– Не забудь, что сестре надо зимнее что-то купить.
Мама дала мне возможность пройти этот путь, который научил ценить радости, мелкие радости, быть благодарной и сильной – как мне не благодарить её?
Эту главу пришлось немного переписать. В начале января пару дней было странное ощущение темноты и вязкой реальности. Пятого января 2024 г ночью внезапно проснулась, и мир словно поделился на до и после, а днём сообщили, что мамы больше нет.
Отчим
Отчим младше моей матери на семнадцать лет: они сошлись, когда ему было двадцать. Он же старше меня всего на одиннадцать лет.
Его родители были против их свадьбы: он только вернулся из армии и не знал, чем заняться. Его никто не ждал по возвращении, у него было лишь образование сварщика.
Любящие родственники стали искать ему невесту, но мама была быстрее.
Рабочая профессия сделала из него мужчину, который всеми четырьмя лапами стоит на земле и не питает никаких иллюзий, что может быть что-то иначе в этой жизни, и что звезду с неба можно сорвать, если захотеть. Он влюбился в мою маму. Устроился на завод. Через пару лет появилась младшая сестрёнка. Было многое, но он всегда относится к нам троим спокойно, старался быть отцом, как мог. Чувствовалось, что у него было детства вдоволь.
Спустя лет десять он пришёл ко мне в гости в свою же квартиру, которую я у него снимала.
– Инесса, как ты относишься к тому, если я уйду от твоей мамы? – голос звучал, словно он сомневается вкладывать ли все свои сбережения в новый бизнес.
Я почти не думала:
– Нормально отношусь, – я наблюдала, как у него буквально выпрямляется спина, пока мои мысли оформляются в слова. – Я вижу, что мать тебя тащит за собой в этот алкоголь.
– Да, – плечи на секунду опустились, но взгляд уже изменился. Отчим не просил у меня ни разрешения, ни совета, он просто очень устал от бессмысленности такой, уже превратившейся в сожительство, жизни. – Но дочь и вас я постараюсь поддерживать, как смогу.
– Спасибо, это не помешает, – он действительно делал, что мог. Он до сих пор так поступает.
Мы поболтали ещё немного о заводе, с которого я тогда уже ушла, про сестрёнку и разошлись каждый по своим мыслям и делам. Спустя месяц он съехал от мамы. Вскоре познакомил меня со своей избранницей и будущей женой. Я – Крестная его сына. Общение совсем свелось «на нет» после рождения дочки – почему-то меня не воспринимала его супруга. Отчим и по сей день работает на местном «Нижнекамскнефтехи?м» сварщиком.
Служил в Чечне. И вообще он планировал жениться на другой, но что-то пошло не так. Он выбрал не молодую и перспективную, а опытную и с детьми – мою маму. Определённые моменты в жизни по-разному влияют на каждого из нас. Кто-то не может перенести потери любимого брелока и ключей заодно, кому-то всё равно на утрату близкого человека. Но я уверена, что внутри моменты, которые принято называть негативными, влияют на каждого из нас. Просто кто-то говорит о них, а кто-то предпочитает переживать внутри.
Война же – особый случай. Сколько проведено исследований и сколько раз доказано, что подобные моменты кардинально меняют психику человека, который это пережил, особенно, если участвовал непосредственно в военных действиях. И я не оправдываю сейчас никого – каждый должен нести ответственность за всё, что случается в его жизни, пусть и кажется, что это не по его желанию – я лишь рассказываю предысторию.
Сама история будет короче, потому что память и эти моменты всё чаще скрывает от меня, предпочитая, чтобы я радовалась и отдавалась настоящему, а не пыталась «работать» с травмами прошлого. Честно, эти «проработки», «работа со своими установками/блоками» и прочие «работы» настолько уже режут слух от своего изобилия и уж переизбытка, что хочется выкрикнуть: «Я не хочу работать, я хочу жить и получать удовольствие от того, чем занимаюсь». И это не работа, это уже образ жизни.
В общем, белая горячка посещала иногда наш дом, конкретно: отчима, после чего он становился неуправляемым, начинались ругань и драки. Поножовщины, к счастью, не было. Не могли с этим справиться ни мама, ни я. Мне было проще: я в любой момент могла послать их и съехать, что и сделала в итоге. Но спустя год-два, на протяжении которого я была Дон Кихотом, который борется с ветреными мельницами. Я терпела до последнего, так как опасалась за младшую сестрёнку.
