Даже несмотря на то что на полустанках, мимо которых проносился поезд, встречались покосившиеся или полуразрушенные строения, общее впечатление от красот природы и широты родной страны не проходило.
Лёнька до самой темноты проторчал у окна, периодически заглядывая в купе, где будущие абитуриенты грызли гранит науки. Они вяло реагировали на его появления, поэтому Лёнька не хотел им мешать.
Иногда на больших станциях, где стоянки поезда составляли по десять-двадцать минут, парни прерывали долбёжку и выходили на перрон, чтобы размяться и купить съестного. Они посчитали, что ходить в ресторан для них дорого, поэтому довольствовались тем, что предлагали бабушки и горластые торговки. А это было и сытно, и вкусно. Варёная горячая картошка с обжаренным в масле луком, котлеты, различные домашние пирожки, овощи и начинающие поспевать фрукты.
После таких вылазок они возвращались в купе и со смехом, за разговорами уничтожали добытые припасы.
После таких перекусонов Виталий с Сергеем возвращались к учебникам, а Лёнька выходил в коридор смотреть на красоты Дальнего Востока.
Ему-то что? Он своё отдолбил. А ребятам надо готовиться к поступлению. Он их прекрасно понимал.
Высшую математику с физикой после второго курса он сдал, конечно, не так успешно, как хотелось бы, но в зачётке у него по этим предметам стояли четвёрки. Возможно, эти науки ему больше никогда не понадобятся, но их основы залегли глубоко у него в голове, и для предметов, которые сейчас будут ближе к его основной специальности, этого окажется вполне достаточно.
После Хабаровска поезд повернул на юг, и поэтому с утра купе освещалось лучами восходящего солнца, которое приносило только дополнительную духоту. В коридоре было прохладнее, поэтому Лёнька устроился там на откидном стульчике и читал одну из последних книг, появившихся в папиной библиотеке. Предыдущую книгу Георгия Мартынова «Каллисто» он прочёл ещё несколько лет назад, а сейчас её продолжение «Каллистяне» читал с интересом.
После того как солнце покидало купе, он перебазировался на свою верхнюю полку и продолжал чтение о молодых учёных, посетивших чужую планету, и вместе с ними проникался чувством счастья и гордости за свою советскую Родину.
Но вот поезд начал приближаться к Владивостоку. Рано утром проехали Уссурийск.
Нервозность, связанная с началом нового этапа жизни, пронизала парней. Они говорили каждый о своём. Сергей с Виталием – о предстоящих экзаменах. Лёнька же старался не выдавать свои эмоции. Экзамены для него давно прошли, а вот новое училище с неведомыми правилами и законами его тревожило. Но что толку говорить об этом с теми, кто этого ещё не нюхал? Он сам вспоминал себя в такой ситуации. Тогда для него являлось самым важным то, что связано лично с ним самим. Другое его не волновало. Поэтому, опасаясь быть непонятым, он больше молчал, выслушивая переживания Сергея с Виталием, и старался хоть немного ободрить их. Про себя он только думал: «А! Будь что будет… Кривая удачи вывезет. Того, что должно случиться, никак не избежать».
После Уссурийска Виталий с Сергеем уложили учебники в сумки. Лёнька перестал читать книгу, содержание которой всё равно от волнения перестал усваивать, и они с нетерпением ждали прибытия во Владивосток, с интересом рассматривая новые места, где им, возможно, придётся прожить долгие-долгие годы. Все находились на взводе.
Утро выдалось сумрачное. О палящем солнце Амурской области и Хабаровского края можно было только вспоминать, как о прекрасном сне. Сейчас над ними нависало небо, покрыто низкой облачностью, через которую не пробивался ни единый лучик благодатного светила. Неожиданно стала ощущаться повышенная влажность.
– Чуете, – посмотрел на сосредоточенных парней Виталий, – влажность какая? – Лёнька с Серёгой молча кивнули, невольно стирая пот. – К морю приближаемся.
Лёнька этому не удивился. Он два года прожил в Мурманске, где всё было пропитано морем и его промозглой сыростью, исходящей от Кольской губы.
Весенние и осенние туманы заполняли городские улицы, а зимой, при сильных морозах, из этого тумана падал мелкий-мелкий снежок, скорее похожий на пыль, оседавший на дома, проспекты, одежду людей, и таял на лицах прохожих.
