У Иллойи зазвенело в ухе. Она хотела загадать желание и спросить Овелия, в каком именно, но потом решила, что день уже принес достаточно разочарований. Она пригубила вино и поставила бокал рядом с нетронутым бокалом министра Здоровья и Науки. Нижнюю губу защипало – на внутренней ее стороне после вчерашнего оставались отметины от передних зубов.
– Как твои ученые поживают? – небрежно бросила Иллойа.
– Неплохо, неплохо. Колдуют там что-то. Все как обычно. – Он остановил взгляд на копии пирамиды Высшего министерства и тронул вершину пальцем. – Какое-то зелье новое сварганили. Я перед тренировкой опробовал. Побил свой рекорд на две сотых. Представляешь? На тренировке! Вот так-то!
– О, впечатляет, впечатляет.
– Ага. Вода в бассейне, типа, закипела! – Он отвернулся от наград. Ритуал завершился. Взгляд его пробежался по кабинету и наткнулся на львенка в вольере. – А как тут зверь мой себя чувствует?
– Хорошо. Много спит. Молодой, растущий организм. – Она слабо засмеялась, едва приоткрыв рот.
– Ну да, ну да. Вечно молодой. – Он постучал по прутьям решетки, как стучат по аквариуму, чтобы привлечь внимание рыбок. – Да, кстати, с этим делом глухо. – Он зевнул и посмотрел на часы. – Ученые что-то химичат, но пока не очень получается. Советники говорят, это подразделение надо закрывать. Нерентабельное, типа.
– Нерентабельное? – Иллойа подалась вперед.
– Ага. Это значит, что денег не приносит.
– Да знаю я, что это значит, но… – Она повела головой по сторонам, будто искала, на что опереться, хотя и сидела в кресле. – Но ты говорил, что скоро возобновятся испытания на людях. Что скоро мы будем жить чуть ли не вечно.
– Я так сказал? – Он почесал затылок. – Да. Но посмотри на нас! – Овелий развел мускулистые руки в стороны. – Мы и так выглядим как боги.
– Выглядим.
– Ну да, выглядим.
Взгляд Иллойи забегал. К горлу подкатил ком, и ее затошнило. Министр Мира хлопнула ладонью по столу.
– Окей. Мне пора.
Она вскочила на ноги и направилась к двери. Овелий попытался ухватить ее за руку, но министр отшатнулась.
– Что это с тобой, Илл? – Овелий застыл с выражением искреннего недоумения на лице.
– Не зови меня так. Я – Иллойа! – У самых дверей она обернулась. – Выход сам найдешь.
Перед Иллойей тянулся длинный коридор. Она закинула таблетку под язык и оперлась рукой о стену. Подождала, пока качка в голове успокоится, и шагнула вперед. В конце коридора ее ждал балкончик с резными перилами и балясинами. От него двумя полумесяцами спускались лестницы в просторный зал. Она уже слышала гомон впереди. Стая стервятников вот-вот набросится на нее и попробует растащить по кусочку, чтобы принести редактору добычу в клюве. Но Иллойа, как обычно, отобьется.
Вот Овелий – у того всегда возникали трудности с журналистами. Даже если выступающему и было что сказать, пресса ни за что не прощала грех косноязычия. А Овелию как министру и сказать-то было нечего. Он просто любил плавать.
Возможно, потому и приглянулся тогда Иллойе молодой кандидат на пост министра Здоровья и Науки: наивностью он выгодно отличался от конкурентов и от окружавших его людей в целом, в чьих головах единовременно умещалось несколько клубков сложных, хитроумных схем. С Овелием она отдыхала. Так было раньше.
Иллойа вышла к прессе, когда снаружи начал заниматься рассвет. Как всегда, в Полисе светило солнце. Светило прямо в глаза министру. Она недовольно сощурилась и козырьком приставила руку к бровям. Гаридай ждал ее, стоя позади журналистов. Он подал сигнал, и служащие затемнили окна.
Министр прошла к самому краю и остановилась у перил, как капитан корабля на мостике. Она замерла, глядя поверх голов журналистов, позволяя им сделать пару хороших снимков для первой полосы.
– Доброе утро всем. Спасибо, что собрались в столь позднее – или, лучше сказать, раннее – время. – Иллойа чуть потупила взгляд. – Но повод, к сожалению, не радостный. Наш великий город постигла беда, – голос ее дрогнул. – Я говорю с вами честно и открыто. Новополис – это не Северопорт. Здесь не принято лгать собственным гражданам. В Новополисе правда была и остается нравственным фундаментом общества и правления. Поэтому я, как министр, не имею права утаивать от вас истинную суть произошедшего.
