– Конечно.
– Если мы продержимся и будем ещё в живых… – засомневался в своих словах неграмотный солдатик. – Ты сможешь меня научить писать и читать?
Склонив голову набок, посмотрев с недоверием на своего собеседника, парень-одиночка ответил:
– Ты говоришь, что слушать других тебе скучно, но ты хочешь, чтобы я научил тебя читать и писать? Это будет мукой для меня, и это непросто…
– Никогда не поздно учиться. Обещаю, что буду внимательным на все… – закатывая глаза, солдат пытался подобрать слова, – …пятьдесят процентов.
– Это половина.
– Половина… Ну, сколько там «процентов» – как обычно говорят люди?
– Сто.
– Хорошо. На сто пятьдесят процентов я буду внимательно тебя слушать.
– Договорились. Но почему сто пятьдесят? Почему ты туда ещё пятьдесят добавил?
– Для того, чтобы убедить тебя, что я ко всему и на всё готов. А больше пятидесяти считать я просто не умею, – признался тридцатилетний.
– Никогда даже не пересчитывал, сколько, например, голов скота в стаде? – изумился собеседник.
– Нет, я просто делал то, что говорил отец.
– Будь по-твоему, – засмеялся одиночка, – сто пятьдесят так сто пятьдесят. Смотри, ты мне обещал.
– Да, да, это так хорошо! Когда я научусь, буду писать стихи своей любимой.
– Стихи?
– Да, сначала я буду сочинять стихи, а потом ты будешь их диктовать. И я забыл назвать себя – Архип, – солдат протянул парню руку.
Тот представился в ответ:
– Дан, – улыбка вмиг исчезла с его лица: парень осознал, на что он согласился.
– У меня хорошие стихи, в голове постоянно крутятся, просто не могу их на бумаге изложить, – пояснил Архип.
– Ну, например? – спросил вдруг один солдат, подслушавший их разговор.
– …Лёгким бризом на ветру, ты находишься в моём аду, прямо в мои объятья…
По лицам солдат видно было, что они пытаются сдержать смех…
– Ладно, ладно, может быть, это было слишком – стих ещё не доработан, – стал оправдываться Архип. – Вот, послушайте другой…
– Кто-нибудь, остановите его, либо мы умрём и не доедем до указанного места, – крикнул кто-то из солдат.
Но поэт, будто не слыша возражений, стал декламировать:
– В моих воспоминаниях ты – тлеющий образ девы. В твоих глазах яркий свет, который не обжигает, а согревает. В мечтах среди тысячи звёзд мы найдём своё место…
Чистое небо заполнилось вражескими самолётами, скидывающими на крепость снаряды. Взрыв, другой, и вот камни разлетелись, русских солдат разбросало в стороны.
– …Может быть, я ещё увижу рыжеволосую пылающую любимую, почувствую на себе тот жаркий взгляд, то тёплое прикосновение ладони, тонкие пальчики, как жгучая стрела пронзившие моё сердце, притронутся к груди, чтобы вновь почувствовать душевную бурю. Перемешаются наши эмоции под свет луны на белой постели, мы будем ярко светить в синем небе, – продолжал повествовать Архип.
Отражая первую атаку – штурм крепости немцами, – русские стреляли в ответ, обороняясь. Они отвечали на вражеские удары огнём артиллерии, всё увереннее прогоняя противника от крепости, и всё дальше рыли окопы и натягивали колючие проволоки.
А затем началась вторая атака. «Большие Берты» били восьмисоткилограммовыми снарядами по двухметровым стальным и каменным стенам крепости, разрушая их. Огонь вёлся залпами каждые пять минут.
С момента приезда в это место подружившиеся парни были неразлучны. Архип стал для Дана ушами, а тот – учителем для него. До войны Дан много читал. Он погружался в мир книг, чтобы сбежать от реальности. Этот мир был его спасением, пока не пришло время, когда любой день мог стать последним. У Архипа не было чёткого объяснения своим ощущениям, но он заметил, что в Дане сочетаются некая скованность, грусть и смелость. Наблюдая за ужасами вокруг себя, парень будто не испытывал ни капли отчаяния, он, казалось, уже пережил страхи, мятежные клоки в душе. А во время разговора с кем-либо его взгляд был прикован к собеседнику, Дан не отрывал глаз ни на секунду. В его карих зрачках таилась некая тёмная глубина, и, чуть ли не сливаясь с чёрными волосами и бровями, они будто затягивали в омут, который так и хотелось исследовать. Парень неустанно следил за всем, что происходило вокруг, стараясь не упустить ни одной детали, и полностью контролировал ситуацию. Дан жил, опираясь на то, что видел, лучше понимая людей, чем многие другие. Это стало возможным благодаря его уникальности. Дан не считал, что у него особый дар, но для Архипа это выглядело именно так.
