ISBN :
Возрастное ограничение : 16
Дата обновления : 04.04.2024
Atom Dust: Что ждет нас на следующий день?
Роберт Андреевич Оболенский
«Война. Война никогда не меняется, как и бизнес, что извечно находится в поиске трехкратной маржи. ». – сказал хриплым голосом мужчина в наушниках Алана Грейсона, когда он прижался к раздвижным дверям тесного вагона подземки. Наблюдая сквозь мутное стекло за сплетённой чередой кабелей, ощущая искреннюю веру в то, что нити и его судьбы важным образом переплетутся, и он получит заветное место в корпоративной обойме «Эко Кор Индастриз». А от мечты его отделяло лишь формальное собеседование с будущим боссом Джимом Коганом, человеком старой закалки: горделивым, заносчивым и нетерпимым ко всему новому. Эти двое сразу невзлюбят друг друга, а мечты парня рухнут без шансов. Однако обстоятельства стальной цепью свяжут их воедино, когда часы Судного дня пробьют полночь, и прежний мир сгинет в пламени мировой войны, оставив Грейсону и Когану одну мечту на двоих, ту, что заключена в простом слове «Выжить!».
Роберт Оболенский
Atom Dust: Что ждет нас на следующий день?
В шаге от рая
Часто я спрашиваю себя: Что есть фантазия, как не скрытая под плотной завесой неизвестности реальность? Та, что открывает себя лишь в тот момент, когда мы сталкиваемся с ней лицом к лицу.
Нельсон Биглз, основатель компании Ред Кэп.
09:42 АМ
Глубоко вздохнув, Алан Грейсон попытался отстраниться от качки в вагоне, от запаха чужих тел – от всего того, что мешало сосредоточиться на бегущем перед глазами видеоряде. Три повторения дыхательных методик – неспешный вдох, степенный выдох. Он тянется к браслету, легко касается дисплея и переводит линзы в широкоформатный режим. Пред ним волчком кружит загрузка, легкая рябь, слышен похожий на всплеск звук.
Экран вмиг гаснет, и Алан видит голубое небо. Так ясно, словно птица в полете, словно сам он там и парит в лучах начала дня. Пролетает над парком, слышит из-за горизонта голос. Он не узнает его – это Леонард Коэн. Но какие его годы! Птица снижается, лавируя в потоке, уходит к озеру, летит к большому дому. И нет уж зрителя и птицы, сознания сплелись в единый ряд. Теперь весь он, это тот дом и бархатисто хриплый голос, что шепча, вызывает чувства – будоражит, и холодом проходит вдоль спины:
«Это был один из тех домов, что так легко, увидев, позабыть: светлый фасад, темная кровля. У гаража машина, белый забор и гордо реет звездно-полосатый флаг. Лужайка перед домом аккуратно прибрана, а вдоль бегущей к крыльцу дорожки, цветут розы, – рассказчик замолкает на мгновенье, а камера спускается с небес и замирает у входной двери. – Казалось бы, идиллия, мечта, – тяжко вздыхая, шепчет Коэн, – Но, встав поближе, замерев, вы различите царящие там споры, те, что так часто разрушают брак».
Резкая смена кадра переносит Грейсона на кухню, где крупный, грузный мужчина за сорок, смотрит пустым взглядом в тарелку с остатками размазанного по ней желтка. Он собран, недвижим, и лишь скула предательски трясется, а рука сжимает пустой стакан. Вдруг что-то в нем меняется, морщины со лба сходят, а на губах – полуулыбка.
«Ты долго шел к этому, Фрэнк. Очень долго, – растягивая последние слова, повторяет он себе в несчетный раз за день. Скрещивает приборы на тарелки, сцепляет пальцы на груди и откидывается на спинку стула, что, словно по команде жалобно скрипит. – Еще немного, и ты прожмешь этого сученка из министерства, – сжав зубы, он цедит каждый слог в уме, – Контракт будет твой, Фрэнки, ведь ты им сердце этими руками вырвешь, но свое возьмешь, а там…»
Он мечтательно закатывает глаза, жадно облизывает губы, представляя себе лодку из каталога «Фишинг Дайджест», ровную гладь озера Тахо и тот внушительных размеров дом, что он приметил еще пару лет назад. Прикрыв глаза, он чуть ли не мурчит от предвкушения. Так счастлив, что и не слышит гомона со второго этажа их дома в пригороде Сакраменто. Но вот в дело вступают барабаны, и истошный, срывающийся на крик, голос жены возвращает его из мира грез. Нещадно бьет об реальность, как ту жирную рыбу, которую он в мыслях только что удил. И теперь в голове у Фрэнка, лишь одно: «Ну, твою мать, что опять-то стряслось?»