Иллойа принялась расхаживать вдоль перил, сцепив руки перед собой. Она двигалась плавно, словно балерина. Грим успешно прятал раскрасневшиеся щеки, выставляя напоказ торжественно-бледное лицо.
– Мы расслабились. Мы позволили себе быть беззаботными. Быть счастливыми. И Полис постигла беда! – она повысила голос и вздернула подбородок. – То слово, которое ходит среди вас… Я произнесу его вслух: теракт. Да, – Иллойа уронила голову на грудь. – Да, это был теракт.
Она выдержала паузу, дав журналистам пошушукаться. Затем вздернула подбородок и обвела собравшихся взглядом, полным праведного гнева.
– Но позволим ли мы мерзавцам запугать нас, гордых жителей великого города? Нет. Нет! – выкрикнула она. – Нет, говорю я вам. Министерство Мира с вами. Ваша министр с вами. И заслуженная кара обрушится на головы тех, кто посмел потревожить мирное благоденствие наших согорожан. Я вам это обещаю!
Иллойа мягко опустила руку на перила. Журналисты поняли, что министр закончила речь, и громко загалдели, стараясь забить вопросы коллег своими.
– По одному, прошу вас. – Она кивнула девушке в переднем ряду.
– Здравствуйте, госпожа министр, – затараторила журналистка. – Позвольте первым делом выразить сожаление о случившемся и справиться о вашем самочувствии.
Сожаление. Как же! Сожаление, что ее, Иллойу, не убило на месте. Не завалило кучей обломков, не раскроило череп и не переломало все кости. Что за репортаж вышел бы тогда! Рейтинги бы зашкаливали, да и фотографии получились бы куда интереснее. Она прекрасно знала, чего стоило их сожаление.
– Со мной все хорошо, как видите, – непринужденно бросила она и тут же посерьезнела. – В отличие от тех несчастных… – Она заметила, как Гаридай активно жестикулирует за спинами корреспондентов. Он изо всех сил тянул указательный палец кверху. Иллойа задумалась. Ей прислали два отчета – один официальный, другой для внутреннего пользования. Сколько же жертв было в официальном?.. – О тех несчастных родственниках погибшего – вот о ком мы должны беспокоиться. Сегодня мы скорбим вместе с ними.
– Госпожа министр! – выкрикнул другой репортер. – Есть ли у вас предположение, кто может стоять за взрывом?
– Пока нам известно немного. – Она нашла взглядом Гаридая. Тот заметил огонек, блеснувший в глазах министра, замотал головой и замахал руками. Он уже видел этот огонек раньше. Огонек означал, что Иллойа сейчас начнет импровизировать. – Министерские службы уже идут по следу бандитов, я не могу раскрывать всех деталей. Но есть серьезные основания полагать, что злоумышленники связаны с сектой Отрицателей.
Иллойа с удовлетворением оглядела оживившихся журналистов. Гаридай Март звонко шлепнул ладонью по лбу с такой силой, что, когда он отнял руку, на ее месте остался красный отпечаток пятерни.
***
Спустя сорок пять минут Иллойа снова сидела в кресле, поигрывая бокалом на тонкой ножке, а Гаридай стоял перед ней, притопывая ногой.
– И что это было, госпожа министр? – хмыкнул он. – Отрицатели отказываются от личек, не платят налоги – это все проблемы Высшего. Совсем не наши. Думаешь, Высший министр оценит твой жест?
– Думаю, оценит, Гаридай. Ему понравится, что я настроила людей против этой секты. Мы, министры, должны помогать друг другу.
– Вам, министрам, стоило бы иногда слушать советы. – Он поправил шейный платок и принялся растирать переносицу большим и указательным пальцами. – Кстати, о министрах. О чем ты думала, звезда моя, когда пускала этого Овелия Хола в кабинет? Уайтхорс был тут.
– Уайтхорс всего лишь врач, Гаридай. Врач. Не вражеский агент. Ты же его с Острова не контрабандой в контейнере с апельсинами привез, верно? Значит, рано или поздно о нем все равно узнают.
Гаридай отвернулся. Он едва заметно потряхивал узкими плечами, как будто дрожал от холода. Иллойа знала, что сейчас он пародирует ее у себя в голове, повторяет последнюю фразу министра высоким голосом, растягивая гласные.
– Окей, Гаридай, хватит. Мне надо отвлечься. Что там с конкурсом?
Продюсер прошелся полукругом по кабинету, рухнул в кресло напротив стола и долго разглядывал в окне растерзанное на клочки лоскутное одеяло облаков.
– Я тут подумал, – пробормотал он, – с какой-то стороны неплохо получилось. Разыграем карту правильно. Народ тебя в целом любит. По рейтингам ты пока выигрываешь. Надо показать, что ты сама пострадала от нападения. Может, начнешь немного прихрамывать? – Он склонил голову набок. – Нет, так не пойдет. Давай просто грима поменьше нанесем, чтобы ссадины проступали.