Попадало мне часто, потому что как только организм переставал справляться с количеством выпитого, отчим начинал буянить и распускать руки. Мама в эти моменты прикрывалась мной, потому что была уверена, что её мужчина не поднимает руку на девочку, к тому же и дочь. Но она ошибалась. Крепко ошибалась. Каждый раз ошибалась, когда случалась передозировка алкоголем.
Как-то возвращаюсь домой. День был непростым: после работы я разносила заказы косметики, потом мы встречались с подругой, которая тоже заинтересовалась сетевым бизнесом – мы с ней ездили в офис оформлялись, после чего ещё час я вводила её в курс дела. Захожу на кухню голодная, как комары летом. Мойка грязной посуды – видимо мама покормила младшую, себя и не прибралась – черным пятном выделялась на более-менее прибранной кухне. Я старалась следить за этим, и когда было время, прибиралась.
За спиной в проёме кухни кто-то появился.
– Опять не прибрано? Почему? – нетрезвый голос отчима влетел в вязкий воздух кухни не наточенным клинком.
– Не знаю. Я только пришла, – мои ноги непроизвольно попятились к столу в центре кухни. – Когда уходила, чисто было. Я прибралась за всеми.
– Не вижу, чтобы ты что-то делала, – отчим стал наступать так же медленно, как отступала я. – Ни черта не делаешь, только деньги проедаешь мои.
– Какие деньги? Продукты я покупаю на всех, – мне показалось, что я стала оправдываться. Отступать больше некуда было. В висках застучал гонг или что-то очень звонкое и тяжёлое одновременно.
– Ни черта. Ты. Не делаешь. Грязь кругом. Хочешь, чтобы я жил в этом? Чтобы мать твоя жила в этом? – и его голос стал разрастаться и заполнять пространство кухни. Было ощущение, что ещё немного – и стекла окон полетят в мою спину.
Отчим сделал резкий выпад в мою сторону. Я запнулась о ножку стула и полетела прямо в его лапы. Щёку полоснуло как ножом, только крови не было видно. На языке стало солёно, если бы я пробовала в детстве гематоген, то сказала бы, что во рту у меня было как после этой конфеты. Но нет, просто кровь. Благо, зубы были на месте. Я вывернулась, попала кулаком в мужское правое плечо и выбежала в коридор. В спину неслись ругань, чуть позже – моя же кружка. Видимо, вся остальная посуда была в мойке.
Тогда был нежный март, но в спешке я не взяла ничего и не успела надеть ботинки. Выскочила из квартиры в домашних тапках. Захлопнула дверь, выбежала на лестницу и пробралась на два пролета наверх нашей пятиэтажки. Только там выдохнула. Щека горела, сердце готовилось выскочить, словно оно устало работать в такой обстановке. Ощущение, будто вот-вот заболеешь, но всё равно надеешься, что пронесёт, поэтому не спешишь пить жаропонижающее и вообще что-либо делать.
Стоять на лестничном марше было прохладно, темно и жутко. Дом был прибранным, почти никто не сорил, все следили за хулиганами, но всё равно подъезд есть подъезд. Послышался звук открывающейся двери. Время тянулось бесконечной распускающейся нитью. Казалось, прошло полчаса перед тем, как двери открылись и ко мне навстречу вышла баба Зоя.
– Инесса, деточка, что ты тут делаешь? – она поставила сумки с продуктами на пол и стала во внутреннем кармане пальто искать ключи. Лет восьмидесяти, невысокая, полная, ей было тяжело, но она всё равно сама ходила в магазин, сама прибиралась и обслуживала себя.
– Баба Зоя, здравствуйте. Гуляю, – я обхватила себя за плечи и улыбнулась.
Старушка наконец вынула ключи, запахнула пальто и внимательно на меня посмотрела. Прямой, открытый взгляд, от которого не хочется ничего утаивать. Да и не утаишь.
– Кто на этот раз? – вопрос вышел мягко и плавно, но срезонировал так, что меня сначала словно окатили водой из проруби, а затем бросили в русскую печь.
