– Врет.
– Врет, конечно. И не пыталась. Не хочет расстраивать акционеров министерства. – Полковник Штерн бьет кулаком по столу. – Не затем оружейники спонсировали ее на конкурсе, чтобы потом нести убытки.
Снаружи раздается далекий грохот и спустя несколько секунд пронзительный свист. Затем снова грохот, но гораздо ближе. Снаряд падает где-то на соседней улице.
– Мы же заодно сейчас, хоть и служим Высшему. – Улич снимает каску и чешет затылок. Он не повышает голоса, даже когда злится. – А акционеры Мира не расстроятся, когда северяне вторгнутся в их драгоценный Полис?
– Есть и хорошая новость. – Штерн притворно улыбается. – Министерша сообщила, что раз уж боеприпасов нет и мы не пользуемся артиллерией, то она, так и быть, разрешает вернуть пушки до истечения срока аренды.
Очередной снаряд рвется совсем рядом, и в стену бьет град осколков. Улич осторожно выглядывает в щель в заколоченном окне. Дым от догорающего автобуса клубится вдоль дороги. Округа выглядит вымершей. Местные жители давно разбежались, а противник предпочитает вести обстрел на расстоянии и не вступать в ближний бой. Пока не вступать. Улич отворачивается от окна.
– Ты, кажется, обещал легкую прогулку, Штерн. Говорил, что через неделю будем пить пиво в Северопорте.
– Заткнись, Улич, – отмахивается командир, возвращаясь к карте. – Что-нибудь придумаем.
– Мы всегда выходили сухими из воды, – продолжает Улич. – Пришла пора платить по счетам. – Он усмехается. – Никогда бы не подумал, что Армию Штерна разобьет Северопорт.
– Ты замолчишь или нет?
– И отступать-то некуда, сколько ты в карту ни пялься. Мы уже в Кроми бьемся. Куда дальше? Глубже в город? А потом? Вести бои на улицах Полиса? – Он обреченно вздыхает. – Война проиграна, Штерн. Надо рвать контракт с Миром.
Штерн вскакивает на ноги. Огромная мускулистая фигура застывает, как статуя древнего бога войны. В ладони у него оказывается пистолет, полковник держит его на вытянутой руке, целясь в голову друга.
– Не знал, что под моим началом служат трусы. – Тень от стоящей на столе лампы скрывает половину зловещей гримасы. Ноздри раздуваются от тяжелого дыхания.
– Ты не туда целишься, полковник. – Улич невозмутимо опускается в кресло и вытаскивает из кармана фляжку. – Твои враги в другой стороне.
За окном разрывается еще один снаряд. С потолка на стол падает кусок штукатурки. Дисплей карты пару раз мигает.
– Я знаю, где мои враги, – цедит Штерн. Он медленно опускает оружие. Щелкает предохранитель. – Они повсюду.
– Не здесь, полковник. Не в этой комнате. – Улич прикладывается губами к фляжке, поглаживает донышко и прячет ее обратно в карман. Затем устраивается поперек кресла, свесив ноги с подлокотника, и прикрывает глаза. – Разбуди, если что.
Отдохнуть ему, как обычно, не удается. Стены и потолок трясутся от жуткого гула, Улич просыпается. Он выскакивает на улицу с автоматом на изготовку и чуть не врезается в Штерна. Тот стоит, сложив руки за спиной, и вглядывается в ночное небо. Сама земля дрожит от десятков беспилотных самолетов, медленно плывущих на север. Улич замирает в недоумении.
– Крыса решила помочь? – Он толкает полковника локтем. – Или министерша?
Где-то за полями на севере небо освещают лучи прожекторов. В воздух взвиваются огненные струйки. Стрекочут зенитки северян, но стая железных птиц невозмутимо продвигается дальше. Первые всполохи рвущихся бомб раздирают горизонт. Лицо Штерна остается мрачным. У Улича тоже неспокойно на душе, он достает сигарету и закуривает.
