы забрать на каникулы. Но если посмотреть немного глубже, то можно увидеть немного больше. Увидеть, как эти грубые и озлобленные девочки и мальчики тайком разглядывают запрятанные где-то под матрасом семейные фотографии. Или как, убираясь в своих шкафчиках, вдруг натыкаются на какие-то старые игрушки или другие памятные вещи, подаренные им родителями, и незаметно прижимают их к груди. Или как, когда к кому-то приезжают родители, он стремглав бежит по коридорам с сияющими глазами и только перед последним поворотом в холл переходит на шаг и натягивает на лицо гордую озлобленную маску.
И если честно, то мы, наверное, хотели бы не любить их, своих бессовестных родителей. Чтобы не плакать ночами в подушку, вспоминая, как они тискали нас в детстве. Не ждать, как манны небесной, очередных выходных, надеясь, что они приедут, а после испытывать горькое разочарование. Нам бы хотелось не стремиться получить хоть каплю любви и уважения от тех, кто забывает о нас на месяцы. Нам бы хотелось их не любить и не испытывать эту щемящую боль в груди. Хотелось бы… но мы не можем.
Но что касается моей мамы, я не хочу, чтобы вы представили ее себе неправильно. Она не такая уж и плохая, правда. Она, например, никогда не била меня и не позволяла никому из своих дружков этого делать. Знаю, достиженьице из этого так себе. Но я в самом деле встречала много семей, где бить детей считалось нормой.
А еще иногда мы с ней были даже почти счастливы.
Когда мы жили с дядей Валерой. Это тот самый нормальный мужчина, за которого моя мать собиралась выйти замуж. Она была тогда такой доброй…
Жаль, что у них не сложилось.
Но были и другие моменты. Наши моменты.
После разрыва с очередным дружком моя мать обычно устраивала финальную одиночную пьянку – празднование вступления в свободную жизнь. А потом она долго не пила и даже предпринимала какие-то попытки наладить свою жизнь. До встречи с очередным алкоголиком. Но это потом. А первые дни после финальной пьянки она бывала очень тихой и задумчивой, все делала очень медленно, подолгу могла сидеть или стоять, смотря в одну точку. В такие дни она любила принимать ванну. Она мыла волосы самым дешевым на свете шампунем с яблочным ароматом, хотя яблоком там, конечно, и близко не пахло.
Так вот, знаете, самый дешевый на свете шампунь очень плохо мылится. А мама, как я уже упоминала, была очень заторможена в такие дни, и потому не хотела размыливать его сама – звала меня. И вот она лежала в ванной, а я сидела на маленьком стульчике рядом и вспенивала в ее волосах самый дешевый на свете шампунь. Никто из нас ничего не говорил и не рассказывал. Тишина. И было в этих моментах что-то такое… Спокойствие. Это было спокойствие. И оно было волшебным.
А ещё были моменты, когда мы жили с бабушкой. Хотя мать всегда злилась, когда я называла ее так. Потому что она и не бабушка мне вовсе, а просто посторонняя женщина, которая сдавала нам комнату. И чем, кстати говоря, очень выручила нас тогда. Но об этом как-нибудь в другой раз. О чем я вообще говорила-то? Ах да. Так вот, мы жили у бабушки (Ну а что? К моей матери эти перлы точно не попадут.) еще до дяди Валеры. Кажется, между дядей Борей и Вованом (да, без «дяди» он сам настаивал, чтобы его так все называли). Мне тогда было восемь, почти девять.
Бабушка жила в деревянном бараке. Но не подумайте, этот был не из тех бараков, где живут бомжеватые алкаши, и не из тех, в которых зимой приходится ходить в шубах, и с потолка валится штукатурка. Нет, это была вполне себе обычная, пригодная для жилья двухэтажка, просто старая и деревянная. Бабушка жила скромно: вся мебель еще с советских времен, деревянные окна, которые надо было затыкивать на зиму ватой, и стены, побеленные известкой с добавлением синьки. Скромно, но всегда уютно и чисто.
Мама тогда даже устроилась уборщицей в небольшую кафешку. Заведение было семейного формата, так что работала она не допоздна.