– Отчим.
– Пойдём, чаем напою с пряниками. Мать-то скоро придёт? – голосом, не терпящим возражений, она подняла сумки, подошла к своей двери, поставила их вновь и открыла дверь.
– Часа через два должна, – ответила я уже в коридоре квартиры, помогая бабе Зое раздеться. Зоя Константиновна была младшей из четверых детей. Она знала, что такое ухаживать за братьями и сёстрами. Только помимо этих обязанностей у них было своё хозяйство с курами, овцами и даже двумя коровами. Послевоенное время работала медсестрой. Эта женщина, с виду кроткая и всегда отзывчивая, повидала крови и различных увечий, включая травмы и неосязаемого характера – душевные.
Она напоила меня чаем, угостила свежими пряниками и рассказала одну из своих бесконечных историй из детства. Её родители был крестьянами, жили на земле. Отец ушёл на фронт лишь в 42-м. «Не отпускали бабы его, и не только мамка да тётка, которая жила с нами, но и все бабоньки деревни нашей, – улыбалась Зоя Константиновна, словно это было обыденным делом для неё. – Все мужики ихние ушли, остались только деды седые, которые не различали уже ничего и никого. Отцу-то и пришлось собирать урожай на всей деревне. Кого-то похоронил, кому-то роды принял. Животные телились в то время только так. В общем, как собрал всю деревню, чтобы с голоду не померли, так и ушёл. До весны упросили остаться, чтобы помог засеять огороды да поля. Через четыре месяца родилась я, недоношенной. Отец меня матери оставил напоследок. Да так и не вернулся взглянуть».
Ей быстро пришлось повзрослеть. Подростком она уже работала на заводе и шила бельё на всю страну. Жили в двух комнатах. «Маме повезло, но я так и не знаю, как мы получили тогда две большие комнаты почти в центре Ленинграда». Несмотря на отсутствие детства, как мне казалось, её рассказы про это время были полны теплоты и игривости.
«Помню, как мы получили свою первую зарплату. Выбежали на улицу и остановились как вкопанные. Мелочь брякала в карманах. Ещё дети, по сути, но уже с деньгами. А что делать-то с ними? Ну, родителям отдать, братьям и сёстрам что-то купить. Мы решили побаловать себя мороженым, а остальное отнести в семьи. Это был худший день в моей жизни, – голос Зои Константиновны дрожит, но она берёт себя в руки. – Бежим мы в парк, сентябрь был тёплым, как июль. На входе лоток с мороженым, рядом женщина в светлом. Улыбается нам. Мы к ней подходим и спрашиваем какое мороженое есть. Её глаза надо было видеть, хотя в лицо она нам не рассмеялась: „Одно“. И достаёт по рожку в фольге».
«Но почему это самый худший день, Зоя Константиновна?» – спрашиваю я осторожно. Чай уже давно закончился и мне нечем было скрыть мелкую дрожь.
«Потому что не попробовала я его. Уронила, растяпа. Засмотрелась на голубя, запнулась и – бряк, белое пятно на асфальте, – вздохнула Зоя Константиновна. – Следующий раз был примерно через год-два, когда я наконец приобщилась к этому лакомству».
Это было не раз, когда я проводила время то по соседям, то по друзьям. Иногда и босиком на снег выбегала. Не думаю, что я была одной – просто это не афишировалось, мы мало знали друг про друга в школе. С виду мы все причёсанные, умытые, одетые, но на поверку кроме обёртки ничего нет. Как и у одноклассников: никто не говорил, что дома у них произошёл скандал, все говорили про новые покупки, хвастаясь родителями и их достижениями. Но за что я еще благодарна школе и детству – за Татьяну Сергеевну, которая присматривала за мной, иногда звала на чай или оставалась после уроков расспросить как дела и помочь словом. Больше она ничего не могла сделать. Надо было лишь ждать, пока я вырасту и стану самостоятельной. Когда-то это должно было случиться.
Бабушки
Бабушка по отцовской линии недолюбливала меня. Вернее, она не принимала почему-то мою маму. Может, потому что отец пошёл наперекор и женился. Может из-за того, что она было одинока и сын, мой папа, был её единственной отрадой. А я попала «под горячую» руку, так как очень была похожа на маму.
