И ещё о том, что он понятия не имеет, про что будут задавать вопросы. Адмирал так ему про это и не сказал и наверняка неспроста.
В этом отношении экзамен был до ужаса похож на саму жизнь.
– А почему вас двое? – нарушил молчание заместитель директора. – Сказано же: по одному заходить.
– В силу особых обстоятельств, – отозвался Юкио, – некоторые особенно талантливые ученики нашей школы весьма ценны для государства. Разумеется, враги были бы очень рады им как-то навредить, желательно насмерть. Поэтому к таким учащимся приставлен телохранитель из числа других, бесполезных учащихся. Чтобы с ними ничего не вышло.
– Не думаю, что тот, кого ты притащил, способен тебя защитить, – произнёс заместитель директора и бросил на Кимитакэ такой презрительный взгляд, что чуть не прожёг в нём дырку.
– Совершенно верно, – ответил Юкио. – Это я его защищаю.
– И кто тебя на это уполномочил?
– Название Стальная Хризантема вам о чём-нибудь говорит?
Члены комиссии переглянулись. Не очень ясно, к какому выводу они пришли, но заместитель директора прекратил свои расспросы.
– Ваше имя, – скомандовал генерал, открывая новую страницу в блокноте.
– Сатотакэ Юкио, – ответил Юкио, сложив руки за спиной. – Сатотакэ пишется теми же иероглифами, которые в китайском чтении звучат: РИ-ДЗЭН. Полагаю, вы легко их определите.
– Странные знаки, – заметил военный. – Если у вас в семье и правда имя в фамилию перешло, то имя «Сатотакэ» так не пишется.
– Возможно, моя фамилия произошла не от имени, – ответил Юкио. – Возможно, это какое-то прозвище или искаженное иноземное слово. Например, латинское слово Legion, они могли узнать его от миссионеров-католиков. Японец, скорее всего, произнесёт его как «ридзэн». А иероглифы уже потом подобрали.
– И с чего бы миссионерам-католикам называть кого-то Легионом?
– Они имели в виду, что «Легион имя мне, потому что нас много».
Окава Сюмэй заулыбался и повернулся к военному.
– Он хорош, – произнёс профессор. – Европейскую классику знает. Запишите это.
Генерал записал, а потом спросил:
– Какими языками вы владеете.
– Japanese, – ответил Юкио. – Fluently.
– Почему вы считаете, что подходите для особой школы переводчиков?
Вместо ответа Сатотакэ принялся стаскивать с себя чёрный френч школьной формы. Под френчем не оказалось ни рубашки, ни нижней майки. И прежде чем члены комиссии успели сообразить, что вообще происходит, френч полетел на пол, а обнажённый до пояса Юкио уже подскочил к столику и схватил канцелярский нож прямо у них из-под носа.
– Я так считаю, что вам придётся меня взять, – всё таким же невозмутимо-холодным голосом произнёс он. – Потому что если вы меня не возьмёте, я выпущу себе кишки прямо вам на стол. Это вызовет смерть для меня и огромный скандал для вас с Министерством образования. А вам проблемы не нужны. Вам ученики нужны, а не проблемы.
Кимитакэ успел заметить, что тело у его друга такое же точёное, не сильное, но изящное, с безукоризненной осанкой и с неплохим мышечным корсетом. Конечно, не античная статуя – скорее, европеец под воздействием японского искусства, который рисует изысканную обнажёнку для столичных эстетов. Какой-нибудь Обри Бёрдслей.
А ещё заметил, как нестерпимо ярко горит солнце на лезвии занесённого канцелярского ножа.
Потом тишина закончилась.
– Превосходно! – воскликнул генерал. – То, что надо! Вот это самоотдача, вот это страсть! Молодой человек, мы вас берём! Пишите приглашение! Такие нам нужны! Такие нам нужны.
Юкио поклонился комиссии – так низко, что чуть не угодил краем волос в чернильницу. И зашагал обратно. По дороге он поднял куртку и снова в неё забрался.
Тем временем Окава Сюмэй уже отложил кисточку и поднял готовое приглашение.
– А бумагу возьмёте?
– А вы меня без бумаги не возьмёте?
Самый опасный человек Японии горестно вздохнул:
– Взять-то возьмём, – сказал он. – Проблемы просто будут. Вдруг кто-то жалобу напишет: почему какого-то Сатотакэ приняли, хотя приглашения при себе не было? Это ты на Стальную Хризантему работаешь, а мы, к сожалению, на правительство.
– Разумеется, – произнёс Юкио. Но приглашение забрал. Потом отошёл к выходу, где был прислонён его зонтик. Снова сложил руки на зонтике и принялся ждать.
