– Не заперто, входите, – и Сергей, открыв дверь, вошёл в каюту.
Каюта от курсантской, откуда только что вышел Лёнька, заметно отличалась. Тут отделка переборок и подволока выглядели совсем другими, и на полу вместо линолеума красовался толстый коричневый палас.
Одиночная кровать, задёрнутая плотной шторкой, небольшой диванчик и письменный стол с настольной лампой.
Если в курсантской каюте иллюминатор был круглый с броняшкой, то здесь через большое прямоугольное окно в помещение поступало столько света, что каюта казалась большой и уютной.
За столом сидел мужчина, который, увидев вошедшего Сергея, доброжелательно приветствовал его:
– А, Котов, здравствуйте! Что случилось на этот раз?
– Доброе утро, Владимир Борисович! – ответил на приветствие Сергей и продолжил: – Ничего не случилось. Только вот к нам на практику направили ещё одного курсанта. – Сергей кивнул на Лёньку, стоящего у него за спиной.
– Да-да, – закивал Владимир Борисович. – Я ещё вчера получил РДО о его прибытии. – И заглянул за спину Сергея: – Чего прячетесь, курсант Макаров? Проходите, показывайте, что у вас там за документы с собой имеются.
Лёнька осторожно обошёл Сергея, загородившего весь проход, приблизился к начальнику практики и, поставив портфель на стол, достал всё, что ему передали в отделе практики.
Владимир Борисович принялся рассматривать переданные документы, а Лёнька тем временем постарался разглядеть своего нового начальника.
Обычный, неприметный человек. Если бы он встретил его на улице, то никак не смог бы предположить, что этому человеку доверили воспитание и обучение пары десятков безбашенных пацанов.
Полноватый не по годам, с холёными руками и с остатками тщательно прилизанных волос на голове, в небольших круглых очочках, как у кота Базилио, он никак не походил на морского волка, который смог бы привить Лёньке любовь к морю и морской профессии. Скорее всего, новый начальник напоминал заурядного бухгалтера или библиотекаря. От невольного разочарования, которое ощутил Лёнька, разглядев начальника, радость от прибытия на судно как-то сама собой поуменьшилась.
Но он тут же вспомнил своего преподавателя сопромата, маленького, плюгавенького и дотошного человечка, на которого и внимания обращать не стоило бы (и первоначально их группа так и делала). Но когда перед ними раскрылись все знания и жизненный опыт, скрытые под облысевшим прыщавым лбом преподавателя, то для них он стал чуть ли не великаном, а по красоте, с которой этот Зигмантович излагал нудный сопромат, сравнился чуть ли не с Аполлоном Бельведерским, и все ребята с разинутыми ртами слушали и воспринимали то, чему он пытался их обучить. И Зигмантович этого добился. Почти все ребята из его группы сопромат усвоили прилично и с первого раза сдали. Даже Жора Раилко – и тот сдал, но это он сделал не за счёт полученных знаний, а только за счёт ловкости рук и непередаваемой наглости.
* * *
О Жоре Раилко можно слагать анекдоты и рассказывать бесконечные истории. Это был длинный худющий парень чуть ли не под два метра ростом. Приехал он в Мурманск из Майкопа. На вступительных экзаменах в сочинении на трёх листах он допустил тридцать одну ошибку. Но какими-то ему одному известными путями добился, чтобы ему позволили переписать сочинение, и получил за него четвёрку. Хотя и по остальным предметам Жора получил одни трояки, но его зачислили кандидатом. Через полтора года, когда слабое звено, не выдержавшее курсантских будней, оказалось отчисленным, Жору зачислили в курсанты. Вот тогда-то он на радостях наклюкался, и тайна написания сочинения наконец раскрылась. В состоянии «лёгкого» алкогольного опьянения, в котором Жора еле ворочал языком, он рассказал Лёньке о тяжести своего проступка. Выяснилось, что Жора пообещал преподавательнице, контролирующей написание сочинения, женится на её дочери. И дело бы действительно дошло до свадьбы, но невеста почему-то вскоре поняла, что Жору она разлюбила, и без ума втрескалась в Валерку Рогова, красавца, хоккеиста и лучшего друга Жоры Раилко, которого Жора сам ей подсунул. А Валерке было безразлично – что Маша, что Люся. Он этих девиц собирал для коллекции. Для него самым важным являлся хоккей, а на остальное он плевать хотел. И поступал он в мореходку только для того, чтобы маманя от него отстала. Поэтому Валерка с трудом продержался в училище полгода, и его отчислили за неуспеваемость. Его тут же забрали в армию, где он занимался хоккеем, а брошенные девчонки только лили по нему слёзы.