– Ты говорил, что слабость показывать вредно для рейтингов, нет разве? Ты Уайтхорса из-за этого притащил.
– Нет-нет. Совсем не так. Проблемы со здоровьем – это слабость. А тут на нашего любимого министра подло напали. Мы покажем, как тяжело тебе пришлось, вызовем сочувствие у избирателей.
– Знаешь, я устала…
– Да-да, правильно, отдохни. – Он взялся за подлокотники и привстал. – Тяжелый денек выдался, звезда моя.
– Я устала, что ты все решаешь за меня. Думаешь, мне дело есть до их любви? До их сочувствия? До их жалости? Мне, – она ткнула себя в грудь, – мне только одно нужно: уважение! – Иллойа поднялась на ноги. – Двадцать пять лет я на посту. Двадцать пять, Гаридай! Я не заслужила уважения, нет? Мне все надо давить на жалость, как маленькой девочке?
Он посмотрел на нее из-под падающих от усталости век.
– Ты и правда переутомилась. Отдыхай. Я зайду позже.
Часть вторая. Корпорация «Война»
13. Знакомство с группой
Жу и Дед шли по широкой пешеходной набережной. Солнце, проскакав рыжим жеребцом по небесному полю, скрылось за горизонтом. Но Жу не чувствовала того беспокойства и страха, которые охватывали ее вечерами на других улицах и переулках Кроми. Набережная была оживленной и даже хорошо освещенной по местным стандартам.
Жу успела привыкнуть, что ни одна лампочка в Кроми не светила напрасно. Добрая половина улиц вдали от основных транспортных магистралей пряталась во тьму с наступлением сумерек. Только огоньки окон робко подрагивали, как светлячки в глухом лесу. В заводских и портовых кварталах, где работа не останавливалась ни на час, дороги освещались, но ровно настолько, чтобы водитель автобуса мог заметить пассажиров на остановке. Или чтобы уличному скупщику было удобнее оценивать улов карманников. Иными словами, в Кроми каждой лампочке отводилась своя роль.
Но не на набережной. Ленточки протянутых от столба к столбу гирлянд расточительно жгли электричество без видимой причины, призывно мигали витрины магазинов, а в конце улицы ярко светился мраморный памятник. Жу не чувствовала страха, но и уютной эту пешеходную улочку не назвала бы.
В центре Полиса ночь и день отличались только оттенками. Когда опускались сумерки и теплые желтоватые лучи, падающие на землю, постепенно затухали, их место занимали взметнувшиеся к небу столпы холодных синих небоскребов. А здесь, в Кроми, все освещение заканчивалось на высоте трех метров. Стоит только подпрыгнуть повыше, и мгла засосет тебя в ледяные объятия – так ей казалось.
Вместе с другими людьми она шла по одиноко освещенному подиуму из пластика, стилизованного под дерево. Мрачнеющая Кромь наблюдала со стороны за своими обитателями, вырвавшимися на время из густой темноты. Люди прогуливались вдоль невысокого парапета поодиночке, парами или целыми семьями, глазели на витрины, останавливались поболтать со знакомыми, смотрели на свое отражение в мутной воде.
В конце набережной чернела полукруглая арка моста, а из-за нее пятном света выглядывал памятник. Пирамидальный постамент с обрубленной вершиной, отдаленно напоминавший здание Высшего министерства, венчала скульптурная композиция из двух фигур. Одной из них был, разумеется, Киро Азорра. Второй – безымянный рабочий, с жаром пожимающий руку Первого Артиста. Лучи света из четырех прожекторов вскарабкивались по стенам пирамиды и, облизав угловатые фигуры, рассеивались в черном небе. Грубые черты памятника отбрасывали длинные тени на мраморное лицо, из-за чего изображение Азорра показалось Жу зловещим. Он вдруг представился ей древним злобным божеством, которому подносит дары сгорбившаяся фигура рабочего.
Жу услышала музыку еще до того, как они приблизились к памятнику. Музыка лилась как эликсир, разбавляющий вязкий воздух. Именно ее незримое присутствие превращало бродящую без цели толпу кромьчан в праздных гуляющих. Живая, без сомнения, живая музыка.
Их было всего трое: бас, ударные и гитара. Перед ними лежал раскрытый гитарный чехол с аппаратом, считывающим пожертвования. У музыкантов не очень-то получалось привлечь внимание. Единственный их зритель, малыш лет трех-четырех, весело отплясывал прямо перед группой, уворачиваясь от своей мамаши, которая пыталась его увести.