– Снова эти летающие чемоданы, – вздохнул Дан.
– Да, пусть погрохочут, может, вечером выспимся, – сказал Архип. – По ходу этот немец обиделся на коменданта за то, что он отказался сдавать ему крепость, и немец так и сказал, что «через двое суток от этих стен ничего не останется».
– Мы это уже слышали, когда только приехали сюда. И сколько времени прошло с тех пор?
– Около ста семидесяти дней, я думаю, – ответил Архип.
– Не ста пятидесяти? – переспросил Дан.
– Нет, – улыбнулся Архип.
– Ты думаешь, это из-за обиды?
– Всё может быть.
Солдаты уже давно привыкли к таким обстрелам, но, хотя все старались поддерживать настроение в положительном ключе, страх смерти всегда был внутри каждого из них. Ох, эти обычные разговоры и маленькие радости, которые согревали бойцов на войне. Холод снаружи компенсировался теплом горячего чая возле небольшого костра, свечи согревали уютом, а письма от близких помогали мечтать о встрече с ними. А за стенами крепости – мёртвые тела сослуживцев и врагов, молодых парней, которых вытащили из домов, отлучили от семей. Чьи-то сыновья, отцы, братья – гибли все, и хоронили их почти буднично, привыкнув к ежедневным потерям.
– Получил письмо? – спросил Дан после того, как Архип толкнул его ногой.
– Да. Оно двухмесячной давности. Почта, как всегда, работает медленно, – ответил Архип.
– Почтальонов понять можно. Моё письмо месячное, – сказал Дан. – И что же в твоём написано?
– До конца ещё не прочитал. Жена пишет, что мой отец пошёл добровольцем на войну. «Отогнать врага от святой земли, положить свою старую жизнь, чтобы молодые пришли домой», – процитировал строки из письма Архип, заметно волнуясь за отца. – Вот мои родные ждут теперь его письма. А у тебя что?
– Мои готовятся к рождению ребёнка. Предложила несколько имён. Если будет мальчик, то Михаил или Алексей. А если девочка – Диана или Дарья.
– Алексей звучит лучше. Когда должен появиться на свет малыш?
– В этом месяце.
– Жаль, что ты пропустишь рождение своего ребёнка. А сама жена так и не пишет?
– Нет. Моя тёща пишет за неё, хоть и не называет себя. Но любимого человека можно узнать по тексту – это точно почерк не моей жены, тем более что в письме чувствуется смирение, и это совсем на неё не похоже. Она всё ещё обижена на меня, и мне очень жаль, – вздохнул Дан. Он скучал по своей любимой, безумно скучал. Единственное, что осталось у него от неё, – это последнее воспоминание об их ссоре. – Понравился ли твоей любимой новый стих? – спросил он у друга.
– Сейчас посмотрим, – сказал Архип, доставая конверт из кармана. Он посмотрел на Дана. – У меня ещё вопрос. Ты бы поехал на войну, если бы знал, что у тебя будет ребёнок?
– У меня нет ответа на этот вопрос – ни для тебя, ни для себя, – ответил Дан. Взгляд его упал на письмо Архипа. – Помочь прочитать?
– Нет. Я сам! – заявил тот гордо. – Если ты не заметил, я могу читать.
Архип, общаясь с Даном, научился у него не только читать и писать, но ещё и отвлекаться от ужасов войны, не думать о том, что будет дальше. Ведь, может, завтра все его мечтания остынут вместе с холодным телом на сырой кровавой земле.
– О, да! Теперь мы грамотные! – с иронией сказал Дан.
– Да, – Архип похлопал друга по плечу с благодарностью. Он открыл письмо от любимой. Стал читать вслух: «Дорогой мой Архип…» – и тут же умолк.
– Ну что там? – спросил Дан после долгой паузы. – Ты забыл буквы? Или в письме что-то личное?
– Там особо ничего. Она назвала этот стих ужасным и, конечно, похвалила меня за старания. Она поблагодарила тебя за то, что ты помог мне улучшить навыки письма.
– Не расстраивайся, ты ещё удивишь её своим талантом. Тебе есть куда расти, ведь не все твои стихи ей не нравятся, правда?
– Ну да, ты прав, – Архип оживился, его настроение улучшилось. – Благодаря тебе я научился писать и читать. Теперь моя мечта – писать стихи. Может быть, даже книги.
– И на какую тему будет твоя книга?
– Ещё не знаю. Может, о любви, о мечте…
– Мечты – это хорошо.
– Ребят, у кого какие мечты? – спросил Архип у остальных. – Может, ваша мечта войдёт в мою книгу, а, как вам? Кто хотел бы быть в моей книге?