Проблемой для Лёньки тогда было просушить выстиранную после тренировок форму. В общежитии у них исправно работали батареи, но развешивать на них вещи для просушки запрещалось. Так что он не единожды огребал наряды вне очереди за эти нарушения.
Скинув с себя невольно налетевшие воспоминания, он вглядывался в мелькавшие за окном неказистые домики и строения пригородных посёлков.
Приближались к Угольной.
Серёга с Виталием имели на руках официальный вызов в училище, а у Лёньки – только письмо из деканата, в котором его извещали, что он может прибыть в училище для зачисления на третий курс судомеханического факультета ДВВИМУ. А оформить в милиции пропуск в погранзону у него в Свободном абсолютно не было времени, потому что в милиции начали требовать местную прописку. А её у Лёньки тоже не было, а для того, чтобы прописаться в доме родителей, пришлось бы ждать неделю. В письме же был сделан упор на то, что рота, в которую зачислялся Лёнька, уже проходит плавательную практику и ему следует обязательно успеть на неё. И Лёнька плюнул на все правила. Папа через свои связи купил билет на проходящий харьковский поезд, и Лёнька уехал во Владивосток, надеясь на везение и русский авось.
Поэтому ему было как-то особенно не по себе. Ведь Владивосток являлся закрытым городом.
А вдруг пограничники, проверяющие документы при въезде во Владивосток, его остановят? Разборок с ними Лёньке хотелось меньше всего. Опыт общения с ними у него уже был в прошлом году. Но новым знакомым вида о своих переживаниях он не показывал, а так же, как и они, сидел в купе и смотрел на открывающиеся пейзажи.
На Угольной никаких пограничников не было, проводница ему ничего не сказала о том, что ему надо выходить, и он поехал дальше.
Неожиданно сквозь ветви деревьев показалось море.
Это было не то море, которое рисуют на картинках – ярко-синее, с песчаными пляжами. Из окна виднелась свинцовая гладь Амурского залива, которая то появлялась, то скрывалась в густых кронах деревьев.
Из коридора иногда доносились голоса разговаривающих мужчин, перечисляющих названия пролетавших за окном станций.
Каким-то бальзамом на душу падали их названия: Весенняя, Садгород, Спутник, Океанская, Санаторная. Поезд шёл вдоль берега залива, и иногда на узких пляжах, идущих вдоль железнодорожного полотна, несмотря на раннее утро, можно было разглядеть редких купальщиков. Значит, вода тёплая, решил для себя Лёнька, а Виталий мечтательно потянулся:
– Эх! Я сам бы сейчас нырнул да поплескался.
Неожиданно посреди залива появился небольшой островок, чем-то напоминающий булочку.
– Коврижка, – услышал Лёнька разговор мужчин из коридора.
А ведь и впрямь островок напоминал эту самую коврижку, в которую дома Лёнька вгрызался зубами, запивая её сладкие кусочки горячим чаем!
Невольно сглотнув слюну, он понял, что сейчас не отказался бы от такого завтрака. Но они утром удовлетворились только остатками бутербродов с чаем, принесённым проводницей.
Поезд постепенно снизил скорость и медленно подполз к зданию вокзала, похожего на дворец девятнадцатого века.
Народ засуетился и направился к выходу из вагона, а парни попрощались со строгой проводницей и вышли на перрон, услышав:
– Удачи вам, ребятки! Желаю хорошо сдать экзамены и поступить. Всего хорошего!
Парни, не ожидавшие такого от вечно недовольной проводницы, обернулись и чуть ли не хором отреагировали на её пожелание:
– Спасибо! – дружно вырвалось у них.
Да… Погодка оказалась почище, чем в Мурманске.
Если там и был туман, то он был прохладным. А тут он оказался вязким и тёплым. Создавалось впечатление, что ты находишься в остывшей бане, из которой ещё не выветрился пар. Да мало что пар! Тут он ещё и сверху, из низко нависших туч, изливался вниз мелкой и противной моросью, от которой невозможно спрятаться. Она была везде, пропитывая одежду влагой.
Хорошо, что мама настояла на том, чтобы Лёнька взял с собой зонт, который папе подарили несколько лет назад его болгарские друзья. Папа им практически не пользовался, поэтому зонт был почти новый. Как же он пригодился сейчас! Лёнька, невольно проникшись благодарностью к маме за её заботу, достал зонт и раскрыл его.