У нас даже появилось что-то вроде семейного быта. Мы с бабушкой готовили ужин. Ну, точнее, она все готовила: жарила, варила, пекла и тому подобное. А я сидела за кухонным столом, делала уроки и болтала о том, что сегодня узнала в школе. А потом приходила мама, и мы все вместе ужинали, а затем смотрели дурацкие телешоу на стареньком телевизоре с выпуклым экраном. Бабушка ворчала, что сейчас по телевизору показывают всякую чепуху, а мама тихонько посмеивалась. И знаете, что это было? Да, оно самое. Спокойствие. Тихая, размеренная жизнь, коей моя мать меня редко баловала. Жаль, что длилось это недолго.
А знаете что? Я понятия не имею, где моя мать, но зато я точно знаю, где найти другого участника вышеописанных событий.
Послезавтра наш дурацкий класс в принудительном порядке везут на дурацкую выставку декоративно-прикладного искусства в Центральном Доме культуры. Мы, как обычно, поедем на нашем допотопном крякающем автобусе. А, так как наш интернат находится в глубоком пригороде, добираться до ДК в самый час пик мы будем часа два. И обязательно объявится какой-нибудь тошнотик, которому срочно понадобится выйти, чтобы низвергнуть из себя обед. Тошнотик будет долго ковыряться, и все наше хулиганье, конечно же, не захочет тухнуть в вонючем автобусе и тоже вывалится всей гурьбой на улицу, несмотря на протесты сопровождающих.
Вы, наверное, не понимаете, к чему же я все это излагаю? Но это же элементарно! Я сбегу!
Глава 3. Побег
– А я одна заметила, что Дима из 10-го «В» стал очень даже ничего такой?
– Какой еще Дима из 10-го «В»?
– Ну, такой высокий рыжий.
– Так он из 9-го «В».
– А я тебе говорю, что из 10-го.
– Да нет же, точно из 9-го! Чего бы он стал тусоваться с Пончиком и Качком, будь он из 10-го?
– Ну, так-то да. Но просто он так взросло выглядит.
– А я что говорила? Я это еще после каникул заметила.
– Что-то я такого не помню.
Блин, эти курицы когда-нибудь заткнутся? И угораздило же меня сесть прямо за этими трещотками. Даже кряканье автобуса не заглушало их «секретные разговорчики». Как сели, так и не затыкаются.
А еще мы уже въезжаем в город, а ни у кого так и не появилось непреодолимого желания избавиться от обеда. Или хотя бы в туалет выйти. Ну хоть что-нибудь. Что же все разом приручили свои вестибулярные аппараты и мочевые пузыри? От волнения мне самой стало дурно. Но только мне никак нельзя становиться гвоздем этой программы, иначе все мои планы пойдут коту под хвост.
Я вжалась в сиденье, втянула шею, сложила руки перед ртом и стала часто-часто в них дышать. Особо-то не помогло. Так, надо просто отвлечься, подумать о чем-нибудь другом. О чем бы таком подумать?
И я подумала о бабушкиных пирожках с морковкой. О тихом гудении старой духовки. Об одуванчиках в банке на подоконнике. О маленьких морщинках, собиравшихся в уголках бабушкиных глаз, когда она улыбалась, и об аккуратном пучке, в который она каждое утро собирала свои белые волосы. Подумать только, а ведь я могу сегодня снова ее увидеть.
От этого стало еще волнительнее, и новый ком тошноты подобрался к горлу. Но тут произошло чудо. Чей-то организм все же не выдержал испытания крякающим автобусом. И кто бы только мог подумать – чей. Миланка!
В другой раз я бы не упустила возможности отпустить пару колких шуточек, пока она пробиралась к выходу, чем, конечно, заработала бы новую порцию отменных люлей. Но сейчас оставим это развлечение, сегодня у меня есть дела важнее.
Милана уже целых три минуты стояла за автобусом, кашляла, кряхтела и издавала звуки преисподней. Судя по предыдущей статистике, это должно произойти через три…два…один.
– Здесь душно и пахнет бензином! Почему мы тоже не можем выйти подышать свежим воздухом?
– Нет, дети! Мы не можем задерживаться. И так почти опаздываем.
– Это же выставка, а не представление. Как мы можем опоздать? К тому же, мы и так стоим.
– Это вынужденная остановка, незапланированная. А если все начнут выходить, то мы задержимся еще дольше.
– Но если мы сейчас не подышим воздухом, то вынужденные остановки продолжатся и дальше.
– Нет!