– Филипп, немедленно открой дверь! – в ответ детский крик, – Не вынуждай меня открывать её силой, иначе…
Цепляясь за поручень, как за спасательный круг, Фрэнк медленно поднимается по лестнице. Внутри него все клокочет, воспоминания из прошлого – жена ведет себя так же, как когда-то его мать.
– Сегодня, ну почему именно сегодня, твою мать, – бормочет он под нос, преодолевая последнюю ступень, видит барабанящую в дверь детской жену, ловит себя на мысли, что с возрастом она изменилась, и вновь задается вопросом: "Ну почему черлидерши с возрастом манерами и телом все более походят на футболистов – долбаных парней из защиты? – он смотрит на нее и вновь шепчет: – Что с тобой стало, добавь кепку, да усы, и ты будешь вылитый Энди Рид [1].
[1] Эндрю Уолтер Рид – в прошлом известный тренер по американскому футболу, трижды приводил команду «Канзас Сити» к взятию Суперкубка. Член зала славы НФЛ. Иными словами, его достижения так же велики, как и его талия размера четыре икс эль.
– Последний раз повторяю, Филлип! Сделай музыку тиши, открывай дверь и натягивай на себя эту чертову форму, а то две недели без сетевых сервисов тебе обеспеченны, – кричит она и, словно в подтверждение угрозам, топает ногой.
От этой картины у Фрэнка по спине холод, он вызывает проекцию календаря на умном браслете и, делая вид, что печатает, подходит к ней с невозмутимым видом.
– Какие-то проблемы, дорогая? – он монолит, невозмутим, как Сфинкс из долины Нила.
– А сам не видишь? – она безуспешно дернула ручку двери несколько раз к ряду. Убрала выбившуюся прядь со лба, взглянула на мужа исподлобья и добавила: – Не хочет надевать школьную форму, это все ты его разбаловал.
– Ага, – спокойно отвечает Фрэнк, а внутри него клокочет жерло вулкана: «Как же ты затрахала меня, тупая ты сука! Сплошные истерики, жалобы, когда-нибудь я сброшу тебя вместе с твоим сраным Кадиллаком Куп Девиль прямо в самый глубокий каньон, да хоть в тот же Великий и, поверь, это будет великий день!»
– Фрэнк, Фрэнк!? – щелкает она пальцами у его носа, – Ты все еще тут? А то мне показалось, ты куда-то улетел!
– Значит, форму одевать не хочет, ладно, – вздыхает отец семейства, и вальяжно стучит в сыновью дверь, – Эй, чемпион, это твой большой папочка, – ухмыляется Фрэнк, смотрит на жену, что топчет пол, как бык копытом землю, и упирает загорелые руки в бока. «Да, если так и дальше пойдет, то после рождения второго она тебя и прирежет», – мысленно комментирует он стойку жены, оттого убирает маску вальяжности подальше. В лице становится серьезным, касанием сбрасывает проекцию календаря с браслета прочь и твердой рукой стучит в дверь, – Что у вас тут стряслось, чемпион, рассказывай?
– Мама обещала, что я могу одеть джинсы в школу.
– Ну, так в чем проблема?
– Теперь она заставляет одеть форму.
– Ага, – качает головой Фрэнк, говорит – Минуту, чемпион, сейчас разберемся. – Поворачивается к жене и спрашивает, – Барби, куколка, это правда?
– Фрэнк, – говорит она и зигзагом проводит пальцами у губ.
– Что? – с недоумением спрашивает он и видит, как она жестом просит его отойти от двери.
Они отходят, он наклоняется, она шепчет:
– Я забыла.
– О чем? – шепчет в ответ Фрэнк.
– О дне этом чертовом.
– Каком, на хер, дне?
– Ну, об этом, – косит она глазами в сторону, словно дает какой-то тайный знак.