– Ну что, парни? – обратился Виталий к Лёньке с Серёгой. – Пошли в камеру хранения, что ли?
– Это ещё зачем? – не понял его Лёнька.
– Чемоданы с сумками положим там, не с баулами же шарахаться по городу, – пояснил Виталий.
– А чего это шарахаться? – Лёнька никак не мог понять Виталия. – Пошли в училище, а там уже будет видно, что делать.
– Да успеем мы в училище, – недовольно отмахнулся Виталий. – Мы тут почти неделю тряслись в поезде. Коростой чуть ли не покрылись. В баньку бы сходить, – мечтательно потянулся он, – а потом уже и в училище можно податься. Или ты хочешь поразить всех духаном, который прёт от нас? – Виталий с иронией посмотрел на Лёньку, добавив при этом: – Тебе-то что? Ты тут только сорок часов протрясся…
– Ладно, – поняв, что Виталий в этом случае прав, согласился с ним Лёнька, – пошли. Только где эта баня? Вот бы ещё узнать.
– А я у мужиков в поезде поспрашивал, – успокоил его Виталий. – Если на второй трамвай сесть на вокзале, то через несколько остановок, на Комсомольской, есть одна, а если на четвёртом или пятом ехать по центральной улице Ленинской, то на площади Луговой есть другая.
– Так поехали в ту, что поближе, – тут же предложил Сергей.
– А у меня другое предложение, – загадочно посмотрел Виталий на Лёньку с Серёгой. – Давайте пройдёмся пешком по этой самой Ленинской. Мне так кажется, что в ближайшие несколько месяцев мы из училища не вырвемся. Экзамены, зачисление, оргпериод, карантин, дисциплина. Ты же сам нам рассказывал об этом. – В надежде, что Лёнька поддержит его, Виталий посмотрел в его сторону.
Услышав слова Виталия о зачислении, Сергей фыркнул:
– Раскатал губу! Зачисление, оргпериод! – передразнил он Виталия. – Ты поступи сначала.
– А вот и поступлю, – коротко отрезал Виталий. – У меня жизненная задача такая – поступить. Не вечно же мне по горам проводником шарахаться.
– Конечно, – с усмешкой глянул на своего земляка Сергей, – тебе-то что. Ты после армии, рабочий стаж есть. Тебе лишь бы на трояки сдать – и ты зачислен, а вот мне попотеть придётся, и не факт, что по конкурсу пройду, – Сергей от своих слов даже тяжело вздохнул.
– Да не трясись ты, Серёга, – приобнял его за плечи Лёнька. – Слышал я, как ты задачки по математике щёлкаешь. Меньше чем на пятёрку тебе не сдать. Главное – захотеть и быть уверенным в себе, – решительно закончил он.
– Короче, не получится у нас красо?ты Владивостока разглядывать в ближайшее время, – прервал их разговор Виталий. – Так что решайте. В баню или в училище? – Он выжидающе уставился на парней.
– Конечно, в баню, – отринул все сомнения Лёнька. – В училище баня по субботам, а сейчас лето. Народу в училище нет. Так что неизвестно ещё, когда толком помыться получится.
– Вот-вот, – одобрительно поддержал его Виталий. – Баня – это вещь. Смоем все старые грехи и новенькими и чистенькими предстанем перед начальством. Только у меня ещё одно предложение… – Он вновь испытующим взглядом осмотрел друзей. – Пошли-ка до этой площади Луговой пешком. – Но, увидев непонимающие взгляды, пояснил: – Посмотрим все красоты Владивостока. Ведь это знаменитый город со своей историей, а мы пройдёмся и всё увидим собственными глазами. Времени это много не займёт, но в памяти останется навсегда, – привёл весомый аргумент Виталий.
– Да, – недовольно пробурчал Сергей, – тебе бы только где-нибудь шарахаться. Мало тебе Алтая, так ты и тут решил наверстать.
– А что? – поддержал Виталия Лёнька. – Пошли! Ведь это же так интересно! – задорно посмотрел он на своих новых друзей.
– Вам интересно, а у меня за эту неделю ноги вообще отвыкли шевелиться, а вы меня куда-то тащите… – недовольно бубнил Сергей.
