Ольга Сергеева "С ангелами рядом"

Он мог бы даже кричать – в грохоте взрывов его всё равно бы никто не услышал. Однако парень понял – скорей по голодному взгляду Джино, чем по его губам. Он помедлил, но протянул ему вторую крысиную лапку. Это стало окончательной капитуляцией человеческого существа перед ужасными испытаниями, которые приготовила ему судьба. То, что осталось в нём человеческого, навсегда смешалось с животными инстинктами, лишь благодаря им и удалось выжить. Джино взял крысиную лапку и принялся обгладывать тёплое мясо.

После многодневного обстрела трупы, оставшиеся в траншее, начали вонять. Часто приходилось видеть самых стойких ребят судорожно рыдающими или дрожащими. Некоторых рвало, некоторые сидели в прострации, безучастно глядя перед собой остановившимся взглядом. Единственное, что удавалось каким-то чудом не потерять изможд?нным испытаниями солдатам, – солидарность. Это объяснялось только одним – плохо было всем без исключения. Поэтому дух товарищества, чувство сплоч?нности и единства не покидали ребят, заставляя их стать одной большой семьёй.

Джино с напарником, как и другие пулем?тчики, в часы непрекращающегося огня пытались отстреливаться, но им очень редко удавалось высунуться из окопа. В один из дней, когда он, полуоглуш?нный, выпустил очередь из пулемёта, почти не видя, куда стреляет, что-то разорвалось совсем рядом с ним. Ему показалось, что на голову свалилась тонна раскал?нного металла. Джино ничего не видел и не слышал, кружась со страшной скоростью в чёрном вязком облаке. Чьи-то руки подхватили его и потащили. Больше он ничего не помнил.

Когда он очнулся, не мог понять, открыты у него глаза или закрыты. Джино по-прежнему ничего не видел, чувствовал лишь сильное раскачивание. Со всех сторон к нему прижимались какие-то тела, изредка его слегка толкали или пинали его ноги. Мало-помалу к нему вернулись зрение и слух. Как в тумане, перед глазами стали вырисовываться фигуры других солдат, скученных в одном месте, сваленных чуть ли не друг на друга. Уши Джино уловили стук колёс по рельсам, и он понял, что находится в движущемся поезде с сотнями своих товарищей по несчастью.

– Эй, очухался? – спросил кудрявый парнишка, лежащий рядом.

– Где я? – прохрипел Джино.

– Там же, где и я, – ответил парнишка, – в плену.

– Я ничего не помню.

– Тебя, видать, контузило. Ты был без сознания. Нас покидали в вагон, как дохлую треску.

– Куда нас везут?

– Этого нам, дружище, не сказали.

На следующее утро поезд остановился, вагон открыли, и трое австрийских солдат начали выталкивать наружу пленных. Под прицелом ружей их кое-как построили и велели идти шеренгой по пыльной дороге. Длинный отряд раненых, голодных и измученных итальянских солдат вели под неусыпной охраной десять часов подряд, не давая им ни капли воды. Некогда сильные и выносливые мужчины плакали, падали и молили о смерти. Джино переставлял ноги автоматически, почти ничего не видя перед собой. Голова у него гудела, в ушах шумело, перед глазами плясали чёрные пятна.

Некоторые не могли больше идти. Упав, они просто лежали на дороге в пыли. Тогда австрийские солдаты велели пленным, у которых осталось хоть немного сил держаться на ногах, срубить в лесу толстые ветки и соорудить носилки для раненых. Тем, которые сами едва волочили ноги, теперь приходилось ещё и нести тяжёлые носилки. Положение усугубилось. Видя, что они рискуют не довести пленных до места назначения, австрийские конвойные принесли из походной кухни чайники и несколько кружек, разлив всем по несколько глотков холодного горького кофе.

К вечеру отряд измученных пленных подошёл к одному австрийскому селу. Всем было разрешено лечь прямо на лужайке перед селением. Солдаты повалились как подкошенные. Им разнесли чай и хлеб с повидлом – еду, которой они не ели несколько месяцев. После целого дня пути это показалось им самым вкусным угощением, которое они вообще когда-либо пробовали в своей жизни.