Ко всему можно привыкнуть. Близкие разрывы не так страшны, когда в каждую воронку в округе легло уже по два-три снаряда. Свист пуль и осколков превращается в скучный аккомпанемент серых будней, а раненые или погибшие товарищи со временем становятся математикой войны, печальной, но неизбежной, а потому предсказуемой. Нужно лишь понять закономерности. Оценить и принять обстановку, в которой оказался, и реальность встает на рельсы рутины.
Но авианалета Улич не видел несколько месяцев и предсказать его никак не мог. Что-то повернулось с ног на голову там, на самом верху. Люди в деловых костюмах изменили вводные данные и без того непростого уравнения и, не сообщив об этом, спустили решать его Уличу и Штерну. И вот теперь Улич ждет, чтобы полковник развеял тревогу. У того всегда есть нужные слова, чтобы подбодрить людей. Но на этот раз их не оказывается.
– Крысы – подлые звери. Крысы не помогают. Крысы спасают свои шкуры. – Штерн цокает языком и качает головой. – Что-то не сходится.
– А чему сходиться-то? – Улич пытается перекричать звуки боя. – Они там поняли, что проиграют, если не помогут. Разумно.
«Нет, не разумно!» – практически кричит его внутренний голос. И Штерн вторит:
– Бомбить, не согласовав с нами? Выпустить в трубу месячный бюджет министерства, не сказав нам ни слова? Ты забыл, почему Полис войну развязал? – Вздувшаяся на виске Штерна вена, кажется, вот-вот лопнет. – Чтобы подорвать экономику Северопорта, вот почему. – Он вытягивает руку в направлении взрывов. – Это похоже на подрыв экономики Северопорта? Нет, это кучка наемников в чистом поле. – Он качает головой, глядя на лавину стальных птиц. – Столько денег впустую. Они бы потратили их, только если бы знали, что это выиграет войну. – Штерн сплевывает на землю. – У них есть план.
– И почему же тогда не поделиться с нами?
– Потому что мы не часть этого плана.
Улич затягивается и выпускает в воздух облачко дыма. Самолеты все продолжают сбрасывать бомбы куда-то за горизонт. Некоторые машины загораются и падают, пораженные огнем с земли. Другие взрываются прямо в воздухе. Но железную лавину не остановить. Небо на горизонте пылает. Кажется, что рассвет наступил на несколько часов раньше.
– Улич, разведай, когда все стихнет.
– Дрона послать?
– Нет. Возьми пару ребят и сходи сам. Только без шума.
– Сделаю.
Взрывы продолжаются всю ночь, а следующее утро выдается непривычно тихим. После авиаудара из-за холма перестают прилетать снаряды.
Улич поднимает согнутую в локте руку, двое бойцов, следующих за ним, замирают на месте. Вокруг мирно покачиваются стебли кукурузы высотой с человеческий рост. Небольшой клочок поля, чудом уцелевший посреди выжженной равнины, заканчивается. Улич крадется вперед и раздвигает стебли.
Они подбираются к самой вершине холма, из-за которого по ним несколько дней велся обстрел. Подобрались быстро и тихо, не встретив ни техники, ни живой силы противника. Ни одного патруля или наблюдательного дрона за всю нейтральную полосу. Улич поправляет висящую на боку электромагнитную пушку. Он уже десять раз пожалел, что взял ее с собой. За все время они наткнулись только на несколько турелей, но и те были отключены, а лишние полтора килограмма на поясе стали напоминать о себе уже через пару километров пути.
Погода стоит жаркая и безоблачная. Улич в очередной раз смахивает капли пота со лба под каской и дает сигнал продвигаться вперед. Локатор по-прежнему молчит. Они ползком приближаются к вершине и заглядывают на ту сторону.