Но Лёнька, хлопнув Серёгу по плечу, подбодрил его:
– Да не бухти ты! Пошли. Не пожалеешь. Прав Виталя. Надо всё посмотреть. Потом точно времени не будет. Не пойдёшь – ещё не раз пожалеешь.
– Ладно уж, – неохотно согласился Сергей, и они, подхватив свои немудрённые пожитки, двинулись искать камеру хранения.
Глава вторая
Уложив вещи в ячейки камеры хранения, они вышли на привокзальную площадь.
Морось уменьшилась, но под зонтом Лёнька чувствовал себя вполне комфортно.
С интересом разглядывая монументальные дома на улице с интригующим названием «25 Октября», они прошли к центральной площади, где увидели огромный памятник, главной фигурой которого был солдат в будёновке с развевающимся знаменем в руках.
Задержавшись у памятника и рассмотрев его со всех сторон, они зашли за него, чтобы получше рассмотреть военные корабли, ошвартованные кормой к причалам.
Как на ладони перед ними раскрылась бухта Золотой Рог, на противоположном берегу которой в дымке утреннего тумана просматривался порт с рыбацкими траулерами.
Профили таких траулеров Лёньке были хорошо знакомы. Ведь в Мурманске такие же траулеры стояли в порту у причалов.
Лёньке даже пришлось несколько раз участвовать в выгрузке траулеров, пришедших гружёными в порт после продолжительных рейсов. Процедура оказалась не особо приятной, потому что роба после таких выгрузок пропитывалась рыбным запахом, долго не выветривающимся даже после многочисленных стирок.
Откинув набежавшие невольно воспоминания, Лёнька начал пояснять Виталию и Серёге типы судов в рыбном порту. Но, увидев, что им не интересны его пояснения, обратил внимание парней вправо, где за выдвинутыми чуть ли не на середину бухты плавдоками находился торговый порт. Просматривался он плохо из-за ещё не осевшего тумана.
Поэтому, прекратив осмотр площади с её достопримечательностями, парни пошли вдоль центральной улицы с проложенными посередине трамвайными путями. По ним часто проезжали красные трамваи, очень похожие на те, что катались по Ленинграду.
Лёнька и раньше видел фотографии Владивостока, но сейчас город предстал перед его глазами вживую.
В памяти вставали названия мест, которые они проходили: кинотеатр «Уссури», ГУМ, Дом офицеров флота, сквер, в центре которого под сенью высоких деревьев стоял одинокий памятник. Подойдя к нему поближе, Лёнька прочёл, что это памятник Лазо, сожжённому японскими империалистами в Гражданскую войну. Невольно вспомнилась книга «Сердце Бонивура», которую он прочёл ещё в школе, и захотелось поделиться с Серёгой и Виталием воспоминаниями о ней.
– Видишь, как интересно, – довольно посмотрел на Сергея Виталий. – А ты не хотел идти.
На его слова Серёга не ответил, делая вид, что изучает сквер и окружающие дома.
Перейдя на другую сторону улицы, они с интересом рассматривали множество военных кораблей, стоящих у причалов.
По их виду Лёнька предположил:
– А это они, наверное, в ремонте тут стоят. Смотри, они там частично разобранные.
Прошли Матросский клуб, о чём свидетельствовали несколько афиш на чугунной изгороди.
Так парни и шли не спеша, глазея по сторонам.
Морось исчезла, небо начало проясняться, а когда они дошли до площади Луговой, их уже согревали лучи жаркого солнца.
У какого-то пожилого дядечки Виталий поинтересовался:
– Скажите, пожалуйста, а как пройти к бане? – На что мужчина остановился и, измерив парней подозрительным взглядом, задал нелепый вопрос:
– А что вы там собираетесь делать?
От его вопроса парни онемели, но Лёнька, первым пришедший в себя от такой глупости, попытался объяснить:
– А что в бане делают? Моются, конечно. Вот мы и собираемся помыться. Неделю в поезде тряслись, вот мыться и собираемся.
– А чего не на Комсомольскую поехали? – не унимался любопытный мужчина.
– Город хотели посмотреть, вот потому и пришли сюда, – честно поведал Лёнька.
– Ну вы и даёте! – покрутил головой мужчина. – Это же надо! На Луговую пешком припереться, чтобы в бане помыться. Что было проще с вокзала на Комсомольскую съездить?..
– Так где тут баня? – уже грубо прервал демагога Виталий.