– А я просто возьму и выйду! Уверена, Вы не имеете права держать нас в этом пропахшем бензином автобусе во время остановки. Кто со мной?
И больше половины автобуса поднялось и двинулось за своим новоявленным лидером, коим была одна из девчонок-трещоток, обсуждавших возмужавшего рыжего из 9-го «В».
Я застегнула куртку, натянула капюшон и двинула вслед за толпой.
Так, и где это мы? Я жила во многих районах этого города, как вы уже поняли, но этого места что-то совсем не помню. С одной стороны возвышаются высоченные дома-свечки с разноцветными балконами и что-то похожее на скейт-парк. А с другой (как раз там, где стоит наш автобус) – огромная, огороженная высоким зеленым профлистом территория. За забором раздаются звуки стройки. Ладно, разберусь, где я, по ходу дела. Сейчас главное скрыться.
Остальные интернатовцы, как и следовало полагать, разбрелись кто куда, как выбежавшие из загона бараны. Кто-то уже уверенно перешел дорогу и направился в ближайший магазин, другие пошли за крайний угол, чтобы покурить, третьи просто болтались из стороны в сторону. Три сопровождающих нас училки, как и ожидалось, были в панике: бегали туда-сюда и орали как истерички.
Идеально.
Я медленно, но верно зашла за автобус, и стала продвигаться вдоль строительного забора. Дошла до угла, завернула за него. А теперь…
Бежать!!!
Кстати, а я упоминала, что бегун из меня никудышный? Уже через полминуты я начала задыхаться, а мою грудную клетку будто стянули в стальные тиски. Да еще эта тошнота. Теперь казалось, что вместе с содержимым своего желудка я определенно низвергну и свои легкие целиком.
Но я бежала. И даже, можно сказать, довольно быстро. А этот дурацкий зеленый забор все никак не кончался. Да они что, им весь город обнесли?
Но нет, вот угол. Заворачиваю за него, и жесточайший ветер чуть не сшибает меня с ног. Впереди открытая местность, пустырь, а за ним начинается еще один район высотных домов-свечек.
Это плохо. Если меня уже спохватились, начали искать, и пошли в эту сторону, то на этом пустыре меня сразу заметят. А быстро пересечь его с моими-то спортивными талантами у меня точно не получится. Но, скорее всего, мое отсутствие заметят только на месте, когда обнаружится, что билетов на выставку больше, чем детей. Надеюсь.
В любом случае стоять и тупить здесь не вариант. Немного отдышавшись и утихомирив свои легкие и желудок, я побежала через пустырь. Ветер бил прямо в лицо. Бежать против него было все равно, что плыть против течения. К тому же я задыхалась еще больше, чем раньше. К концу пустыря мне хотелось уже просто упасть на землю и ползти.
И зачем я только это все затеяла? Я уже начинала скучать по своей чердачной «опочвальне».
Ну уж нет, Анна! Соберись, тряпка!
За домами было гораздо теплее, ветра не было. Я перешла на шаг и постепенно привела дыхание в норму. Хотела даже поделать эти дурацкие упражнения по восстановлению дыхания, как на физкультуре после бега, но подумала, что это только привлечет лишнее внимание жителей окрестных домов.
Но что я, собственно говоря, делаю? Я проходила один двор за другим, и все они казались жутко одинаковыми. Я понятия не имела, в каком районе города нахожусь, и сколько ни шла, яснее не становилось. Я успокаивала себя тем, что не так уж долго я еще иду, и наверняка когда-нибудь да увижу что-нибудь знакомое. Я ведь жила почти во всех частях этого города, так что рано или поздно набреду на знакомый район, двор, парк или…
Быть того не может! Школа! Я набрела на школу. Нет, это, конечно, вполне естественно, что в каждом районе есть школа. Но это была МОЯ школа! Та, в которую я ходила, когда мы жили с бабушкой.
Но как такое возможно? Вокруг все было абсолютно другим. Будто мою школу выдернули и перенесли в другое место. Разве может целый район измениться до неузнаваемости всего за несколько лет?
Я зашла во двор и подошла ко входу, чтобы убедиться.
«Муниципальное общеобразовательное учреждение Средняя общеобразовательная школа № 2041» – упрямо гласила табличка. Это она!
