Сергей Калабухин "Пути-дороги"

Под Новый год среди сотрудников отдела возникла идея скинуться и коллективно отметить праздник в ресторане. Решить все организационные вопросы поручили парторгу, профоргу и председателю общества трезвости отдела Егору Агаповичу Сорокину, а тот взял себе в помощь Славу Левенцова. Но оказалось, что идея отметить Новый год в ресторане пришла не только сотрудникам КОПА и все залы, даже в небольших кафе, были уже забронированы.

Грустные «организаторы», потеряв всяческую надежду на успех своей миссии, пришли в родные «Три тополя», куда сотрудники отдела каждый рабочий день ходят обедать. Сорокин изначально не хотел устраивать вечеринку в заведении, где его подопечные известны персоналу как интеллигентные, воспитанные люди, элита конструкторской мысли. Сам Егор Агапович спиртное никогда не употреблял и не собирался этого делать во время празднества. Но как поведут себя другие сотрудники отдела после нескольких тостов? Не уронят ли некоторые из них авторитет КОПА в глазах ресторанных работников?

Славу Левенцова беспокоили иные мысли. Он твёрдо решил подпоить на вечеринке Аллу Скобцеву и, наконец-то, пробить её оборону, а тут такой облом с ресторанами! Решительно отстранив от дела Сорокина, он на максимум включил своё обаяние и, вежливо постучав, вошёл в кабинет директора ресторана «Три тополя». Там за столом, напротив друг друга, сидели две женщины бальзаковского возраста, одна из которых показалась Левенцову смутно знакомой. На столе стояли початая бутылка молдавского коньяка, две рюмки со следами губной помады, лежали коробка шоколадных конфет и полупустая пачка болгарских сигарет «Стюардесса», в пепельнице дымился окурок.

– В чём дело? – вскинулась директор. – Почему вламываетесь в кабинет без разрешения?

Опешивший Левенцов забормотал извинения, сказал, что стучал. Но побагровевшая начальница, застигнутая за распитием спиртного в рабочее время, просто кипела от злости.

– Немедленно покиньте мой кабинет!

– Катюша, успокойся, – вдруг пришла на помощь Левенцову «знакомая» женщина. – Молодой человек действительно стучал. Давай его выслушаем, может, у него что-то важное.

Благодарно улыбнувшись неожиданной защитнице, Левенцов изложил своё дело.

– Ничем не могу помочь, – злорадно ответила директор. – Зал уже снят на все предновогодние вечера. Вам надо было раньше проявлять прыть, молодой человек.

– А на сколько человек вы планировали банкет? – поинтересовалась «знакомая».

– Да не так уж нас много, – со вспыхнувшей надеждой ответил Левенцов. – У одних не с кем оставить детей, у других – стариков. Некоторые считают Новый год семейным праздником и всегда отмечают его дома. Так что, по предварительным оценкам, хотели прийти не более пятнадцати человек.

– Что ж, тридцатого декабря в «Тополях» будет отмечать Новый год наша небольшая компания. – «Знакомая» повернулась к подруге. – Если мы потеснимся, ты ведь найдёшь места для ещё пятнадцати человек?

– Ты – хозяйка вечера, тебе и решать! – неохотно согласилась директор. – Места, конечно, всем хватит, и твоим, и инженерам.

– И ресторану дополнительные деньги! – примирительно заключила «знакомая» и потянулась к бутылке. – Берите стул и присаживайтесь, молодой человек. Пора нам познакомиться, наконец, поближе. Меня зовут Люда, это, как вы уже поняли, Катя, директор «Тополей»…

Новогодний вечер в ресторане «Три тополя» не оправдал надежд Славы Левенцова. Ему удалось несколько подпоить Аллу Скобцеву и даже немного потискать её во время медленных танцев, но и только. Более того, они вдруг неожиданно поссорились из-за пустяка: Слава пренебрежительно высказался о какой-то попсовой певичке, под чью песню они с Аллой в этот момент танцевали. Левенцов вообще презирал попсу и признавал исключительно классическую рок-музыку, а потому ещё в студенческие времена в Москве собрал немалую коллекцию магнитофонных записей таких групп, как «Битлс», «Дип Пёрпл», «Пинк Флойд», «Йес», «Генезис» и других, менее знаменитых исполнителей. Жалкие попытки отечественных подражателей зарубежным кумирам вызывали у Славы лишь презрительную улыбку. Представители же советской эстрады для него вообще не существовали. Было бы из-за чего ссориться! Но Алла «закусила удила», заявила, что Слава ничего не понимает в современной музыке, решительно прервала танец и даже пересела за другой стол.