Со всех сторон раздались голоса солдат:
– Мне бы хотелось сейчас в поле – помогать отцу. Увидеть снова своих родителей и друзей, и так до своей смерти.
– Спокойной смерти, тишины и покоя.
– Хочется увидеть своих детей, наблюдать, как они растут, взрослеют.
– А мне вот хотелось иметь детей, – грустно сказал совсем молоденький боец.
– Почему же медлил, не завёл их до войны? – спросили его.
– Так не от кого было, – вдохнув, ответил бедолага.
– Я бы хотел уже наконец проснуться под тёплыми лучами солнца, от криков петухов, а не от шума выстрелов и грома снарядов, – озвучил снова кто-то свою мечту.
– А я – перестать бояться, что этот день последний, – сказал другой вояка.
Зашёл молодой офицер с тревожным лицом.
– Следующая смена караула! – строгим голосом сказал он. – И будьте внимательны: сегодня, возможно, будет очередная атака. А все остальные – готовимся и ждём.
Затем лейтенант рассказал о своей мечте, которая была похожа на сон. Если бы ситуация на фронте стала плохой, он хотел бы, чтобы этот сон стал реальностью.
– Сон был мой велик, в нём погибли мы все, – стал рассказывать он. – Наш подвиг не был забыт – он высечен на гранитной доске на аллее павших героев. С левой её стороны были посажены деревья с красными, синими и белыми листьями. У каждого саженца стояла медная статуя погибшего солдата с горящей свечой в груди. Наши внуки зажигали и меняли эти свечи, чтобы помнить наши подвиги и чтить память своих погибших предков.
– Пойдём, – сказал Архип, толкнув Дана, когда все дослушали пересказ сна лейтенанта.
Архип уже давно сражался бок о бок с Даном. Он знал о его детстве и понимал, откуда появились все проблемы приятеля. Человек, не оправдавший чужие надежды и ожидания, становится никем. Архип не мог представить, что можно так быстро отказаться, перестать участвовать в жизни ребёнка, который ещё не сделал ничего плохого или хорошего. В общении с другом Архип чувствовал себя так, как будто разговаривал со стариком, который доживал свой век, размышляя немного иначе, чем остальные люди. Но при этом тело Дана было молодым, ведь ему было всего двадцать пять лет.
Поднявшись на башню, парни сели на каменный пол и стали смотреть на пустое поле, где были видны только воронки от взрывов.
– За всё это время ты рассказал много о своей жизни, – произнёс Архип, устраиваясь поудобнее напротив Дана и глядя на поле. – Но есть что-то в твоей жизни… «страшное»? Назовём это так. То, что ты никому не говорил.
– Хочешь книгу обо мне написать? – улыбнувшись, спросил Дан.
– Возможно, я захочу написать о нашей войне и о том, как я познакомился со своим другом, – ответил Архип.
Дан мало с кем общался, но в нём было это желание, стремление. Могло показаться, что он сидел в стороне в одиночку лишь из-за своей закрытости, но всё как раз наоборот. Парень боялся, что его могут не принять, не понять, ведь такое уже было. И для него это было страшнее любой пули и снаряда. После всех попыток узнать друга лучше Архип сделал для себя такой вывод: «Дан много читал, часть его жизни состояла из книг…» Но это мнение изменилось после очередной истории Дана.
– Я никому не рассказывал об этом. Случилось так, что мы с женой хотя и в разное время, но всё же чувствовали это… – говорил Дан.
Что-то тёмное в моей душе
К тому времени я уже жил в Санкт-Петербурге, далеко от отца и матери. Я снимал комнату, где всегда было холодно и голодно и где была только темнота. С работой у меня не ладилось, так что не хватало денег даже на свечи, не говоря уже о масляной или керосиновой лампе. Я экономил, чтобы хоть как-то прожить в этом мрачном, одиноком помещении и не делить его ни с кем. В этом мире меня не особо принимали с моим неудобным для людей недугом, как, впрочем, не особо везло мне и с работой. В письмах родителям я описывал другую историю, в которой у меня всё хорошо, мне тепло, сыто и есть много работы.
На самом деле, куда бы я ни пытался устроиться, на среднюю зарплату или выше, везде получал отказ, как только работодатели узнавали обо мне больше. Они хотели нанять полноценного работника, а не «огрызок». Им не было смысла нанимать меня, идти мне навстречу. Ведь есть много других людей, даже у пьяниц выше шансы получить хорошую работу, чем у меня, за которого никто не хотел брать на себя ответственность. Приходилось перебиваться короткими подработками: где-то убрать, что-то отнести. Как бы мать ни готовила меня к такой жизни, сколько бы книг я ни прочитал, сколько бы знаний ни получил, всё это оказалось бесполезным! Пьяница намного лучше, чем «огрызок». Не то время, не то место. В этой жизни мне ничего не подходило. Какая жизнь – такие мысли.