Земля изрыта глубокими воронками настолько часто, что Улич не сразу различает прикрытые маскировочной сетью вражеские траншеи посреди ям и наполовину зарытых в землю орудий. Людей, однако, не видно. Ни единого часового. Он сверяется с локатором еще раз. Судя по координатам, штаб северян в нескольких десятках метров от них. Улич нервно обшаривает взглядом все складки местности. Каждый холмик, каждую кочку, за которой может скрываться противник. Глаз опытного следопыта не локатор, его не обманешь. Но и глаз не засекает движения.
Северяне, вероятно, бросили поврежденные пушки и сменили позицию. Не идиоты же они, чтобы сидеть смирно, пока их ровняют с землей! Для группы Улича это значило еще несколько часов беготни под палящим солнцем. Он облизывает пересохшие губы и с надеждой смотрит на собирающиеся на горизонте тучки.
– Вперед, – оборачивается он к своим людям. – Ищем, куда они ушли.
Группа быстро движется вниз, Улич приглядывается и размышляет на бегу. Вчерашний обстрел изрядно потрепал северян. Те оставили на поле боя десятки орудий, многие из пушек выглядят вполне боеспособными.
Слишком много бросили северяне. Подозрительно много. По спине карабкаются мурашки. А не ошибся ли он? Бросить орудия и отойти на безопасное расстояние – это то, что предпринял бы сам Улич. Но если противником руководит кто-то вроде Штерна? Человек, который считает «безопасность» синонимом «трусости». Этот условный вражеский Штерн оставил бы лагерь под покровом ночи, совершил марш-бросок налегке, чтобы выйти во фланг настоящему Штерну, застал бы того врасплох и покончил с войной одним ударом.
Улич ускоряет шаг. К первой линии укреплений группа добирается бегом. Не сбавляя скорости, Улич спрыгивает в траншею, прикрытую сеткой и присыпанную землей.
Под ногами что-то хлюпает, он едва не теряет равновесие. Улич делает шаг назад. Потом еще один. Ноги утопают в чем-то мягком, к горлу подступает ком. Он уже знает, что увидит, когда опустит взгляд. Слишком знаком ему этот тошнотворный запах. Слишком знакомо ощущение, когда подошва ботинка случайно или намеренно натыкается на упругую человеческую плоть вместо твердой почвы.
Траншея завалена телами, бойцы Северопорта лежат один на другом. Не слышно стонов раненых, ни один человек не подает признаков жизни. Траншея стала для них одной огромной вытянутой братской могилой. Товарищи Улича медленно приближаются к краю и подают ему руки, помогая выбраться.
– Что за звери?! – выдыхает один из них, опуская респиратор на лицо. – Даже своих не похоронили.
Улич ничего не отвечает. Слишком много мертвецов он видел в жизни. Они научили его простой истине: мертвым не поможешь, а они не помогут тебе. И вреда тоже не принесут. Так что и беспокоиться, бояться или оплакивать их не стоит. Улич всегда беспокоится только о живых. И сейчас он чувствует, что его друзья и командир в большой опасности. Пока это лишь предчувствие неясной угрозы, но Улич не дожил бы до своих лет, не полагайся он на интуицию.
Он проскальзывает дальше, пробираясь вглубь оборонительных укреплений северян. Движется он легко и бесшумно, будто не было за плечами нескольких часов пути под палящим солнцем. Улич перескакивает через воронки и траншеи. В каждом окопе повторяется та же картина – лежащие друг на друге северяне. Сотни бездыханных тел, обезображенных до неузнаваемости, изрешеченные осколками, с вывернутыми или оторванными конечностями, со стеклянными глазами, обращенными к небу.
Группа осмотрела большую часть лагеря. Улич больше не беспокоится, что Штерна обойдут с фланга, – некому обходить. Он осматривает поле, усеянное трупами врагов, которым еще вчера собирался сдаваться, но ни радости, ни облегчения от неожиданной победы не испытывает. Враги мертвы, Северопорт повержен. Но смутная угроза все еще рядом, висит в воздухе над головой. Гораздо более серьезная угроза, чем он думал, потому что угроза непредсказуемая. Слишком уж много неизвестных в этом уравнении.