В Левенцове тоже взыграла гордость: он знал, что нравится женщинам, не раз убеждался в этом на практике, а тут какая-то смазливая девчонка не только строит из себя неприступную крепость, но и поучает его в сфере, в которой Слава считал себя знатоком. Решив утереть нахалке нос, он оценивающим взглядом окинул зал и тут же наткнулся на насмешливо-призывную улыбку Людмилы. «А почему бы нет? – спросил себя Левенцов. – Конечно, она явно старше меня, но выглядит вполне аппетитно. Да и выбирать сейчас особо не из кого». Остаток вечера он назло Скобцевой общался и танцевал только с Людмилой. А когда, окончательно осмелев, Левенцов попытался затащить Людмилу в директорский кабинет, она жарко шепнула:

– Не здесь, милый! Поедем ко мне.

В такси они жадно целовались и оторвались друг от друга лишь тогда, когда водитель, устало хмурясь, громко сказал, что они уже приехали. Расплатившись, Левенцов вылез из машины и остолбенел: это был его дом с «пещеркой» на пятом этаже, где в своей комнате в одиночестве наверняка в кресле перед телевизором сейчас дремлет Татищев.

– Так до сих пор и не узнал меня, милый? – с укором спросила Людмила. – Да, я тоже живу в этом доме и в этом подъезде, только на втором этаже. Я давно тебя приметила и даже несколько раз вроде как случайно сталкивалась с тобой у входа, но ты меня в упор не замечал. Один раз я даже прокатилась с тобой в лифте, но ты и тогда смотрел вроде как сквозь меня. Даже не спросил, на какой мне этаж, просто выбрал свой пятый, и, когда лифт остановился, молча вышел, а я, жутко обиженная, поехала вниз на свой второй.

– Не может быть! – сконфуженно сказал Левенцов. – Впрочем, теперь я понимаю, почему при нашей встрече в кабинете директора ресторана твоё лицо показалось мне знакомым. Просто, когда я о чём-либо сильно задумываюсь, то двигаюсь, как бы на автомате, ничего и никого не замечая вокруг. Прости поросёнка!

– Нет уж, – увлекая Левенцова в подъезд, решительно ответила Людмила, – ты сначала постарайся как следует загладить свою вину передо мной, а потом уже поговорим о прощении.

И Левенцову тогда пришлось стараться почти до рассвета…

Спустившись на второй этаж, Слава в сомнении остановился перед дверью Людмилиной квартиры: звонить или не звонить? Но рука, заждавшись разумного решения, сама надавила на кнопку. Дверь отворилась. Людмила стояла на пороге с картинно повисшими руками, ожидая поцелуев. При виде её голых, вызывающе плотских рук, запрокинутой томно головы с рассыпанными вокруг шеи рыжими волосами и особенно плотоядного блеска её зелёных глаз Левенцова бросило в жар. Но он решил продемонстрировать стойкость и выдержку. Осторожно обойдя Людмилу, он снял ботинки, прошёл в комнату и опустился на диван перед включённым телевизором. Людмила села рядом, навалилась горячим телом. Он в рассеянности отодвинулся и, напустив на себя грустный вид, сказал:

– Я у тебя в последний раз.

Это сообщение не вызвало в ней абсолютно никаких эмоций. Слава сообразил, что по пьянке, видно, уже говорил такие вещи, и Людмила выработала иммунитет.

– Я правду говорю, – сказал он неуверенно. – Нечестно с моей стороны приходить к тебе.

– Почему, милый? – безмятежно удивилась она.

– Я не могу жениться.

– Почему? Разве ты больной? Ты норма-альный. – Она плотоядно улыбнулась. – Или тебя смущает разница в возрасте?

– Не в этом дело, – возразил он терпеливо. – Дело в том, Люда, что у меня есть Дело.

– А у кого дел нет? Дел у всех хватает.

