Оказывается, старичок всю дорогу что-то рассказывал, а переводчик переводил, притом так, будто впал в транс от будоражащего воображения повествования.
Ира, конечно, всю дорогу слышала их голоса, но вникать в смысл начала только сейчас, на спуске с холма.
– Она не была красавицей, но всех мужчин округи как магнитом тянуло в её сторону. Понятно, что их жён подобное не приводило в восторг и поэтому все нелепые обвинения встретили со стороны женской части населения всяческое одобрение.
Одобрение выказывали и мужчины, отчасти из-за трепета перед жёнами, а отчасти и от уязвлённой отсутствием внимания гордости.
При этом в округе гуляли слухи, что настоятель местного прихода затеял всё только из-за собственного неуспеха у Эрианы.
Да и обвинять её, по большому счёту, было не в чем. Жила себе спокойно, правда довольно скрытно. В дом свой никого не приглашала, но всегда отличалась приветливостью.
В общем, самым веским обвинением и доказательством того, что Эриана – ведьма, послужило то, что она разговаривала с животными, и те её понимали.
Для представителя же инквизиции, к которому обратился пастор, только то, что молодая девушка, неизвестно откуда пришла, поселилась в заброшенном доме, живёт уединённо, сама ведёт хозяйство и не стремится выйти замуж, уже подтверждало её колдовскую суть. Так что предписание начать следствие он выдал незамедлительно.
Когда ворвались к ней в дом, Эриана, казалось, ждала этого. Она сидела у окна по выходному одетая и прибранная. Никто не осмелился подойти к ней. Она сама поднялась и смиренно последовала за разъярённой толпой.
Дознание длилось целый месяц.
Никто не знает, как оно проходило, потому что пастор лично допрашивал Эриану.
Поговаривали, что он пытается добиться её взаимности, но, видимо, удача ему не улыбнулась. По истечению месяца он вынес приговор и назначил день казни.
В канун назначенного дня пастор слёг и церемонию по его просьбе выпало вести гостившему у него священнику из другого селения.
Пастор так и не поправился и отдал богу душу, видимо, даже раньше своей жертвы. После казни Эрианы, его тело нашли уже остывшим.
Целиком поглощённая рассказом, в какой-то момент Ира констатировала, что едва держится на ногах у подножия холма, взирая на широкую поляну с большим почерневшим от времени крестом, вокруг которого во множестве стояли корзины с цветами.
– Как и месяц назад, – продолжал переводить переводчик, – никто не решался подойти к Эриане, и она сама взошла на повозку.
Приезжий священник показал верх экзальтации и до предела завёл и без того разъярённую толпу.
Если б не леденящий душу страх перед колдовскими чарами, который обуял всех, тоже не без помощи не в меру ревностного служителя церкви, Эриану, скорее всего, не сожгли бы, а порвали в клочья.
Какую-то часть повествования Ира пропустила, погрузившись в дебри своего зимнего сна.
Очнулась она тогда, когда Радный подхватил её, готовую упасть, за плечи. По телу разлилось приятное бодряще-умиротворяющее тепло.
– Это сейчас здесь цветы. Позавчера мы отмечали день прихода в нашу деревню святой Эрианы. Но у этого же креста собираются и сатанисты.
Согласно легенде, после того как Эриана из пламени костра вознеслась на небеса, следом за ней, говорят, улетел, дьявольски хохоча, и адский огонь.
Это, конечно, уж совсем россказни.
Однако нельзя отрицать, и это уже исторический факт, что священник, руководивший казнью, бесследно исчез. Его никто не смог найти потом, когда все пришли в себя после такого чуда.
Впрочем, это понятно. Кто будет ждать неминуемой расправы? Скорее всего, он удрал, пока толпа взирала в небо и молилась.
Но вот пастор… Его нашли мёртвым. И мёртвым достаточно давно. Даже тело успело остыть.
Тем не менее, мы почитаем Эриану святой и в досужие домыслы, про улетающий со смехом дьявольский огонь, не верим.