Предыдущим вечером он наблюдал за налетом. Двадцать семь бомбардировщиков пролетело над головой на север. Из них двадцать возвратилось обратно на юг. Он отлично представляет, что может сделать трехсоткилограммовая авиабомба с человеком, защищенным лишь каской и жилетом. И все же двадцать семь бомбардировщиков недостаточно, чтобы превратить хорошо укрепленный лагерь северян в долину смерти за считаные часы. Улич никогда не испытывал проблем с математикой, но это простое уравнение загоняет его в тупик. Враги должны были быть полными идиотами, чтобы допустить столько жертв. А северяне идиотами не были. Наемники Штерна убедились в этом на собственной шкуре.
Тела лежат кучами в несколько слоев. Молодые спутники Улича никак не могут прийти в себя после увиденного, они растерянно бродят от одной ямы к другой, опустив оружие. Улича, в отличие от них, ужасное зрелище не трогает. Натренированный глаз высматривает детали в общем кровавом месиве.
Теперь он видит, что далеко не все тела изуродованы взрывами. Посреди обезображенных трупов лежат северяне без видимых повреждений. Вымазанные изрядным слоем грязи и крови своих товарищей, они остановили стеклянный взгляд в одной точке. Не так выглядят жертвы бомбардировок. Так выглядят кучи дохлых крыс, которых после неудачных лабораторных опытов вываливают в чан, чтобы потом сжечь. Он сам занимался этим когда-то в молодости и никогда не спрашивал, что за эксперименты ставили ученые над несчастными животными. Он просто выполнял работу. Но сейчас интуиция подсказывает, что жизни друзей зависят от того, как скоро он выяснит, что случилось с северянами.
– Руками ничего не трогать! Смотреть в оба! – приказывает он, а сам направляется к блиндажу в небольшой впадине.
Улич распахивает дверь, шагает внутрь, одной рукой зажимая нос, а другой подсвечивая себе фонариком. Командный пункт. Внутри его встречают семь тел, лежащих на полу в противоестественных позах. Панель управления на столе мерцает резким красным светом. Улич подходит к ней и смахивает все устаревшие уведомления об опасности. Рука задерживается, прежде чем закрыть вкладку контроля артиллерии. В настройках указано: «Автоматический огонь на подавление по заданным координатам». Получается, обстрел велся в автоматическом режиме? Улич отворачивается от стола. А эти люди, вероятно, мертвы не первый день. Последнюю неделю Армия Штерна воюет с мертвецами.
Он бегло осматривает шесть тел, но внимание привлекает седьмое. Улич даже на секунду теряется, увидев двухметрового мощного гиганта, сидящего в углу на полу, уронив голову на грудь. Улич узнает его даже в полутьме.
Марко Бельвазар – бывший глава наемников «Белый рассвет», бывший полицейский с Острова, объявленный в розыск в пяти городах. Бельвазар – единственная цель, до которой Улич в свое время не смог добраться. И это несмотря на то, что тогда он еще работал в паре с лучшим охотником Новополиса капитаном Порохом. Бельвазар – единственное темное пятно и в карьере Улича, и в безупречном послужном списке капитана. Поговаривали, что Марко невозможно убить. А в итоге здоровяк нашел свой бесславный конец в маленьком грязном блиндаже.
Улич осторожно приподнимает голову Бельвазара стволом винтовки и смотрит на бледно-желтое отекшее лицо давнего врага. Теперь ясно, кто стоял за военными успехами северян. Но если не смог спастись даже он, один из самых хитрых и изворотливых убийц континента, то у остальных не было ни единого шанса.