Я стояла на крыльце своей любимой школы и ошарашено хлопала глазами, озираясь вокруг. Смотрела на незнакомые дома, магазины, дороги. Было ли вообще все это? Может, я просто больная? И не было никакой бабушки, я не училась в этой школе и не жила в этом районе? Может, это все просто плод моего больного воображения?
От этих мыслей меня отвлек звонок внутри школы. Перемена. Ой, нет! Сейчас наружу повалят толпы учеников и сшибут меня с ног!
Я отошла от входа и пошла вдоль стены школы. Постойте-ка. Вот там дырка в заборе, и она ведет прямо в соседний парк. Да! И парк все еще на месте. По этой тропинке я и ходила домой. Я не сумасшедшая! От радости я чуть снова не сорвалась на бег. Но вовремя остановила себя.
Надо же, а дырка-то побольше раньше казалась. Да нет, все в порядке. Это просто я была меньше. С уверенностью шагая по знакомым дорогам, я набрела на еще одну знакомую брешь в ограждении. Как хорошо, что в нашем мире осталась хоть какая-то стабильность. Это сарказм, конечно.
Брешь выводила на дорогу, сразу за которой начинался «барачный поселок», как называла его мама, и в котором, собственно говоря, мы и жили с бабушкой.
Вот я и вышла на дорогу.
О нет! Черт!
За дорогой уже не было никакого «барачного поселка», только еще одно скопление тех же самых треклятых свечек.
Они всё снесли!
Бабушку наверняка переселили в один из этих громадин-домов. Они всегда так делали, когда сносили бараки. Всем хорошо. Жильцы вместо своих халуп получают новехонькие, чистенькие благоустроенные квартиры на том же месте, а застройщики – место для строительства. Да, всем хорошо. Кроме меня.
Мне снова захотелось упасть на землю. Только не этот раз не чтобы ползти, а чтобы биться в истерике.
Как мне ее теперь найти?
Но какая-то странная инерция все же заставляла меня двигаться вперед. Я просто тупо шла. Шла, шла, шла. Перешла дорогу, первую линию новостроек, будь они неладны, вторую линию… И тут. О, чудо! Я даже глаза потерла руками, как делают в фильмах, чтобы убедиться в подлинности увиденного.
Но как такое возможно? Да, кажется, я уже повторяюсь. Но это же просто фантастика!
За второй линией новостроек притаились остатки бараков. Их было немного, всего-то линия из трех домов. Но самый главный – бабушкин барак – был на месте. Здесь! Целый и невредимый! Невероятно!
Для меня это зрелище было подобно пряничному домику в лесу. Но я, конечно, вовсе не о том, что бабушка – злая ведьма, собиравшаяся сожрать меня. Ну, в общем, вы поняли меня. А если нет, то просто забейте.
Форточка в окне бабушкиной кухни была открыта. Значит, она дома и, скорее всего, что-то готовит.
Я буквально вприпрыжку понеслась вперед, но уже на третьем пружинном шаге резко остановилась. Дверь в подъезд открылась, и из нее показалась бабушка. От неожиданности я спряталась за ближайшее дерево. Глупо, да? Но еще глупее то, что у меня началась икота.
И вот я опустилась на землю, вздрагивая от икоты, и стала следить за бабушкой из-за широкого дерева и кустами под ним.
А она почти не изменилась: тот же аккуратный пучок из волос, прихрамывающая походка… Разве что морщинок в уголках глаз стало еще больше. Но они ей шли, создавали впечатление, будто она постоянно улыбается. Хотя она и так много улыбалась.
Странно. А почему это она вышла из дома и не закрыла форточку? Не похоже на нее. Если только она вышла ненадолго. «Только выглянуть», как она это называла. Раньше она часто так выглядывала, чтобы…
– Валерия! – нараспев позвала бабушка.
Валерия? Какая еще Валерия?
– Лерочка, пора домой, милая. Ветер сегодня злой.
Помню это ее выражение. Сколько раз и мне приходилось заходить домой раньше из-за «злого» ветра.
С детской площадки побежала девочка лет пяти в розовой курточке. Этакий ангелочек с белокурыми кудрями, раскрасневшимися щечками и голубыми, как небо, глазами.
– Бегу, бабуленька! – прокричал сквозь злой ветер ангелочек.
Вот же я дура!
Девочка, запыхавшись, прибежала к бабушке, а та взяла ее за ручку и повела домой.