К тому же, если б огонь тот действительно был дьявольским, то Эриана низверглась бы в бездну, а не вознеслась в небеса.
И вообще, про летающий огонь, может, сатанисты и придумали. Надо же им что-то очернить, чему-то поклоняться и где-то свои мерзкие обряды совершать.
Они, по большей части, из окрестной молодёжи. Мы их, конечно, журим, но ведь и сами молодыми были, а в эту пору только дай над чем-нибудь поглумиться.
– А когда это всё случилось? – тихо спросила Ира.
Она стояла на ногах, точнее, занимала вертикальное положение, почти что вися в воздухе, только благодаря крепким рукам Радного, который держал её за плечи.
Переводчик повторил вопрос по-немецки, выслушал ответ и изложил его содержание:
– Он точно не знает. Говорит, что очень давно. Ещё до Реформации. Веке, эдак, в четырнадцатом-пятнадцатом, а то и раньше.
– Ира, Вы как? – тихо спросил Радный.
– Нормально, – так же тихо ответила Ира и добавила, – А можно подойти поближе к кресту?
– А получится? – спросил Радный.
– Думаю, да, – уверенно ответила Ира и твёрдой походкой направилась в сторону почерневшего от времени, окружённого цветами креста.
Чуть выждав, Радный присоединился к ней.
– Знакомое место? – спросил он.
– А Вам? – вопросом на вопрос ответила Ира.
– Я был здесь. Несколько лет назад. – Радный испытующе посмотрел на Иру.
– А гораздо раньше? – Она отвела взгляд.
– Вы уверены? – ровным голосом поинтересовался Радный.
– В чём? – Набравшись мужества, Ира вновь посмотрела на него.
– Это был риторический вопрос. – По лицу Радного скользнула едва заметная тень улыбки.
– Аналогично. – Ира снова отвела взгляд.
– - -
Всю обратную дорогу к бару шли молча.
– Ирчик, пожалуйста, не спрашивай ни о чём! – взмолился Гена, стоило только Ире подсесть к нему. – Мучай Гарова. Он это любит.
– А каких это расспросов ты от меня ждёшь? – поинтересовалась Ира, хитро взглянув на Гену. – Я и не собиралась ничего у тебя выяснять.
– Правда? – в голосе Гены звучало недоверие.
– Истинная!
Ира действительно не собиралась расспрашивать его. Ей хотелось только одного: поскорее забиться в свой номер от всех подальше. Она с трудом дотерпела пока Радный, наконец, убедил изрядно захмелевших от почти безалкогольного пива «главных коней» возвращаться в город.
Ира думала, что, оставшись в одиночестве, ей удастся привести в порядок свои несущиеся беспорядочным бурным потоком мысли. Когда же она закрыла за собой дверь, в мозгу воцарилась звенящая тишина. Неожиданно для самой себя, Ира быстро уснула.
– - -
Разбежавшись по взлётной полосе, самолёт взмыл в воздух. Ира сидела у иллюминатора слева от Гены, справа от него у прохода сидел Радный.
За сосредоточенным обсуждением планов, они втроём не заметили, как пролетело время. Вернулись в реальность только, когда стюардесса милым голосочком сообщила, что их полёт подходит к концу, и авиалайнер вот-вот совершит посадку в московском аэропорту «Шереметьево-2».
Такси. Вокзал.
И вот они уже продолжают деловые переговоры в купе поезда, и незаметно пролетает ночь.
Утро.
С вокзала они сразу едут смотреть помещения под будущий цех. Потом переговоры в кабинете Радного.
Такси. Гостиничный номер.
Сон без сновидений, а рано утром снова кабинет Радного.
В таком бешеном ритме пролетела неделя.
– - -
– Ирчик, пожалуйста, не задавай никаких вопросов! – умолял Гена, провожая Иру на вокзал. – Мучай Гарова. Он это любит.
– Генка, ну с чего ты взял, что я собираюсь тебя о чём-то спрашивать?