– Скажи уж прямо,– вулкан внутри уже дымит: вот-вот начнется извержение.
– Праздник, – подмигивает она и, видя недоумение, добавляет, – День Нового Союза, Фрэнк.
– Вот твою мать.
– Именно, твою, – тычет жена ему пальцем в грудь.
Фрэнк морщится от укола ногтем, жерло вулкана засыпает, а он вспоминает тот самый злополучный день. Он сидел в своем кабинете, второй бокал после обеда – в тот день он отхватил сочный строительный подряд, а по всем каналам шло выступление президента Томаса Дилана. Бессменный лидер нации вещал с трибуны, тряс кулаком и говорил:
«30 сентября 2083 года, пусть все нации Земли запомнят это дату, – это очередной виток в истории величайшей страны, наше наследие и подарок миру. День, когда Америка вернула себе былое величие и взяла под крыло полмира!» – с бородкой и пепельным помпадуром, президент более походил на звезду Нового-Голливуда из Атлантик-Сити. То был, уже десятый повтор президентской речи за день, и Фрэнку казалось, он знает ее наизусть. Тогда он сплюнул в гортензию возле окна и велел цифровой помощнице переключить канал на что-нибудь поинтересней. Но тупая манда Найс вновь включила новости, где уже ведущий с четвертого канала распинался о важности этого сраного дня: «Президент Дилан уже говорил об этом в своем обращении, но я подчеркиваю этот факт еще раз. Американская нация должна отныне понимать День Нового Союза, – это великий день, что по своей значимости приравнен к празднованию 4 июля – Дню независимости США».
«Да, умеют же они подлизать», – сказал в тот день Фрэнк и, переключив на футбол, нацедил себе еще на два пальца. К трем он уже сильно поднабрался, вызвал такси и по дороге к дому заехал в какой-то левацкий бар, где возле туалета, за круглым столом сидела кучка безусых студентов. Они в голос рассуждали о том, что преобразование США в КССГ – это конец всему. Что занимающий уж третий срок президент, это нарушение всех устоев, а День Нового Союза не что иное, как плевок на всех американцев. И что уравнивание статуса двух дат – это предательство, очередной плевок на лики предков и всё то светлое, что завещали нам отцы-основатели. Фрэнк заказал двойную порцию Старины Тома. Пытался смотреть первую игру футбольной лиги, но невольно – краем уха слушал эти тирада юнцов из молодежной организации «Союз единства», качал головой, играл желваками и, сжав бокал, повторял под нос только одно: «Сучата мелкие, были бы вы тут году в 78-ом, когда генерал Мейлорд Кросби, как нож сквозь масло, прошел победным маршем по западному побережью. Вот тогда бы вы мне рассказали о плевках и позоре».
В гражданскую войну, капитан Фрэнк Катл воевал за Запад. Он не был профессиональным военным. Закончил только курсы офицеров и сразу отправился на фронт. Оттрубил с 75-го по 78-й, не отрываясь на госпиталя и прочие тылы, всю войну, как от звонка до звонка. Он смог пережить победу Востока, уцелел он и в Третьей Мировой – все благодаря одному важному качеству – он всегда умел брать свое. Но сейчас ему было стыдно за все те годы: он сидел в замшелом баре, слушал пустые речи сопляков и чувствовал, что, сожми он бокал еще чуть сильнее, как тот треснет, а на стойку упадет свежая кровь. В тот миг он сказал себе: «Угомонись, дружище, тише». Но один из студентов вздернул к потолку бокал со светлым Бадди, и отчетливо крикнул на весь зал, что их поколения не допустит этой диктатуры власти, которую по глупости допустили их отцы.
На этом тосте бокал треснул, а Фрэнк унес с собой два уха, глаз и десяток девственно белых зубов. Дело в последующем замяли, владельцем бара оказался ветеран. Фрэнк помнил тот день в мельчайших подробностях, как потом выбросил в окно трофеи, замотал скотчем кулаки, а Барбаре сказал, что не увидел выступ на стройплощадке, споткнулся да упал.