Улич осматривает оставшиеся шесть тел в блиндаже. Такие же отекшие бледно-желтые лица. Никаких признаков борьбы, никаких ран и повреждений, они просто умерли. Улич настраивает личку на зашифрованную частоту, чтобы переслать Штерну тревожные новости, но тут его окликают бойцы снаружи.
Он выбегает на улицу. Один из бойцов сидит на корточках и разглядывает какое-то красно-белое пятнышко на земле. Второй застыл с раскрытым ртом, задрав голову. Улич прослеживает за его взглядом.
Ему кажется, что сердце перестает биться. Стоя под палящим солнцем, он чувствует, как все кости перетряхивает озноб. Улич всегда был хорош в математике. Уравнение наконец-то сходится.
7. Завод
Жу успели дважды обругать, а ведь она только вышла из автобуса.
– Вот и он. Добро пожаловать на «Химзавод-137». – Дед обвел рукой огромное здание из красного кирпича.
Она представляла Кромь иначе. Все, что видела Жу в детстве, забираясь на крыши и пытаясь заглянуть за горизонт, – это обвешанные балкончиками многоэтажки и сколоченные из подручных средств бараки. Бесконечное множество серых, хаотично разбросанных человеческих жилищ. Но оказалось, что за покровом трущоб, как за внешним непримечательным видом темно-серого муравейника, скрывался разветвленный сложный мир. Ниже, скромнее и грязнее, чем Полис. Не такой красивый и блестящий, но такой же шумный и живой, поражающий многообразием.
Ряды многоэтажных домов и правда занимали огромное пространство. Жу казалось, что узкие извилистые улочки, по которым петлял автобус, не закончатся никогда. Но вот, миновав еще несколько поворотов, они оказались на огромной эстакаде, которая едва ли уступала аналогам из Полиса. Дорога закручивалась спиралью вверх на три яруса. Они доехали до верхнего витка, свернули на боковую магистраль и влились в поток машин. Спустя еще несколько километров впереди широкой стеной, на сколько хватало взгляда, вырос огромный многоквартирный дом. Жу все ждала, когда же водитель вырулит в сторону, но он так и не вырулил. Дорога перед ними нырнула куда-то вниз, и автобус понесся под горку прямиком в здание. Однако вместо того, чтобы разбиться о стену, он шмыгнул в тоннель, проделанный прямо сквозь дом.
Они проехали под зданием, на секунду выкатились на свет и снова нырнули в проезд внутри другого здания. Так повторялось несколько раз. Внутри салона то наступала тьма, то вновь становилось светло. Автобус, как иголка, пронзал насквозь дом за домом.
Еще один поворот, и Жу увидела песочного цвета ангар с парковкой на сотни мест перед ним. Торговый центр, как она предположила. Кругом сновали люди с полными сумками, а у входных дверей пристроилась вереница тележек. Здесь автобусу пришлось немного постоять – дорогу забили машины, поднимавшиеся на магистраль с парковки.
Жу отметила про себя, что Кроми не хватало порядка Полиса. Дорожное движение, казалось, не подчинялось никаким правилам. За все время она не заметила ни одной машины на автопилоте, а живые водители метались из стороны в сторону, сигналили и громко ругались в открытые окна. Многие автомобили разъезжали с разбитыми фарами, помятыми крыльями и царапинами на борту. Да и сами дороги были уже, чем в Полисе. И опаснее. Пару раз у нее замирало сердце, когда автобус подъезжал к самому краю магистрали. Ограждение из двух полос тонкого металла выглядело хлипким и ненадежным. Жу с ужасом представляла, как колеса их транспорта сминают его, словно сапог алюминиевую банку, и автобус летит вниз с высоты пятидесяти метров. Остальные пассажиры ничего подобного не представляли и продолжали заниматься своими делами как ни в чем не бывало.