Помню, года четыре мне было. Пришла к бабушке, она блинов нажарила. Чай заварила. Было уютно и тепло, пахло домашним счастьем. У нас тогда с едой в доме были перебои, и желудок почти никогда не переставал напоминать о себе. Поэтому когда перед тобой стоит чашка с горячим сладким чаем и стопкой блинов, ты отдашь любимую куклу, чтобы хоть прикоснуться к детству.
Было вкусно, но спустя полчаса меня стало шатать. Сначала в глазах заискрили мелкие светлячки. Затем внезапно день сменился на вечер, так быстро в глазах потемнело, в голове, а затем и в животе стали разрываться маленькие бомбочки боли – и я потеряла сознание. В больнице мне сделали промывание и через пару дней отдали родителям. Позже я узнала, что моя родная бабушка пыталась отравить меня таблетками для сердца: так ей не нравилась моя мама.
Мне давно перестали нравиться слова типа «сложности» и «трудности». Всё опыт, всё в копилку нашего развития. Поэтому непростые, местами жутко интересные отношения в семье закалили характер и показали, как лучше не поступать с людьми, если не хочешь получить бумеранг.
И он вернулся моей бабушке, к сожалению: у неё нашли сахарный диабет. Семью словно сдуло: тёти, дяди, которые иногда приходили к ней, пользовались её расположением, перестали звонить и навещать. Бабушку накрыло серое одиночество, которое словно октябрьский дождь настойчиво вынуждает вас скрыться под крышей и не показываться на улице, где вы могли бы встретить свою судьбу.
Память редко меня подводила, но я не раздумывая взяла бабушку на попечение. У меня и мысли не было, что можно поступить иначе. Не знаю, был ли это какой-нибудь психологический момент типа «Я играю роль родителя» или демонстрирую своё Эго, но до последнего вздоха я помогала бабушке: ухаживала, покупала продукты, готовила и кормила, делала уколы, прибиралась. Хотя, даже после.
По маминой линии бабушка тоже болела, и отношения были аналогичными, но общались мы с ней крайне редко.
Сестры
Наша семья считалась неблагополучной, так как мама злоупотребляла алкоголем, денег всегда не хватало, особенно после смерти папы. В школе нам помогали либо одеждой, либо деньгами на неё, а в колледже кормили. Какие ощущения: не помню, воспоминания потонули в памяти, спрятавшись под грифом «Как я не хочу жить».
До сих пор поддерживаю связь с сестрами. Но с младшей намного реже, потому что на неё сильно влияла мама. И сейчас сестрёнка не принимает мой стиль жизни и отношение к ней, а я не могу до неё достучаться. Вся моя помощь словно неокрепший росток в итоге засыхает от бездействия сестренки и её непринятия. Она не хочет работать и мечтает жить «просто так».
Это всё, что я хочу сказать про семью. По крайней мере, было нескучно. Если вы я верила в карму или родовые программы, то закопалась бы в поисках предков, которых можно было бы обвинить в своей жизни. Но у меня хорошая жизнь, счастливое детство – и это не самовнушение: я другого не знала – у меня были мама, папа, бабушки и сестрёнки.
Но, конечно, самое интересное началось на школьной скамье, где я часто была в центре внимания.
Принцип: пробовать новое, изучать что-то каждый день.
Глава 2. Детство закаляет нежные сердца
Переезд в Нижнекамск
О детстве стали задумываться лишь в XVIII в., открыв, что мир ребёнка – особый мир со своими законами, проживанием, страхами, болезнями и радостями. Что в принципе у ребёнка есть свой внутренний мир, и он крайне отличается от взрослого.
Некоторые ученые и психологи полагают, что память – это результат самонаблюдения. И она выступает строительным материалом для возведения будущего. Если так, то камни для своего пути я создала сама: мои воспоминания неточны и, вероятно, не всегда полны. Бессознательно мой мозг не хотел загромождать память тем, что может помешать мне идти с необходимой скоростью. Он отработал часть материала, взял необходимое и остальное отбросил шелухой.