– Ирчик, я специально тогда не пошёл с вами. Понимаешь, я ничего не могу тебе объяснить. Понимаешь, я не хотел, я не знал. Я вообще мало понимаю, что происходит НА САМОМ ДЕЛЕ.
Я – земной житель до мозга костей. Я даже рождаюсь и умираю в положенные сроки, как все нормальные люди. Не то, что Гаров, который вообще забыл, как это делается.
Ира, я понятия не имею, зачем все эти игры. Мне Женич как-то пытался объяснить, но я ничего не понял.
Понимаешь, я – земной. От любого из этих прохожих я отличаюсь лишь тем, что помню, как рождался, жил и умирал здесь много, много раз. Это – всё.
Я даже не знаю, почему это так. Для меня это само собой разумеющееся. Мне сложно понять, почему другие этого не знают или не помнят.
– Ген, зачем ты так волнуешься?
– Я чувствую, что должен тебе объяснить нечто, но я не знаю, что именно.
– Геночка, ты не должен мне что-либо объяснять. Знаешь некоторые ассоциации и отождествления весьма забавны…
– Забавны?!
– Да, Ген, именно забавны. Но это не имеет никакого значения само по себе. И даже Женечку по этому поводу я мучить не собираюсь. Сейчас меня интересует только выпуск новой линии мебели.
Генины глаза вылезали из орбит.
– Ирчик, неужели тебя на самом деле не одолевает куча вопросов?
– Не-а! Точнее, я ей не позволяю меня одолевать. Знаешь, за что я безмерно благодарна Женечке? Он научил меня распознавать праздное любопытство и не тратить силы на его удовлетворение.
– Да-а-а. – Гена немного помолчал задумавшись. – А я только этим и занимаюсь уже которую жизнь подряд.
– Наверное, это – ТВОЯ земная доля.
– Может быть.
Поезд «Санкт-Петербург – Адлер» медленно подползал к перрону. Его стоянка составляла всего четыре минуты, и поэтому философствования пришлось прекратить. Ира чмокнула Гену и исчезла во чреве вагона.
Переизбытка желающих насладиться бархатным сезоном Черноморского побережья Кавказа не наблюдалось. Ира всю дорогу оставалась единственной обитательницей купе.
Параллели, возникшие между её странным сном-не-сном и мистической историей, вроде как имевшей место в немецкой деревушке более половины тысячелетия назад, Иру действительно мало волновали. Гораздо больше её занимало другое.
С некоторых пор она стала чётко осознавать, что живёт как бы двойной жизнью: полностью реальной, с точки зрения общепринятой реальности, и абсолютно ирреальной с той же точки зрения. Но битва за обладание её рассудком общепринятой реальностью была уже почти проиграна.
Параллели, возникшие между её странным сном-не-сном и мистической историей, вроде как имевшей место в немецкой деревушке более половины тысячелетия назад, как теперь понимала Ира, это – лишь частный случай. «Количество ножек у табуретки», как выразился Женечка, пересчитывать которое, по меньшей мере, не имеет никакого практического смысла.
В уединении под стук колёс Ира с болью сформулировала для себя то, чего с некоторых пор боялась.
С некоторых пор она поняла, что Женечка, по существу, сделал для неё всё, что он мог для неё сделать, и, скорее всего, он в скором времени исчезнет из её жизни. Женечка, по большому счету, больше ничем не мог ей помочь. И если он не понимал ещё этого сам, то Ира знала точно.
И ещё она знала точно, что ирреальность гораздо безжалостнее и прагматичнее реальности.
Ей до боли захотелось позвонить Женечке, но она понятия не имела, зачем.
Что она ему скажет? «Женечка, не уходи!»? Это – бред.
Он должен сам позвонить.
Ира раскрыла себя нараспашку, вывернула наизнанку, и он позвонил.
– Привет, Палладина. Ты чего это там в истерике бьёшься?
– Жень, я не хочу, чтобы ты исчез из моей жизни, – сказала она почти сквозь слёзы.
– Ира, это решать не мне.