Теперь шёл Кимитакэ. И с каждым шагом пол казался ему всё более хлипким. Казалось, сейчас он провалится – вниз, в подпол, в смертоносное смердящее болото…
– Это Котака, – пояснил заместитель директора. – Лучший ученик в выпускном классе.
– Кимитакэ, – поправил его школьник.
– Что?
– Моё имя читается: Кимитакэ.
– Что ты о себе возомнил? Думаешь, я иероглифов не знаю.
Генерал воспринял это спокойней. Полез куда-то за спину и достал громадный том в синей обложке. Сперва заглянул в указатель ключей, потом перелистнул на нужную страницу и хмыкнул.
– Действительно, в именах это читается «Кимитакэ». Имя помечено как редкое. Желаете посмотреть?
– Я доверяю вам безусловно, – торопливо заговорил заместитель директора. – Просто не знал, что есть и такие иероглифы. Прошу простить моё невежество.
– Для «Розы» тоже есть иероглиф, только им никто давно не пользуется, – назидательно произнёс генерал. Он захлопнул словарь и опять обратился к школьнику: – Не беспокойся, если тебе кажется, что ты в чём-то подходишь не до конца. Нам нужны разные люди.
– Вот именно! – вступил Окава Сюмэй. – Я про это и пишу. Наши мечи должны быть обоюдоострыми. Такой меч будет беспощаден к несправедливости, которая пронизывает современную Азию. И в то же время он будет ещё более беспощаден к злу, которое укрылось в самой Японии. Таким образом, те, кто сражается за возрождение Азии, неизбежно становятся теми, кто воюет за реформу и построение более счастливой Японии.
На этом месте Кимитакэ чудом не рассмеялся. Как только он услышал про обоюдоострый меч, ему немедленно вспомнилась история про интервью гейши, которая сопровождала одного знаменитого французского писателя во время его путешествия в Токио.
У этой искушённой леди спросили, какое впечатление великий француз произвёл на неё как на женщину.
«О, можете быть спокойны, – ответила гейша. – Наш гость – один из тех мужчин, кто искусно орудует обоими мечами!»
К сожалению, Кимитакэ слишком хорошо понимал, что за такие истории с экзамена его прогонят. И поэтому заговорил про другое:
– Если вы мне позволите, – сказал он, – я сам напишу себе приглашение. А вы по исполнению оцените, достойное ли это приглашение того, чтобы меня пропустить.
– Похоже, ты решил брать пример со своего бестолкового приятеля, – заметил заместитель директора. – Придуриваешься, чтобы экзамена избежать.
– Пример этого Сатотакэ Юкио – не худший пример, – возразил генерал. – А человеку, которому досталось имя Кимитакэ, остаётся только стремиться к тому, чтобы эдакое имечко прославить… Отрежьте ему бумаги, пусть попытается.
Кимитакэ пододвинул к себе отрезанную страничку. Бумага была настолько хороша, что просто ласкала кончики пальцев, когда он касался её краёв.
Школьник окунул кисть в густые чернила, которые лоснились, словно волосы Юкио, – и принялся выводить. То, что он выводил, было весьма каллиграфично – пусть и имело самое отдалённое отношение к пригласительному письму.
В актовом зале воцарилась тишина. Все трое членов экзаменационной комиссии смотрели во все глаза. Учёные мужи пытались понять, что он творит и как собирается выкрутиться.
Наконец надпись была завершена. Чернила засыхали сразу же, превращаясь в несмываемые чёрные следы.
Кимитакэ взял лист за уголок и осторожно поднял его. Ни одна капелька не сдвинулась с поверхности листа. Чернила уже засохли, композиция слилась с бумагой в единое целое.
– А теперь – огонь, – сообщил школьник и тряхнул рукой. Каллиграфическая композиция вздрогнула, поползла – и спустя мгновение чёрные штрихи рванулись с поверхности языками лоснящегося чёрного пламени.
Огонь быстро охватил листок и спустя пару минут огромный чёрный язык уже пожрал страничку до конца. Когда пламя уже подходило к пальцам, Кимитакэ встряхнул рукой и пылающий лист исчез, рассыпавшись на мелкую чёрную сажу.
В зале пахло смесью чернил и едкой гари.
– Никогда такого не видел, – констатировал профессор Окава Сюмэй. – И никогда до конца не верил, что такое бывает. Хотя читал про такое, конечно. Но ведь и про горных ведьм рассказывают всякое там… Давайте я напишу вам нормальное приглашение.
Пока он писал, генерал сурово исследовал школьника сквозь очки.
– А скажи, – вдруг произнёс он. – Как долго, по-твоему, нужно тренироваться, чтобы вот так, как ты, поджигать?
– Я в точности не знаю. Я увлекаюсь этим с детства и не знаю, как долго надо тренировать человека именно с нуля. К тому же это не простой огонь, а чёрный, чернильный. Его свойства пока ещё не изучены. Ведь современные физики, как правило, не в ладах с каллиграфией.