С того момента уж пять лет прошло, но до сих пор он слышит свой тогдашний голос. Как рычал: «Ах вы тщедушные ублюдки! Да где вы, суки, были, когда сравняли Голливуд с землей? Да вы хоть чуяли тот смрад сожженных тел, что бил мне в нос, когда окончилась резня в Сан-Бернардино!?» В тот день могучий Фрэнк проснулся и вновь играл людьми в пинг-понг. Да, капитал Катл всегда умел брать свое.
– Ты куда опять улетел, Фрэнк? – говорит жена и вновь тычет его ногтем в грудь.
«Да чтоб тебя, так и проткнуть же можешь», – мысленно вторит Фрэнк, приходя в себя. А вслух говорит:
– Сейчас все сделаю. Не помнишь, где у нас инструменты?
– Нашел, кого спросить – твои же инструменты, – фыркает Барбара и крестит руки на груди, – Может, в гараже?
– Логично, – Фрэнк легко стучит в дверь детской и слышит, как сын отшатывается от двери, – Шпионишь за нами, чемпион?
– Я проверял колонки, пап.
– Ну, так можешь не проверять, делай потише. Твоя мама хочет тебе кое-что сказать?
Он видит, как жена разводит руками, жестом показывает ей, мол, надо парня уболтать, а сам он мигом в гараж и вот-вот вернется.
– Пап? – спрашивает ребенок, но большой папочка уже на полпути к цели.
– Папа отошел, это мама, – она подбирает слова, пытается звучать как можно мягче.
– Мам, я уже выбрал джинсы.
– Ты у меня молодец, открывай, и обсудим, какие лучше, – хмурясь, отвечает мать. Старается сдержать поток возмущения, то и дело смотрит на золотые часы, доставшиеся ей от матери. Да спешно перебирает звенья на браслете.
– И никакой формы, честно?
– Конечно, Филл, открывай и поговорим.
– А куда папа ушел? – и в голосе ребенка звучит сомнение, ведь подобное случалось далеко не в первый раз.
«Она на взводе, Фрэнк. Восьмой месяц уже пошел, чего ты от нее хочешь? Сам посиди дома недельку-другую без дела, да с пузом, как у бегемота, и посмотрим, как запоешь», – успокаивал он себя, попутно прикидывая, чем отворить дверь, да как не опоздать на встречу.
– Мам-мам?
– Что?
– Куда папа ушел?
– Он готовится к встрече, открывай дверь, я устала, – отбивая ритм по полу и кусая губы, сдержанно сказала мать. Тряхнула рукой и посмотрела на циферблат – прошло целых две минуты. А доносящаяся из детской песня подошла к концу и вновь началась сначала.
Пальцы музыканта плавно перебирали струны: заиграло вступление, а терпение матери уже готово было лопнуть. И стоило в дело войти барабанам, как она занесла кулак, готовая постучать в дверь со всей той силой, что порождала злость.
Фрэнк был уже в гараже, когда колонки ожили, и отзвук рваных ритмов заполнил дом. «Вот молодец, успокоила», – подумал он, оглядывая завалы из увлечений жены.
– Ну почему именно сегодня? – спрашивал он себя, пробираясь к шкафу с инструментами сквозь нагромождение вещей. – Все эти тряпки, коробки, а швейную машинку надо было ещё в начале лета выбросить, – он освободил подход к шкафу наполовину, когда услышал звук шагов на лестнице. Тяжело вздохнув, покосился на стоящий в другом углу оружейный сейф, вспомнил весь свой комплект, и представил, как достает наследие былых времен – старый русский СКС. Как сует ствол в рот и красит потолок в багряные тона.
– Фрэнк.
– Что?
– Фрэнк!
– Да что тебе от меня надо?! – хочет взорваться он, но сдержанно говорит: – Да, дорогая.
– Достал инструменты?
– Еще минуту, – вулкан в груди готов взорваться.
– Ты можешь побыстрее, мы уже опаздываем.
– Да что ты говоришь?! – с наигранным удивлением отвечает он, а в ответ ему, лишь удаляющийся звук шагов.
Рывком, отбросив в сторону очередную коробку с пряжами, он открывает дверцу шкафа. Рыщет по полкам, вытряхивает, все прямо на пол и, только хлопнув дверцей, видит на шкафу заветный красный кейс.
В тот же миг, осилив лестницу, мать бежит к детской, в боку колит от нагрузки, она хватает ртом воздух и с силой барабанит кулаком в дверь.
Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом