Легкий толчок в грудь рукой Веригина напомнил делающему первые шаги (уместнее было бы выразиться „первые махания ластами“) аквалангисту еще об одном желающем подышать кислородом. Максим жестом попросил Валентина вернуть ему его загубник, а затем ткнул большим пальцем вверх, призывая товарища всплывать. Решетников еще не до конца оправился от потрясения и поэтому весьма неохотно разжал зубы и вынул изо рта каучуковую капу с подсоединенным к ней шлангом. Максим быстро наполнил кислородом легкие и вновь отдал загубник приятелю. Так, передавая друг другу резиновый раструб и попеременно расходуя запас содержимого исправного акваланга, друзья поднялись на поверхность.
– И-и… – Решетников стал наполнять воздухом грудную клетку.
– Все в порядке? – поинтересовался Максим.
– Ага, – в перерыве между вдохом и выдохом ответил Валентин.
– Все хорошо, что хорошо кончается, – резюмировал бородач. – Давай выбираться.
Поменяв одну стихию на другую, товарищи сняли с себя снаряжение.
– А представь, что все это случилось где-нибудь на озере, в море или на большой глубине, а не в этой искусственной лагуне? – сказал Веригин.
– Даже и не хочу представлять, – вяло произнес Решетников и в изнеможении распластался на кафельной плитке. – Спасибо тебе, Макс, ты спас мне жизнь.
– Ерунда. Обычная подстраховка. Это входит в мои обязанности инструктора по подводному плаванию. Я свой хлеб в нашем акваклубе не зря ем. Правда… – Максим озабоченно посмотрел на аппарат Валентина и принялся с ним возиться, – правда, вот с баллонами какая-то накладочка случилась. То ли их кислородом плохо забили, то ли манометр барахлит, то ли клапан отказал…
– Потом разберешься.
– Конечно, разберусь, – пообещал опытный аквалангист. – Такие фортели нельзя оставлять без внимания. А не то моментально в море.
– Спасибо тебе, Макс, – снова поблагодарил Решетников, передернувшись при воспоминании о пережитом кошмаре.
– Да ладно! Заладил! Прямо как Карлсон и Малыш. „Ура! Свершилось чудо! Друг спас друга!“
– Похоже.
– Для полного сходства осталось только утыкать тебя, как покойника, свечками, наподобие того торта, который уплел Карлсон, а мне воткнуть в задницу вентилятор, на что я ну никак не соглашусь!
– Аквалангист с пропеллером меж ягодиц? – Валентин повернулся на бок и глянул на одноклассника так, что тот сразу понял: к его фигуре мысленно приторачивают дополнительный агрегат. – А ты бы выглядел оригинально, Макс! – По лицу несостоявшегося утопленника скользнула улыбка. – С таким приспособлением тебя бы охотно взяли на съемки фильма „Человек-амфибия-2“!
– Ожил? Да? – поинтересовался Максим, заметив перемену в настроении приятеля. – Шутковать начал? А ну вставай! Хватит разлеживаться! Сейчас сюда придет очередная группа на занятия, надо освобождать место. Понял?
– Ты что, обиделся? – спросил Решетников, поднимаясь на ноги.
– С чего бы это?
– А чего тогда таким злым стал?
– Да я на себя злюсь! Никогда бы не простил себе, Валь, если бы…
– Брось! – не дал докончить Решетников. – Я живуч! Я и в воде не тону и в огне не горю! – Он поднял с пола акваланг и ласты. – Пошли?
– Пошли.
И друзья, поблескивая мокрой резиной гидрокостюмов, зашлепали босыми ногами в раздевалку.
И только в душе Максим понял, что Решетников совершенно пришел в норму и истерика, в любом ее проявлении – от гнетущей подавленности до гомерического хохота, ему не грозит. Намыливая голову шампунем, Веригин спросил:
– А признайся, Валь, испугался?
Валентин сделал вид, что из-за шума воды не расслышал.
– Валь! – окликнул друга Веригин.
– А? – отозвался тот, поворачиваясь к своему спасителю всем корпусом, по которому сползала хлопьями мыльная пена.
– Я спрашиваю, ты испугался там, на глубине?
Решетников провел ладонями по лицу сверху вниз, сгоняя воду, затем встряхнул руками, рассыпая мелкие брызги, и растянул губы в смущенную улыбку.
– Да. Струхнул, – не стал он кривить душой и честно признался. – Думал все, хана! Кранты!
– Главное – не паниковать. Спокойствие, только спокойствие.
– Это что, фрагмент будущей лекции перед группой записавшихся в ваш клуб „чайников“?
– А ты уже не „чайник“?
– Да я уже матерый подводник! – Валентин выпятил грудь и ударил в нее кулаком! – На моем счету тысяча и одно погружение! – Но при виде удивленного лица друга поспешил прибавить: – В обычную эмалированную ванну!
Максим рассмеялся и похлопал по мокрому плечу приятеля:
– Ты каким был в школе, таким и остался.
– А каким я был в школе, Макс?
– С закидонами! Никто не знал, что от тебя можно было ожидать.
– Ты тоже, кстати, не изменился, старина. Уж слишком открыт и доступен.
– А разве это плохо?
– В наше время, когда все вокруг только и занимаются тем, что дурят, предают, обводят вокруг пальца, кидают, „обувают“ и прокатывают, жить с душой нараспашку – непростительная роскошь!
– А я не жадный! – закрывая вентили душа, сказал Веригин. – Моя душа – мое богатство! Другого у меня нет.
Смыв с себя остатки мыла и шампуня, Решетников принялся вытираться полотенцем.
– Смотри, нарвешься на какого-нибудь энергетического Дракулу или вампиршу, они из тебя всю твою душу выкачают, Макс!
– Не выкачают! – заверил товарища Веригин. – Мои душа и тело неразделимы.
– Народ и партия тоже когда-то были едины, – напомнил Валентин и, приблизившись к Максиму, повернулся к нему спиной: – А ну-ка, глянь, что там у меня на лопатке? Не пойму, ремень, что ли, от акваланга натер. Болит немного.
– Пятна какие-то, – услышал Решетников и понял, откуда на его теле появились эти отметины.
– Это ж, Макс, следы от твоих пальцев! – оборачиваясь к своему наставнику по подводному плаванию чуть ли не закричал Валентин. – Ты ж мне синячищи наделал, когда тряс меня за плечо! Во! – Он нащупал еще одну болезненную точку на коже под левой ключицей. – Еще один фингал! А я-то думаю, что это у меня там такое. А это, оказывается, автограф моего кореша!
– Чего ты разбушевался, как Фантомас! Пройдут твои синяки! Это же не татуировка!
– У меня начнется пигментация кожи! Что будет? Что будет?! – Решетников растянулся на спортивной скамейке и стал оглашать своды раздевалки предсмертными стонами.
– Ты что, совсем рехнулся? – изумился поведению друга Веригин. – Или у тебя после пережитого помутнение рассудка?
– Опустение желудка! – заорал в рифму симулянт и подскочил, едва не стукнувшись головой о потолок. – Отметим мое второе рождение где-нибудь в ресторане! Жить хорошо! А хорошо жить еще лучше! Ура!
Решетников, размахивая полотенцем и улюлюкая, завихлял своими конечностями, изображая ритуальный танец спасшихся от наводнения аборигенов. Максим молча наблюдал за пляской Валентина, не очень-то отличавшейся от пляски святого Витта. Он прекрасно понимал, что это просто необходимая эмоциональная разрядка.
«Теперь за Валькину нервную систему можно быть спокойным, – с облегчением подумал Веригин. – Выплеск отрицательных эмоций состоялся».
Когда плясун закончил свой сольный номер, Максим почти полностью оделся.
– Пляшешь ты оригинально, – застегивая верхнюю пуговицу тенниски, произнес аквалангист-инструктор. – Сгодился бы на роль саксаула в ансамбле «Березка».
– Фу! – присев на скамью, выдохнул Решетников. Он пропустил мимом ушей шутку одноклассника, хитро посмотрел на него, улыбнулся, подмигнул и спросил: – А знаешь, чего я больше всего испугался там, на дне?
– Чего же? – насторожился Веригин.
– Твоей мохнатой рожи в стеклянном наморднике! – Валентин расхохотался. – У тебя, Макс, и так вид экзотический, – продолжал гоготать Решетников, – ну а в маске и подавно! Ты со своей бородой, усищами и гривой ну вылитый Нептун! Трезубца только не хватало! Мурло в акваланге! Чучело небритое в гидрокостюме! Ты на себя в зеркало-то смотрел? От тебя, наверное, все новички шарахаются! «Я водяной, я водяной!» Да так ты всю вашу клиентуру распугаешь! Я как взглянул на тебя, когда ты меня за плечо тряс, так и обмер! Мать честная! Кто это? Ихтиозавр? Несси? Челюсти? Ан нет! Это Макс в специальном облачении, немножко небритый и не совсем подстриженный! Ха-ха! А у меня сначала душа в ласты ушла!
На этот раз веселье Решетникова было не наигранным. Он вошел, что называется, в свою колею и язвил над приятелем в свойственной ему манере.
– Твой внешний вид меня потряс до глубины корней моих волос, Макс! Я даже забыл, как дышать! Вот и пришлось воспользоваться твоим загубником.
– Не убедительная отговорка, – сказал Веригин, которому словесные извержения друга заметно подняли настроение. – Но могу с полной уверенностью сказать одно: ты вышел сухим из воды!
– И это мы с тобой отметим! – хлопнул в ладоши Валентин. – ресторан за мной!
Глава седьмая. Маленькая победа
Марина Лосева третью неделю не появлялась у Веригина в его «хрущобе» на Рабочей улице и не звонила ему – такова была ее страшная месть. И то сказать, вышвырнул за дверь, как паршивую собачонку! Немудрено, что уже который день девушка не могла прийти в себя.
«Ничего! Ты еще вспомнишь обо мне! – грозила она кулаком в пустоту, лежа на диване и щелкая пультом дистанционного управления телевизора. – Позвонишь мне! Прибежишь сюда… Нет! Приползешь на коленях, как змий на брюхе! Будешь каяться, вымаливать у меня прощение! Ха-ха! Но не дождешься! Такое не прощается! Я тебе не уличная девка из подворотни! Я заставлю считаться с собой!»
Пред мысленным взором предстала картина: Веригин на коленях подметает бородой пол у ее ног. «Прочь, о недостойный! – вещает она и хохочет дьявольским смехом.
«Пресмыкайся, корчись, дергайся, конвульсируй! Все равно не прощу! Ни за что! Никогда! Ты навеки разбил мне сердце!»
Марина прижала руки к груди.
«Впрочем, тебе, бессердечному мордовороту, не понять терзания человеческой души! У тебя в грудной клетке вместо сердца даже не камень, а силикатный кирпич, нет, булыжник из арсенала российского пролетариата! А посему тебе, Веригин Максим, как закоренелому злодею, выносится следующий приговор: ты предаёшься забвению!»
В разгар подобных размышлений девушка послужила бы неплохой натурой, для статуи Афины Паллады, что, как известно, вышла из головы своего папаши Зевса, по которой тюкнул внушительных размеров колуном колченогий Гефест. В отличие от греческой богини, произведенной на свет в доспехах и полном вооружении, современница компьютерного бума и СПИДа могла вести наступательные и оборонительные действия только лишь с помощью черного пластмассового предмета продолговатой формы с многочисленными кнопками, посылам которого подчинялся такого же цвета ящик со стеклянным экраном, именуемый в народе «те?ликом».
– Повторяю приговор! Предать подсудимого вечному забвению! – Марина рубанула антрацитовым пеналом, словно шашкой. – Через отрубание бороду и сбривания усов! Решение окончательное! Обжалованию не подлежит!
Для пущей убедительности сей вердикт был сопровожден крестообразным рассеканием воздуха, что долженствовало обозначать крест на судьбе Веригина.
Вдруг Марина осознала, что она стоит под роскошной люстрой из хрустальных висюлек, зависшей над ней царственным венцом, размахивает как угорелая пультом с претензией на скипетр и горланит не своим голосом! Ни дать ни взять – Екатерина Вторая произносит тронную речь с обличительными словами в адрес низложенного императора Петра Третьего, не оправдавшего надежд ни России, ни знати, ни супруги. Горько вздохнув, Лосева опустилась в мягкое кресло и швырнула пульт на журнальный столик.
– Мечты, мечты! Где ваша сладость? Мечты ушли, осталась гадость, —продекламировала она меланхолично широко известное двустишие и уткнула подбородок в колени.
Жизнь Марины Лосевой расстроилась. Фирма, где девушка работала последние семь месяцев, точнее сказать, числилась и получала зарплату, закрылась, чего и следовало ожидать. А посему служащие, в том числе и подруга Веригина, отпраздновали тризну по скоропостижно скончавшемуся акционерному обществу за традиционным общим столом с выпивкой и закуской. Чтобы разнообразить свое безработное существование, Марина поехала за город, где прожила со своим отцом на даче пять дней. Но общество отставного полковника и свежего холостяка не дало его дочери душевного спокойствия, и она вернулась в Москву. В квартире Марина обнаружила записку, в которой ее мать извещала о своей неожиданной командировке во Францию на симпозиум врачей-психиатров.
Как же, как же! – усмехнулась дочь ученой матери. – Написала бы прямо – к хахалю поехала! Я пойму, давно уже не маленькая. И угораздило же мне родиться в такой семье! – бросая скомканную бумагу в мусорную корзину, цедила Марина сквозь зубы. – Папа оружием бряцал. Дошёл от кавалериста до артиллериста, мама – профессор, спец по психам, а я, получается, гибрид офицера и медика, этакая шизанутая гусар-девица!
Чтобы не было совсем уж мучительно больно, Лосева несколько раз наведывалась к Антонине Брусковой, убивая время за пустыми разговорами и досужей болтовней, но злоупотреблять гостеприимством и хлебосольством подруги было не в ее правилах. Несколько раз Марина выбиралась в дискотеки, где под хищными мужскими взглядами чувствовала себя мелкой рыбешкой среди голодных щук, и окончательно пала духом.
Конечно, она легко бы могла найти себе кавалера на вечер, на два, на неделю – стоило только пальцем поманить. Но она этого не сделала, а ведь хотела, чтобы отомстить Максиму! Но почему она не сделала так, Марина не находила ответа. Вернее, ответ был, но она таила его от самой себя в глубине своего сердца и боялась вытянуть его оттуда. Она любила Максима, к которому ее влекло как Красавицу к Чудовищу, именно таким он ей и показался в первый день их знакомства – лохматый, с усами и курчавой бородой.
В свое время Марина заинтересовалась очередным поветрием с иноземным названием „дайвинг“. Она решила, не откладывая в долгий ящик, записаться в армию подводников и, отыскав в телефонном справочнике „Вся Москва“ несколько номеров интересующих ее спортивных заведений, остановила свой выбор на бассейне „Олимпийский“. Попасть же в обосновавшийся под его крышей центр подводного плавания „Акванавт“ было делом несложным. Сложности начались, когда укомплектованной группе новичков представили ее инструктора Максима Веригина.
Рослый, мускулистый парень, с открытым лицом и сильно портящей внешность чрезмерной растительностью, не сразу, но постепенно покорил Марину. Между ними установилось то, что обыватели именуют романом, а стражи закона сожительством. Однако, как правило, подобные отношения между взрослыми людьми не всегда подразумевают под собой глубокое, всепожирающее чувство, воспевать которое обречены поэты всех времен и народов. Дочь полковника и профессора медицинских наук придерживалась того же мнения. Однако на сей раз все получилось иначе. Она банально втюрилась, по самые уши, но не решалась в том себе признаться.
И вот, оставшись одна-одинешенька со своим „мильоном терзаний“, Марина сидела дома и предавалась странствию по волнам телевизионного эфира.
Неожиданно зазвонил телефон. Встрепенувшись от мелодичного звука, девушка приподняла голову и вопрошающе воззрилась на аппарат, собранный в стране восходящего солнца. Трели не умолкали. Казалось даже, что с каждым разом в них все более явственно проступали требовательные нотки. Наконец Лосева сдалась на милость импортного агрегата, покинула свое уютное местечко и подняла трубку:
– Да?
– Привет, Марин!
Это был он, тот, кому еще несколько минут назад вынесли приговор, исполнение которого откладывалось из-за сущего пустяка – отсутствия самого осужденного. Но ведь это когда было… Сдерживая свои чувства, девушка постаралась как можно суше ответить на приветствие:
– Здравствуй, Максим.
– Как дела, подруга? Куда пропала? Не звонишь, не заходишь. Обиделась, что ли?
– Некогда, – холодно отозвалась Марина.
– Понимаю… Дела, заботы, работа.
– Я уже не работаю. Моя фирма закрылась.
– Как так?
– Очень просто. Закрылась, и все. Оказалась убыточной. Сотрудникам было нечем платить.
– Надеюсь, ты не сильно расстроилась из- за этого?
– А я вообще никогда не расстраиваюсь, – вызывающе произнесла Лосева.
– Хорошая жизненная позиция, – то ли похвалил, то ли просто констатировал Веригин.