Пленных продержали в этом селении два дня. Спали и ели на той же лужайке, раз в день им давали чай и хлеб. Наконец приехали грузовики, и всех затолкали на них – настолько плотно, что они лежали друг на друге. Когда грузовики тронулись, несчастные почти пожалели, что их снова не погнали пешком. Дорога была каменистая и ухабистая, тела подпрыгивали на твёрдых досках, как мешки с картошкой. Раненые громко стонали и вскрикивали на каждой колдобине, у многих раны воспалились и заболели ещё сильней, так как солдатам не было оказано никакой медицинской помощи.

Пленных привезли в Инсбрук и распределили по казармам. Через некоторое время каждую группу отвели в душевую, где всех продезинфицировали. Раненых перевязали, особо тяжёлых отправили в госпиталь. Джино оставили в казарме, так как у него не обнаружили никаких физических повреждений. В девять вечера всем велели ложиться спать на соломенные матрасы, брошенные прямо на пол.

Джино, хоть и смертельно устал, не мог заснуть. Он думал о своих родителях, о том, что они не знают, где он, что с ним и жив ли он вообще. Тревога за родителей и всё то, что он пережил, окончательно подорвали его душевное состояние. Джино проплакал всю ночь и как ни храбрился, ему никак не удавалось справиться со слезами.

Утром пришёл доктор и спросил, есть ли желающие помогать ухаживать за ранеными в госпитале. Вызвалось несколько добровольцев, Джино тоже охотно отправился с ними, хоть у него всё ещё кружилась голова. Но это было дело, которое отвлекало от тяжёлых мыслей, а это было очень важно для психики солдат. Джино определили в палату с тридцатью восьмью койками, ни одна из которых не пустовала. Он работал день и ночь, но делал это с удовольствием, пусть ему и приходилось присутствовать на операциях, где солдатам ампутировали ноги и руки. Или видеть людей, которые представляли собой одну сплошную рану, и невозможно было поверить, что они смогут выжить.

Джино пришлось увидеть и множество смертей. В госпитале солдаты умирали от ран, а в казармах – от голода и туберкулёза. Пленных заставили самих построить себе кладбище и хоронить там своих товарищей. У пленных не было тёплых вещей, а казармы не отапливались. Почти всю одежду пленные обменяли на еду, чтобы не умереть с голоду. Зимой холод был просто невыносимым, температура в Австрии опускалась до минус тридцати, даже в казарме было минус десять.

Лучшими днями были те, когда раздавали чуть тёплый суп из воды, картошки и капусты, в остальное время их кормили хлебом, испеч?нным из муки пополам с измельч?нной соломой или желудями. Дневной паёк заключённого содержал порцию, которой не хватило бы и ребёнку. Ситуация осложнялась тем, что солдат заставляли выполнять тяжёлые работы, а смены длились по 12—14 часов. Они работали на рубке леса, в угольных шахтах и каменоломнях, на строительстве укреплений и железных дорог. Больше повезло тем, кто был занят на сельскохозяйственных работах, их кормили немного лучше.

В течение Первой Мировой войны в плен было взято 600 000 итальянцев, которые были размещены в концлагерях Австрии и Германии. Из них 100 000 солдат не вернулись к своим семьям, погибнув от болезней, холода и голода. И многие из этих несчастных сами сдались в плен, решив, что в концлагере им будет всё же лучше, чем в окопах. Джино Таманьини провел три долгих года в лишениях: год на фронте и два года в плену. С психологической травмой, которая осталась у него на всю жизнь, он так и не смог справиться.

Глава 3. 1917 год. Ненапрасные усилия

Ватикан

Папа римский, Джакомо делла Кьеза, работал в своём кабинете в Ватикане, когда к нему вошёл один из секретарей.

– Ваше Святейшество, вот документы, которые Вы просили принести, – он положил на стол папку.

– Спасибо.

Во время Первой Мировой войны папа старался донести до правительств враждующих держав свои мирные предложения с целью положить конец кровопролитию. Святой Престол в те времена отбывал заточение в Ватикане, и папа делла Кьеза очень страдал в заключении, но считал его своим покаянием, а войну – божьей карой. В курии было распространено мнение, что причиной войны стал отказ общества от принципов католической церкви.

Открыв папку, принес?нную секретарём, и достав нужные ему документы, папа начал составлять прокламацию о дипломатическом разрешении военной ситуации, чтобы послать её Карлу Австрийскому. В папке лежали также его прошения об оказании помощи пострадавшему гражданскому населению, беженцам и раненым, с приложенными к ним квитанциями о пожертвованиях со стороны Ватикана. Эти пожертвования поставили Святой Престол на грань банкротства, особенно учитывая положение самих понтификов в те времена и их отношения с королями Италии.

