Можно письма писать, говорить ни о чем,
Прижиматься телами в февральской ночи.
Мне еще тебя можно кусать за плечо,
А тебе говорить мне: «Прошу, не молчи».
Нам еще строить планы на завтрашний день,
Дальше мы не сумеем уже ничего.
Остывает февраль, остывает постель,
И язык заплетается пьяный его.
Я устала. Я тысячу раз устала.
Матерится дождь на озябший сквер.
Принимают слезы и дрожь вокзалы,
И лавстори делают из людей.
Мир сопит под утро, большой, прекрасный,
У него в запасе года, века.
В нем опасно все, в нем везде опасность,
Ты меня в нем бросил и ускакал.
Я устала знаки искать повсюду,
Разбирать пароли, молитвы петь.
Я устала, я плачу опять под утро,
И никто не хочет меня согреть.
А весна… Весна, погляди, какая!
Столько песен выучил соловей.
Только я-то текст ни черта не знаю,
Ни черта не знаю я птичий текст.
От сирени запах стоит блаженный,
Расходилось пламя, костер палил.
Ветер треплет белые занавески
И щекочет мачты и корабли.
От таких, как я, не уходят тихо,
От меня по телу и дрожь, и боль.
Мальчик, стань премудрым, большим, счастливым.
А меня не тронь.
А меня не тронь.
А стихи – это что-то вроде
Недосказанного в ночи.
Недосып при любой погоде
Не к добру, говорят врачи.
Для него – просто дней каскады,
Череда пустозвонных лун.
Для нее – что-то вроде «радость»
Быть похожей ни на одну.
И спина, стало быть, ровнее,
И плейлист по-другому сбит.
Для него – череда сомнений,
Для нее – новый круг Земли.
Даже дышится по-другому,