Следующие несколько минут они ехали вдоль путей железной дороги. По обеим сторонам от нее кипела жизнь: погрузчики сновали от одной погрузочной площадки к другой, транспортные платформы тихо плыли над крышами складов. Чуть дальше солнечные лучи, пробившиеся сквозь смог, играли на водной глади. У речного порта платформы выстраивались широкой полосой и ждали своей очереди на погрузку или разгрузку.
На грязной обочине вдоль дороги через каждые пятнадцать-двадцать метров стояли яркие рекламные щиты. В Полисе тоже было много рекламы, но в Кроми она выбивалась из серого фона, как если бы аристократ с Острова заблудился и попал в ночлежку для нищих. С плакатов на Жу с улыбками глядели лица, рекламировавшие самые разные товары: воду, холодильники, сигареты, прошивку для личек, модные кроссовки. Все то, чего не хватало местным жителям, чтобы стать такими же счастливыми, как люди с плакатов.
И конечно, особой приметой Кроми для Жу стала музыка. Куда же без нее?! Дешевые колонки воспроизводили на весь салон какую-то какофонию, будто оркестр настраивал инструменты перед выступлением. Жу все ждала, когда они начнут играть что-то внятное, а они никак не начинали. Ударные отбивали одним им понятный ритм, трубы и саксофон гудели, как машины в пробке за окном. Что за безумные алгоритмы записывали этот альбом? Да и какое настроение должны были передавать автобусные «песни» своим вынужденным слушателям? Непонятно. То ли дело музыка в центре! Полис был пространством геометрически выверенных мелодий, где каждой композиции отводилось свое место и роль.
– Остановка «Химзавод», – прострекотал механический голос.
Двери открылись. Пара тычков локтем в печень, небольшая перепалка с водителем, замечание от пожилой пассажирки, толчок в спину от Деда – и она снаружи. Жу сглотнула. Первый шаг на землю Кроми. Да, Дед утверждал, что ее родная улица теперь тоже считается Кромью, но Жу не восприняла это всерьез, потому что твердо знала: она выросла в Полисе!
В свой старый район она возвращалась не без тревоги в душе, но страха не было. То ли дело запретные земли Кроми. Жу с детства терзал необъяснимый ужас, что, если она перешагнет невидимую границу, случится что-то жуткое. Словно сама почва окраин Новополиса отравлена токсином, который поражает всех, у кого нет иммунитета. Но вот она встала обеими ногами на разбитый асфальт далеко на юге от своего дома, а ничего не произошло. Желудок не выплеснул завтрак наружу, конечности не отпали, а небеса не разверзлись, чтобы поразить нарушителя молнией.
– Вот и он. Добро пожаловать на «Химзавод-137». – Дед обвел рукой огромное здание из красного кирпича.
Судя по всему, так назывался весь район, потому что на сам завод они еще не попали. Здание окружал высокий забор с колючей проволокой. Маленькие окошки с решетками, крепкие ворота с постом охраны. Если бы не объявление робота в автобусе и Деда на улице, Жу решила бы, что здесь содержат особо опасных заключенных. Завод высился как неприступная крепость на скале посреди бурного океана.
Роль океана же выполняло необычайно большое скопление людей через дорогу от заводских ворот. Поначалу Жу приняла шумный палаточный городок за лагерь беженцев. Но нет. Люди обменивали одежду на драгоценности, протягивали продавцам руки, чтобы те считывали деньги с личек, громко торговались. Это был рынок.
Дед шагнул на проезжую часть, и Жу поспешила за ним. Благо дорога была не такой широкой, и она успела перебежать ее прежде, чем очередной автобус, забитый пассажирами, проскользнул мимо. Чем ближе они подходили к рынку, тем больше Жу начинала беспокоиться. Среди такой толчеи и шума она боялась отстать от Деда и потерять его из вида.
Новые звуки и запахи обступали, перебивали друг друга, пытаясь привлечь внимание. В нос ударил резкий аромат специй. Голоса тараторили на нескольких языках, большинство из которых Жу даже не могла определить.