Обрывочные воспоминания. Помню, мне года четыре. Папа приехал из очередной командировки. Мама встречает его в прихожей, наблюдает, как он раздевается, проходит на кухню, выпивает стакан воды и вместе с сумкой идёт в гостиную. Мы с сестрой радостные бежим его обнимать. Возможно, кто-то из нас вручил ему самодельную открытку.
Помните, в девяностых у нас появились куклы. Не Барби, но похоже. Я уже сама забыла, но этот кусочек долгожданного пластика с волосами и модной одежде, которую мы не могли себе позволить позже, почему-то помню.
Папа достал из сумки одну такую и вручил сестре. Одну куклу. Вручил старшей сестре. Та с горящими глазами повисла у него на шее, а я закричала:
– А мне куклу? Ты меня не любишь?
Никто не ожидал. Наверно, даже я. Мама встревожилась, подошла ко мне и попыталась обнять, но я увернулась и уставилась на папу. Слёзы было уже не остановить.
– Инесса, любимая, конечно, я тебя люблю, – папа протянул руки и попытался обнять меня. – Доченька…
– Я тоже хочу куклу! – голос у меня всегда был звонким, поэтому папа чуть отпрянул, и улыбка на мгновение пропала с его губ. – Не любишь ты меня.
– Дочка, я люблю тебя. Просто ты не особо…
Я уже не слышала, потому что убежала в свою комнату.
Эти обрывочные воспоминания приводят меня к мысли, что я с детства любила добиваться, чего хотела. Некоторые назвали бы это капризом – не спорю, я не снимаю с себя ответственности за все детские истерики и капризы, которые я с удовольствием устраивала родителям. Требование внимания проявилось во мне чуть позже во всей красе, что дало изумительные плоды в виде театра и огненного шоу.
Но это было в будущем. Именно «было», потому что сейчас новые замыслы и новые вдохновения, а шоу и театр – уже воплощённая реальность.
Итак, капризной и требовательной мне пришлось быть недолго – так продолжалось пока наша семья была полной. В будущем я если и устраивала подобное, то только себе и то любя. Однако здесь появляется первый момент, который стал поворачивать мою судьбу или подсказывать, о чем мне стоит задуматься: принимать всё как дар, который помогает мне расти. Включая такие моменты, как неполучение куклы.
«Как ты могла до такого додуматься или запомнить, если это было в четыре года?» – спросите вы и будете правы. Но на то бумага нам и дана, чтобы высказываться, что-то обдумывать и вспоминать. Скорее всего, это были поздние более взрослые мысли, но я уверена, что каждый день важно проживать по максимуму, потому что каждый день дает нам возможность совершенствоваться. Иначе для чего мы здесь?
Помимо желания быть единственной в центре внимания, я была любопытной и самостоятельной. После очередной хорошо выполненной работы папа купил нам с сестрой по паре ботиночек со светящейся подошвой. Одеваешь и ходишь – ступня подсвечивается. Мы день проносились во дворе, затем немного по коридору в квартире. И вдруг меня осенило:
– А что там светится? – спросила я сестру, которая чуть не налетела на меня от неожиданности. – Давай разберем, что там пищит?
Мы быстро реализовали задуманное, не учли только одного: сборка обуви в первозданный вид. Было бы хорошо, если после этого остался хоть один лишний шуруп, но дело осложнялось тем, что подошвы надо было приклеивать, и почему-то они даже не прикладывались обратно к резиновой подошве: мешали откуда-то взявшиеся проводки и какие-то прочие непонятные штуки.
В общем, ботиночки мы проносили пару дней, а то, что осталось от них после наших опытов, выбросили за кровать. Вечером того же дня папа спросил как нам новая обувь. Мы с сестрой переглянулись и пожали плечами:
– Мы не можем их найти. Пришли вечером домой, разделись. А сейчас – нет.
И очень убедительно развели руками и пожали плечами.
Искали наши растерзанные боты всей семьей ещё месяц. Затем пришлось родителям идти покупать новые пары. На этот раз все было в рамках принятых норм: без прикрас и привлечения внимания.
Папа мог позволить себе покупать нам подобные вещи, потому что он не упускал ни одну возможность заработать. И часто сам искал их, если они долго не шли навстречу. Уже тогда он открыл вместе с другом магазин «Фактория». Он вскоре стал местной торговой сетью. Сейчас это сеть магазинов на остановочных павильонах.