Сама песня ни о чем Жу не говорила. Резкие ноты вылетали из двух колонок по бокам от группы и складывались в рваную, витиеватую мелодию. В слова она особенно не вслушивалась. Пел гитарист. Одновременно он со всей силы выбивал из струн аккорды, а в проигрышах между куплетами замолкал, сосредотачивался на игре и выводил сложные партии. Он неплохо справлялся с обеими задачами.
Басист сидел на высоком барном стуле рядом с гитаристом. Он покачивал головой в такт песне и не сводил голубых глаз со своих пальцев, ползающих по четырем толстым струнам. За трясущимися волосами было видно проступившие на лбу бусинки пота и высунутый от усердия язык.
За спинами парней с гитарами прямо на парапете устроился полный, круглолицый ударник с рыжим вихром на голове. Он самозабвенно молотил палочками по целой батарее разноцветных пластиковых бачков. Ударник успевал зажимать и приподнимать бачки ногами, подбрасывать одну из палочек в воздух, ловить ее и выкрикивать последнюю строчку припева в унисон с гитаристом. При этом он улыбался от уха до уха. Жу еще не доводилось встретить в Кроми настолько счастливого человека.
Мамаша наконец ухватила малыша за руку и увела прочь. Жу с Дедом остались единственными зрителями группы. Песня подходила к концу. На последних нотах басист сбился с ритма, дернул не за ту струну, скривился. Жу хмыкнула. Гитарист бросил на товарища хмурый взгляд, а ударник в последний раз треснул по бачкам и утер пот со лба рукавом.
Басист пристроил гитару на подставку и увидел Деда. Музыкант торопливо вытащил из кармана резинку и тремя отточенными движениями стянул длинные прямые волосы в хвост.
– Привет, Рени. – Дед кивнул басисту.
– Блин, чувак, ну я же просил!
– А, точно, извини. Привет, Меркурий.
– Угу, забей уже. – Басист пригладил волосы и встал прямо перед ними, глядя себе под ноги и покачивая головой. – Спасибо, блин. Никакой конспирации. Просил же, ну!
– Знакомься: это Жу. – Старик положил ей руку на плечо.
Рени, также известный как Меркурий, издал гортанный вопль, откинув голову назад.
– Нет, чувак, ну ты издеваешься? Никаких имен, договорились же, блин.
Тем временем двое остальных музыкантов подошли к Меркурию сзади. Тот поворчал еще некоторое время, раскачиваясь на носках, но потом махнул рукой.
– Ладно. Это Марс. – Рени кивнул на гитариста. Тот стоял, засунув руки в карманы и широко расставив ноги. – А этот здоровяк – Сатурн. – Ударник, который так яростно истязал бачки минутой ранее, смущенно кивнул.
– Привет. Я – Жу.
– Нормально, – усмехнулся Марс. – Я буду звать тебя Жучкой.
– Нет, не будешь! – хором выкрикнули Жу и Меркурий.
– Мы соблюдаем конспирацию. – Рени повернулся к Жу, которая сверлила взглядом ухмыляющегося гитариста. – Потому что, блин, сама понимаешь, дело это опасное. Мы, считай, идем против системы, да. Первая команда из Кроми, которая выстрелит на конкурсе. – Он водил руками перед ее лицом так рьяно, что у Жу сложилось впечатление, будто парень пытается ее загипнотизировать. – Так что, чем меньше друг о друге будем знать, тем лучше. Вот. Группа наша называется «Космический взвод», а псевдонимы – названия планет. Крутое название, да?
– Эм-м, ну да, наверное, – потянула Жу. – А сколько тебе лет, кстати?
– Тридцать. А что?
– Да так. Интересно. Ну что ж, а мне тоже псевдоним положен?
– Мы еще, может, тебя не возьмем. – Марс вытащил руки из карманов и хрустнул костяшками пальцев. В его голосе слышалась та же хрипотца, что и во время пения.
Дед кашлянул.
– Да, положен, – продолжил Меркурий. – Бери какой хочешь.
– Ладно. Тогда Земля.
Музыканты переглянулись, покачивая головами.
– Лучше, эм-м, Венера или что-то такое.
– Какая еще Венера? – возмутилась она. – Не буду я Венерой.
– Да нет, молодежь, – вмешался Дед. – Я ее знаю. Ей больше Луна подойдет.
Жу хотела огрызнуться и напомнить знатоку, что они знакомы меньше месяца. Но псевдоним, предложенный Дедом, понравился ей. Уж если и придется подыгрывать им с этими глупостями, то почему бы не согласиться на наименее раздражающее прозвище.
– Луна так Луна, – буркнула Жу.
– Технически, – подал голос Сатурн, – Луна – это не пла…