Ещё в 1870 году светская власть пап, которые правили Римом и половиной Италии, была подавлена. Сменяющие друг друга папы были заперты в Ватикане и никогда оттуда не выходили. Такие отношения между Итальянским королевством и католической церковью длились 59 лет.

Джакомо Паоло Джованни Ваттиста делла Кьеза родился в Генуе, в не особо богатой, но достаточно знатной дворянской семье. Джакомо хотел поступить в епархиальную семинарию, но отец был против. Когда ему исполнилось восемнадцать лет, он поступил в Королевский университет Генуи и окончил его через три года. Только после этого отец Джакомо согласился с его желанием посвятить себя церкви. Юноша учился в семинарии в Генуе, затем в Риме – в колледже и Папском Григорианском университете, где получил степень богослова.

В двадцать четыре года Джакомо делла Кьеза был рукоположен в священники и поступил в Академию церковной знати. Его целью и главным желанием было служить Святому Престолу. Свою дипломатическую карьеру он начал в возрасте двадцати девяти лет, уехав в Мадрид, где стал секретарём апостольского нунция. Это была хорошая практика для Джакомо, он проработал четыре года в Испании и вернулся в Рим.

В то время папой был Винченцо Печчи, который назначил Джакомо одним из своих секретарей и поручил ему вести протоколы. После смерти Винченцо Печчи папой стал Джузеппе Сарто, который был консервативнее, и карьера Джакомо в Ватикане приостановилась. Более того, новый папа решил и вовсе выслать его из Рима, назначив архиепископом в Болонье. Монсеньор покинул Ватикан в возрасте пятидесяти четырёх лет. Спустя шесть лет службы в Болонье папа Сарто пожаловал Джакомо кардинальскую мантию.

Через четыре месяца после этого Джузеппе Сарто умер, и кардиналы съехались в Рим на конклав. К удивлению всех и его самого, папой был избран Джакомо делла Кьеза – всего через несколько недель после начала Первой Мировой войны. Это было исключительным событием, когда папой избрали новоиспеч?нного кардинала. Так как шла война, делла Кьеза решил проводить коронацию в Сикстинской капелле, которая была намного скромнее, чем собор Святого Петра. Он принял имя Бенедикта XV.

Назначение папой и начало войны казались Джакомо волей судьбы – как будто Всевышний избрал именно его для борьбы с жестокостью и насилием. За небольшой рост его звали «малышом», но как только он сел в папское кресло, показал себя настоящим лидером. В течение трёх лет он неустанно рассылал всем враждующим правительствам письма с просьбой прекратить войну. Сейчас из принес?нной секретарём папки он вынул документ, на который возлагал особые надежды.

Это было обращение ко всем воюющим державам с предложением собраться за мирным столом переговоров. Данное обращение делла Кьеза отослал Государственному секретарю с целью узнать его мнение о содержании письма. У них была назначена встреча на одиннадцать утра, и точно в назначенный час раздался стук в дверь. С позволения папы, к нему в кабинет вошёл Государственный секретарь Пьетро Гаспарри.

– Ваше Святейшество, – Гаспарри подошёл и поцеловал кольцо на руке папы.

– Садись, Пьетро, – у них были дружеские и доверительные отношения.

Делла Кьеза положил перед ним черновик обращения с просьбой о мире.

– Ты сделал здесь пометку, объясни, что ты хотел этим сказать?

– Ваше Святейшество, возьму на себя смелость посоветовать Вам заменить слова «бесполезная резня».

– Почему я должен их заменить? Эта война не кажется тебе бесполезной резней?

– Без сомнения, Ваше Святейшество. Но это послание будет читать весь мир, от правителей государств до последнего солдата. И это может быть… хм… – Гаспарри тщательно подбирал слова, – опасно.

– Опасно для кого? Это послание и рассчитано на то, чтобы его прочитал весь мир.

– Опасно в первую очередь для Вашего Святейшества. Для Святого Престола. Для всех нас, наконец.

Делла Кьеза задумался, постукивая пальцами по столу.

– Нет, Пьетро, оставь всё как есть. Я несколько раз перечитал текст послания и всё хорошо обдумал. Хочу донести до мира именно то, что написал.

Гаспарри сдержанно вздохнул и сказал:

– Как будет угодно Вашему Святейшеству. Я подготовлю документы к печати.

Он забрал папку и вышел из папского кабинета.