– Это обнадёживает. Поздравляю, кстати, с поступлением. Теперь твой приятель сможет тебя и там охранять. Чтобы враги не украли.
Кимитакэ с поклоном принял листок. И отметил про себя, хоть и не подал виду, что каллиграфические навыки самого опасного человека Японии всё-таки похуже будут.
Когда они вышли, к ним пулей подлетел староста.
– Что там? – спросил он. – Вопросы сложные? Что спрашивают?
– Наверное, что-то очень сложное, – ответил Кимитакэ. – Но нам всё равно отвечать не пришлось.
– Что-то долго вас прогоняли.
– А нас и не прогнали. Нас пригласили. За особые наши таланты.
– И что это были за таланты?
– Так это же наши таланты. Не твои.
– А вдруг и у меня какие-то особые таланты есть?
– Если бы они у тебя были, – произнёс Кимитакэ, с каждым словом всё больше наслаждаясь твоим торжеством, – то ты бы нам вопросы не задавал. А просто вошёл – и продемонстрировал!
* * *
Экзамен порядочно вымотал Кимитакэ, пусть ему и не пришлось отвечать на сложные вопросы. Поэтому он кое-как дотащился до главного здания школы и рухнул там на скамейку, которая хитро пряталась в разросшихся кустах.
Что делать дальше, было не очень ясно. Но оно и к лучшему. У школьника наконец-то было время, чтобы перевести дыхание и отдохнуть.
«Всё-таки мне немного повезло, что я здесь вырос, – подумалось ему. – Окажись на моём месте иностранец или даже японец, но из другой эпохи – он ни за что бы не справился. Чужак бы просто не понял, что здесь творится и какие условности надо соблюдать, чтобы не угодить под колёса локомотива истории».
Кимитакэ поднял взгляд и увидел, что Юкио стоит прямо напротив него.
Школьник не стал даже спрашивать, как Сатотакэ ухитрился его отыскать. Он уже привык, что от его приятеля можно ждать чего угодно.
– Есть какие-то новости? – спросил Кимитакэ.
– С нашим классом закончили, – был ответ. – Прошли четверо, не считая нас. Старосты среди них нет.
– Это приятно слышать, – сказал Кимитакэ. – Хотя бы в выпускном классе, но мы наконец-то от него отдохнём.
– А чтобы его утешить, – продолжал Юкио, – ему передали подробности нашего нового назначения. Обучение в школе будет замаскировано под трудовую мобилизацию. Мы сделаем вид, что поедем на военный завод. Уже там предъявим наши приглашения – и нас начнут учить по-настоящему. Хотя те, кто струсил, могут и не предъявлять и вместе со всеми скручивать гаечным ключом лёгкие самолёты под шиферными навесами.
– Можешь быть уверен, я не откажусь, – губы Кимитакэ изобразили улыбку. – Иногда я мечтал работать дипломатом, хотя и не верил, что это будет для меня возможным. Мой братик был всегда уверен, что это возможно, но он же ребёнок совсем… А ещё родители будут спокойны насчёт моего будущего… Кстати, Юкио-кун, а твои родители, которые в Наре остались, не пытаются тащить тебя на правильную дорогу? Или сами рады, что от такого отделались?
– Отечество – мои родители, – ответил Юкио. – Но я вас понимаю, семейных.
– Надо будет зайти к директору, – продолжал Кимитакэ, больше чтобы заполнить неудобное молчание. – Думаю, у адмирала есть в чём нас напутствовать. Он же не знал, что мы пройдём экзамен, – хотя сам в этом и не сомневался.
– Я думаю, нам сейчас не стоит к нему даже приближаться, – заметил Юкио.
– Зря опасаешься. Я же говорил с ним сегодня. Он человек понимающий.
– Причина тут другая, – голос длинноволосого стал тише. – Пока мы были на экзамене, кто-то отрезал господину директору голову.
5. Исчезнувшие бумаги
Казалось, что сама тишина в саду Гакусюина стала какой-то зловещей.
Разумеется, сегодня здесь и так было довольно тихо. Но сейчас, когда Юкио сообщил про отрезанную голову адмирала, словно изменился сам воздух – он сделался вдруг каким-то тяжёлым и трудным для дыхания, так что у Кимитакэ даже закружилась голова.
Школьник вцепился двумя руками в дерево скамейки, посопел носом и спросил:
– Кто это сделал?
– Я полагаю, враги нашего государства, – невозмутимо предположил Юкио. – Но точных подробностей пока неизвестно. Следствие уже ведётся.
– Тебя допросили? – спросил Кимитакэ, припоминая, как его самого недавно допрашивали. Интересно, как продвигается то дело…