Зато Жора Раилко остался учиться в училище и оставался на плаву только из-за своей изворотливости и прохиндейства.
Зигмантович его быстро раскусил и прилюдно пообещал: «А Раилко ни в жизть не сдаст у меня сопромат».
Зигмантович был, конечно, наиумнейшим мужиком, но Жора его обошёл на бреющем.
Зигмантович ненавидел тех, кто пользовался шпаргалками или недозволенными методами приобретения знаний. Вертясь на своём высоком стуле, с которого обозревал притихшую аудиторию, он неоднократно об этом заявлял и хвастался тем, что у него ещё никто на его экзаменах ничего не списал.
И вот, когда наступил «день икс», то есть день, когда у Лёнькиной группы был экзамен по сопромату, Зигмантович громогласно подтвердил своё желание по Раилко. Бедный Жора от полученной новости поник и стоял в дальнем углу коридора с непередаваемо грустной физиономией. Всем действительно было его жалко.
А Зигмантович весело зашёл в аудиторию и принялся выжимать из экзаменуемых знания, вертясь на своём кресле со спинкой и источая шутки с прибаутками, касающиеся курсантской непередаваемой тупости.
При взгляде на него иной раз создавалось впечатление, что, даже несмотря на то что у его кресла была высокая спинка, она ему не мешала, и на этом кресле он крутился вокруг своей собственной оси.
Неожиданно в середине экзамена Зигмантовича вызвали в деканат, и вернулся он оттуда чернее тучи.
Шутки прекратились, и он со скрежетом зубовным смотрел на экзаменуемых, рисуя трояки в зачётках. Вот тут-то Жора и проник в аудиторию. Он скромно устроился за одним из дальних столов и сосредоточился на полученном билете с видом, которому бы позавидовал и Диоген.
Лёнька сидел напротив Жоры, но в другом ряду. Билет у него был лёгкий, и он быстро с ним справился. Ожидая своей очереди на вызов к преподавателю, он потянулся и осмотрелся. Как же сильно он удивился, когда обнаружил, что Раилко нагло списывает. По виду Жоры в это невозможно было поверить, но факт оставался фактом. Раилко всё списал – да так виртуозно, что вездесущее око Зигмантовича этого не обнаружило.
Лёньку Зигмантович подловил на одном из дополнительных вопросов и поставил четвёрку. А когда обречённый на завал Раилко без запинки ответил на все вопросы по билету, то обалдевший Зигмантович даже забыл (или сделал вид, что забыл) задать ему дополнительные вопросы и тоже поставил четвёрку. Так что в Лёнькиной группе только три человека получили четвёрку – и Жора Раилко стал героем дня.
Лёнька, конечно, никому не сказал, что Жора содрал со шпоры все свои знания. Да и зачем ему это было делать? В «правдоискатели» он записываться не собирался.
* * *
Может быть, и сейчас Владимир Борисович окажется для Лёньки тем, кем когда-то был для него Зигмантович? Поэтому он отринул минутное сомнение и внимательно выслушал, что начал объяснять ему начальник практики.
Но ничего особенного Борисыч не изрёк, кроме того что Лёнька завтра должен быть в восемь утра на разводке и отныне подчиняется второму механику, который является главой машинной команды, и чтобы с завтрашнего дня Лёнька вёл дневник практики и начал составлять отчёт, который обязан предъявлять лично ему, Владимиру Борисовичу, а сейчас пусть идёт и заселяется в каюту. Переведя взгляд на Сергея, он вежливо попросил:
– А Вы, Котов, помогите новенькому побыстрее освоиться в коллективе.
На что Сергей согласно кивнул:
– Понял, сделаем.
Но поток речи Владимира Борисовича от видимой покорности старшины не уменьшился, и он с новой силой продолжил излагать мысли, которые, по всей видимости, его очень тревожили. Он напомнил о порядке в каютах, о соблюдении формы одежды, о распорядке дня и очереди практикантов в столовой во время приёма пищи. По его мнению, практиканты мешали там членам экипажа.
Неожиданно Владимир Борисович что-то вспомнил, встрепенулся и напомнил, что завтра после обеда будет отход и, посмотрев сквозь круглешки очочков на Лёньку, неожиданно грозно приказал:
– И чтобы завтра к восьми утра на разводке был как штык! Понятно?
Не ожидавший такой перемены в настроении начальника Лёнька, что тот китайский болванчик, послушно закивал головой:
– Так точно! Всё ясно.
Таким всплеском эмоций Владимир Борисович, видимо, исчерпал весь свой запас начальственности и, махнув рукой на застывших Сергея с Лёнькой, вяло закончил инструктаж:
– Всё, идите. Я вас больше не задерживаю, – и бессильно откинулся на спинку кресла, которое так и не покинул в течение всего разговора.
Выйдя из каюты начальника практики и спустившись палубой ниже, Сергей махнул в сторону каюты начальника:
– Ты на него особо внимания не обращай, – понизив голос и усмехаясь, поделился он с Лёнькой. – Трендит вечно какую-то ерунду. Хоть что-нибудь толковое за последний месяц сказал бы! Ты лучше Здора слушайся. Вот это мужик! – с чувством подтвердил свои слова Сергей, выставив большой палец.
– А кто такой Здор? – уточнил Лёнька.
– О! – протянул Сергей. – Это наш второй механик. Николай Васильевич – это что-то!
Тут они подошли к курсантским каютам, Сергей открыл дверь, которая была рядом с той, куда привёл Лёньку Андрюха, и широким жестом показал:
– А здесь у нас есть свободная койка. Так что устраивайся тут. – И, войдя в каюту, хлопнул по койке второго яруса у иллюминатора: – Твоя будет. И не забудь получить бельё, – напомнил он и ушёл.
Глава девятая
На двухъярусной койке, стоявшей у входа, отодвинулись занавески, и на Лёньку уставились две заспанный физиономии, а он после ухода Сергея остался в неведении стоять посередине каюты.
Парень с верхней койки легко спрыгнул на палубу, подошёл к Лёньке и, крепко пожав руку, представился:
– Миша.
Парень оказался ростом с Лёньку. Что-то странное отличало его от всех тех, с кем ему пришлось встретиться сегодня. Лёнька никак не мог понять, что именно, но когда Миша назвал себя, то моментально понял. Его выделяли выразительные глаза и непомерно большая голова с взъерошенными остатками волос.
– Лёня. – В ответ Лёнька сильно тряхнул руку Михаила и получил в ответ пружинистый ответ, что говорило о том, что Миша, несмотря на свой интеллигентный вид, силушкой обладает.
С нижней койки выкарабкался другой парень и протянул Лёньке ладонь:
– Сергей, – тут же пошутив: – Что, говоришь, вместе куковать тут будем? Ну давай устраивайся. Сам-то откуда будешь? – Он с неподдельным интересом рассматривал Лёньку, но тот на его вопрос ответить не успел.
Дверь каюты распахнулась, и в неё ввалился ещё один персонаж.
Это был парень с Лёньку ростом, сухощавый, с взъерошенной копной русых волос, в распахнутой на груди рубашке, от которого шёл жар.
Парень держал в руках две большие сумки, которые осторожно поставил около рундуков. Освободившись от груза, он с облегчением выдохнул и плюхнулся на свободный стул возле стола.
– Фу-у! – громко выдохнул он и, помянув всех чертей и матерей, закончил свою тираду: – Да чтоб я ещё поддался на вашу провокацию и ходил в эти магазины…
– Чё, купил, что ли? – спокойно поинтересовался Миша, не обращая внимания на возмущение вошедшего, и, присев на корточки, открыл одну из сумок.
Проверив её содержимое, он констатировал:
– Во! Это то, что надо. Все бурелые и не очень крупные. Довезём до Провидения, а что не довезём, то сожрём, – тут же пошутил он.
Лёнька непроизвольно глянул в сумку. Там лежали помидоры. Это его удивило, и он посмотрел на Мишу:
– Это чё у вас такое?
– Не видишь, что ли? – поднял на него голову Миша. – Это мы обещали привезти нашим знакомым в Провидения, вот и купили. Не много ли? – он перевёл взгляд на пришедшего парня, который, расслабившись, сидел в кресле и вытирал с лица пот.
– Нормально. Самое то что надо! – отмахнулся тот и посмотрел на Лёньку: – А тебя чё, тут поселили, что ли?
– Ага, – утвердительно кивнул Лёнька.
– Ну тогда держи краба! – улыбнулся пришедший и, привстав со стула, протянул Лёньке руку. – Василий, – громогласно заявил он при этом.
– Леонид, – в тон ему ответил Лёнька и вцепился в протянутую ладонь.
Василий энергично потряс её и тут же спросил:
– А бельё ты уже получал? – в его голосе даже прозвучали заботливые нотки.
Лёнька удивился тому, с какой скоростью поменялось настроение у Василия, но вида не подал.
– Не успел ещё. Только что получил инструктаж у Борисыча, а старшина Котов показал койку, – пожав плечами, спокойно пояснил он.
– Так чё ты тут стоишь? – чуть ли не взвился Василий. – Сейчас кастелянша куда-нибудь свалит, тогда ищи-свищи её. Только после отхода сможешь бельё получить. Тем более обед же скоро!
При чём здесь обед и кастелянша, Лёнька связать не успел, поэтому поинтересовался:
– А где она, эта кастелянша? – и, надеясь на помощь, осмотрел присутствующих.
– А, – махнул рукой Василий, – всё равно не найдёшь. Пошли, покажу, – и, махнув рукой Лёньке, чтобы тот следовал за ним, открыл дверь и вышел в коридор.
По длинным коридорам, то поднимаясь, то опускаясь с палубы на палубу, Василий привёл Лёньку к заветному месту, где можно получить бельё. Василий оказался прав, сам Лёнька ни в жизнь бы не добрался до этого белья.
Помещением, где обитала кастелянша, оказалась небольшая чистенькая каюта с идеально наведённым порядком.
Под стать помещению оказалась и сама кастелянша. Симпатичная, невысокого роста женщина с аккуратным макияжем и перманентной завивкой. Такая завивка была в моде, и все красавицы Советского Союза щеголяли с такими причёсками. Поговаривали, что точно такая же причёска была у какой-то французской то ли певицы, то ли актрисы.
Лёнька в таких делах особо не разбирался, потому что его свободное время в основном занимали спорт и учёба. В девчонках ему больше нравились стройные ножки да коротенькие юбочки, а причёски были ко всему этому только каким-то дополнением.
Василий, судя по обходительному общению, был знаком с кастеляншей, поэтому получение белья не заняло много времени.
Возвращаясь назад, Василий игриво поинтересовался у Лёньки:
– Ну и как тебе женский персонал у нас? – кивнул он назад, в сторону покинутого помещения.
– Как «как»? – удивился Лёнька. – Нормально. Старовата только. Сколько ей? Лет тридцать, что ли?
– Где-то так, – прищурив глаз, качнул головой Василий и с видом знатока поделился: – Но ты не на возраст смотри. Женщина – что надо. Тут про неё говорят, что она такой роман со старпомом крутит, что любая молодуха позавидует, – и таинственно закатил глаза к подволоку, будто выдал какую-то сокровенную тайну.
Но времени рассказать об интригах, пронизавших шикарный пассажирский лайнер, у Василия не хватило, потому что они пришли в каюту, где Лёнька принялся застилать постель.
Он ещё не закончил с постелью, как в каюту зашли двое парней, одетых в курсантскую форму, но только со споротыми лычками и без гюйсов.
Один из них, назвавшийся Юрой, симпатичный парень ростом с Лёньку, с отточенными чертами лица и не в меру отросшими чёрными, постоянно лезшими ему в глаза волосами, которые он постоянно поправлял. Говорил он мало, больше прислушивался. Ему, как показалось Лёньке, очень хотелось увидеть и послушать новенького, который приехал чёрт знает откуда и будет с ними проходить практику.
Другой (потом выяснилось, что зовут его Сашей) постоянно старался шутить и сам же громче всех смеялся своим шуткам.
Если Юра на них только слегка реагировал, скромно улыбаясь, то Саша смеялся от души, но как-то казалось странным, что во время этого смеха рот у него раскрывается только чуть-чуть, как будто у него треснула губа и он боится, чтобы шрам на губе не причинил ему особой боли. Хотя губы у него были целыми, и никаких трещин на них не было.
Парни наперебой принялись рассказывать о прошедшем рейсе и о том, что их ждёт впереди.
Оказывается, они уже сделали один рейс на Провидения, который длился целый месяц.
«Орджоникидзе» стоял на линии Владивосток – Провидения с заходами в Корсаков, Петропавловск-Камчатский (как они называли его, Питер), Беринговский, Анадырь, Эгвекинот. Последним портом был Провидения, где стоянка составляла больше суток.
Они откровенно делились переполнявшими их впечатлениями и старались довести до Лёньки все правила судового расписания.
Лёнька впитывал всё то, что говорили парни. Его всё интересовало. Тем более что отход был назначен на завтра, и он сам сможет воочию увидеть всё то, о чём ему сейчас рассказывали парни.
Одним из главных правил являлось то, что курсанты с восьми утра работают в машинном отделении до обеда. Обед – в двенадцать часов, а потом им выделяются четыре часа на работу над составлением отчёта по практике. На вопрос Лёньки «Ну и что, составили уже отчёт?» Василий с полной серьёзностью ответил:
– Конечно нет, – чем вызвал всеобщий смех, а Саша указал на Мишу:
– Он у нас голова. Мы ждём, когда он начнёт, так мы и передерём у него. Ну а если и Данилов присоединится к нему, – он кивнул на скромно сидящего в стороне Сергея, – то у нас с отчётами всё будет в ажуре, – и рассмеялся громче всех.