К счастью, Дед не стал продираться сквозь толпу и остановился у первого ряда палаток импровизированного городка. Он выискивал кого-то взглядом в этом хаосе. Жу тоже огляделась по сторонам.
У ближайшего прилавка парень в старомодных очках и клетчатой рубашке бойко торговался с продавцом запчастей. В двух лотках были насыпаны металлические, пластиковые и стеклянные детали древних электронных устройств, названий которых Жу не знала. У продавца было круглое лицо, похожее на морду хитрого кота, и тонкая полоска усиков над верхней губой. Он вяло отражал попытки парня сбить цену на детали, попутно прикидывая, сколько можно выручить с покупателя. Глаза поблескивали под полуприкрытыми веками.
Жу усмехнулась про себя. Продавец отличался от знакомых чиновников только одеждой. Главу торговли министерства Мира, к примеру, нельзя было даже представить в подобном мешковатом бежевом пиджаке на два размера больше. Но жесты, мимика и манера держаться выдавали в уличном торговце представителя одной из почетных профессий небожителей Полиса.
Парень в очках, однако, сдаваться не собирался. Хотя он выглядел наивным студентом-отличником и был одет по моде прошлого века, но в технике разбирался не хуже хитрого торговца.
Жу увлеклась колоритной парочкой. Она почувствовала себя как во время переговоров министерского продюсера с торговым отделом. Тогда ей поначалу не хотелось сопровождать господина Марта. Она завидовала коллегам, которые работали над новой концертной программой Иллойи. Самое интересное всегда происходило вокруг министра, а торговые переговоры – сплошная бюрократия.
Но что это было за представление! Сколько заказать миниатюрных фигурок министра – двадцать пять тысяч или двадцать семь? А как насчет цен предконкурсного альбома? Стоит ли распространять его со скидкой, и если да, то с какой – двенадцать процентов или тринадцать? И наконец, военный бюджет. Модернизировать оборонные системы Новополиса сейчас или через год после конкурса, чтобы население не возмущалось ростом военного налога и на «Артисте Новополиса» голосовало за Иллойу?
Гаридай Март торговался мастерски, вызывая ненависть и уважение торгового отдела. Может, в Полисе и бывали министры лучше Иллойи. Лучшие певцы, военачальники или дипломаты. Но все признавали, что еще ни у одного из министров не было такого продюсера.
Перед ногами Жу прошмыгнула черная тень, похожая на кошку. Парень в очках отвлекся, прервав бурную торговлю. Жу тряхнула головой, отгоняя воспоминания, и огляделась по сторонам. Кругом были незнакомые люди. Из-за роста она не видела ничего дальше спин ближайших прохожих.
– Дед? – ее выкрик растворился в общем шуме.
Мимо пробежал мальчик, который вез велосипед с нагруженным на него мешком картошки. Жу отшатнулась в сторону и врезалась в спину женщине с прической, похожей на птичье гнездо.
– Эй, аккуратнее! – прикрикнула женщина, смерив Жу взглядом.
Та собиралась что-то ответить, но тут ее толкнули в плечо, и Жу развернулась на месте. Толпа окружала со всех сторон, напирала, подступала ближе. Шум нарастал, она даже не слышала собственных мыслей. Внезапно сквозь частокол людей протиснулась огромная рука, крепко схватила ее за предплечье и увлекла за собой.
Жу стояла на углу перекрестка двух торговых рядов. Дед по-прежнему держал ее одной рукой, а другой обводил плещущееся людское море широким жестом.
– Добро пожаловать, – он сделал паузу, – на Базар.
– Экскурсовод из тебя так себе. – Жу отряхнула и поправила рукава куртки. – Я видала и получше.
– Базар у сто тридцать седьмого, – продолжил Дед, дав сигнал следовать за ним. – Тут можно достать все, что угодно. Крупнейший рынок в Южной Кроми. У министерства Развития есть биржа…
– Высшего, – поправила Жу.