С самого рождения отец знал, что с меня не будет никакого толка. Я появился на свет так быстро, как будто никогда и не существовал, и так же стремительно погрузился обратно во тьму. Ещё в детстве отец подчёркивал своим поведением мою неполноценность в этой жизни. Он врезался в мой мозг словно пиявка, стал полноценным разумом, проникающим в каждую из моих мыслей. Я понял, что навсегда останусь для него малышом в яслях, которым можно пожертвовать, плодом чужих неудач и неосуществлённых мечтаний. Я был всего лишь водой, в которой можно было утопить меня, а затем и весь мир повторит это отношение ко мне вслед за отцом.
Я так хорошо смотрелся в любой компании, где являлся лёгким способом обелить других, нужно было лишь упомянуть мой недуг. Сколько потасовок я пережил, ведь каждый норовил меня зацепить, унизить перед остальными, чтобы не делать акцент на своих ржавых доспехах. Я – чудовище среди чудовищ, но разница между нами заключалась в том, что я родился таким, был лишён выбора, стал монстром в чужих глазах. Они же заслужили своё положение поступками – выпивками, драками, отсутствием уважения к другим и к себе, неправильными выборами и нежеланием стать лучше. Они – голые короли, их религия основана на лжи, даже если сами этого не осознают. Они не придерживаются своих принципов, пытаются прочитывать между строк, хотя их действия никак не совпадают с их откровениями. Следуют правилам, только если другие следуют за ними. Разгневанные боги втайне от всех вычёркивают свои грехи, обвиняя окружающих в неудачах. Вот что я о них думаю. И после всего я становлюсь похожим на звезду, а затем превращаюсь в чёрную дыру, медленно поглощающую все оскорбления, проходящие через меня. Даже в таких случаях я не могу оправдаться от несправедливости, отмыться от грязи. Тот, кто, глотая злобу, становится плодом ярости, – пуля неисправного оружия, которое выстреливает внезапно. Пылающий, жёлтый огонь заполняет тело, перерастая в неудержимый пожар, я сгораю дотла, и останется лишь пепел от меня.
И вот после таких людей я всё равно останусь фруктом, который будет гнить на земле, и все будут проходить мимо. И что бы со мной ни произошло, я останусь лишь шёпотом мира, ветер будет гонять меня из стороны в сторону, пока не сломаюсь и упаду. Мой хруст останется незамеченным, беззвучным для всех. И среди всего этого сложного переплетения органов, нервов и вен был один человек, который заставлял меня двигаться вперёд и жить, впитывал боль и радость, – моя мать. Мне хотелось добиться чего-то значительного и доказать, что все её усилия не были напрасными, ведь она моя звёздная пыль. Сколько лет мать вкладывала в меня свои силы, чтобы мой ум продолжал крепнуть, в то время как отец оставался на втором плане, не играя своей роли в моей жизни. И только ради мамы сердце моё дрожало, только ей оно принадлежало, билось из-за неё и заставляло все органы работать правильно. Я работал над собой без отдыха, не давая ей повода усомниться во мне. И старался принести маме минимум переживаний, но показать со своей стороны максимум желания и достижения целей, стремление добиться места в этом мире и превратить её слёзы в алые розы.
И вот я лежу на белых простынях кровати в холодной и тёмной комнате. Смотрю в потолок, покрытый множеством трещин, и представляю их в виде карты. Я ищу на ней заветный крестик, указывающий место, где спрятан сундук с сокровищами. Или, возможно, это звёздное небо, на котором я пытаюсь найти свою путеводную звезду, способную привести меня к моей судьбе. Кто знает, что там ещё можно было бы увидеть на этом потолке, если б не письмо, которое кто-то подсунул под дверь. Впервые в жизни папа написал мне что-то. И то, что там было, вызвало во мне бурю эмоций, пробудило ярко-тёмные чувства. Клетка открылась, и всё высунулось наружу. То, что вылезло, родилось от отца. Раньше все эти демоны были заперты матерью. Со временем отец пытался загладить свою вину, закрыть клетку, но то, что поселилось, не исчезнет с простыми «сочувствиями». И лишь жена была моей душой, только она смогла сдерживать этих демонов иногда.
«Дан, твоя мама скончалась. Через пару дней пройдут похороны».
После прочтения этого письма двигатель внутри меня остановился. Механизм, который работал, вдруг сжался. Ржавое железо в моей груди начало скрипеть и гнуться, как никогда прежде. И в тот день умерло имя, которое дала мне мать.