– То дела, а у меня – Дело. Дело жизни. Одно единственное, которое я не променяю ни на какие прочие дела, в том числе и на семейную жизнь, хотя бы даже и с такой замечательной женщиной, как ты.

– Не понимаю, – искренно призналась она. – Дай бог каждому, конечно, всего одно лишь дело, только так не бывает, на дню и то по десять дел.

– Которые на дню по десять – не дела, а суета сует, Людочка! Суета ради собственной уютной жизни. А цель моего Дела – чтобы все люди стали лучше жить. Понимаешь?

Она отрицательно качнула головой. Потом спросила:

– А какая тебе польза, милый, что другие станут жить лучше?

– Во! В этом всё и дело! Мне лично пользы никакой. Мне, наоборот, зарплаты не хватает, потому что больше половины из неё идёт на Дело, и на семью не остаётся ни копейки. Мне надо оставаться одному.

В глазах Людмилы мелькнуло будто понимание. Но после долгой паузы она с наигранным спокойствием проговорила:

– Врёшь ты всё. Плохо человеку одному. И разве я тебе обуза? Зарплаты мне твоей не нужно.

Она поднялась и ушла в спальню. Вернулась в одной коротенькой прозрачненькой сорочке. И плоть Левенцова в очередной раз победила его разум.

Ранним утром Людмила потащила Славу на кухню, где на стол было накрыто, как для праздничного ужина. Между делом, как бы невзначай, она задала привычный свой вопрос:

– Когда придёшь?

– Тебе надо расширять словарный запас, Люда, – ответил он. – Тем более в свете вчера мною сказанного.

Она остановилась у плиты с беспомощно повисшими руками, с жалким взглядом не желающих верить глаз. Спросила с тихой обречённостью:

– Что же не сказал, какое у тебя единственное дело?

– Да по части техники, – ответил он, смутясь. – Одну вещь изобретаю. Планировал электрический движок, способный конкурировать с нынешним автомобильным, но чувствую, надо брать шире…

– Уж не машину ли собираешься купить? – глаза у Людмилы блеснули одобрительно.

– Не совсем правильно ты поняла. Машины в их нынешнем виде я не люблю, поэтому хочу заменить их экологически чистыми электромобилями.

– Интересно, – сказала она как будто с пониманием, затем спросила. – Ты, окончательно решил? Правда, больше не придёшь?

– Правда. Я же трезвый сейчас и вполне отвечаю за свои слова. Будь великодушной, Люда, не серчай.

– Нет, – возразила она напряжённым голосом, – такую жестокость нельзя простить. Мало того, что ты всегда приходишь ко мне под градусом, так ещё и относишься как к дешёвой, вернее, бесплатной шлюхе! Три года молчал, пользовался мною, когда приспичит, а теперь неожиданно о каком-то важном деле вспомнил! – И вдруг её глаза сверкнули. – Будьте прокляты и ты, и твоё дурацкое Дело! Пусть это дело сожрёт когда-нибудь твоё семейное счастье.

Упав на стул, Людмила истерично зарыдала. Слава воровски на цыпочках прошёл в переднюю, осторожно отвёл защёлку замка и опрометью бросился вверх по лестнице. Татищев, судя по тишине в его комнате, ещё спал. Левенцов не испытывал ни раскаяния, ни угрызений совести, ни жалости к покинутой Людмиле. Груз обязывавшей связи был сброшен наконец, и это веселило душу. Но когда Слава стал бриться, ему вдруг вспомнились слова цыганки: «Проклятый будешь, один будешь, страдать будешь». Левенцов даже бритьё приостановил, поражённый сбывшимся по первому пункту предсказанием. Но неприятное воспоминание быстро позабылось под наплывом связанного с ним приятного – о Наташе. И он, наконец, понял, откуда у него взялись силы на окончательный разрыв с Людмилой. А в проклятия Левенцов не верил.

3

За минуту до восьми ноль-ноль Левенцов проскочил проходную и, переведя шаг в прогулочный режим, двинулся к осточертевшему трёхэтажному корпусу с табличкой у дверей: «Конструкторский отдел промышленной автоматики». На первом этаже уже визжали станки экспериментального цеха. Бюро гидравлических систем находится на втором этаже, здесь у Левенцова тоже оборудована своя «пещерка»: рабочее место в дальнем от входной двери углу, стол впритык к обеим стенам, а с тыла прикрывает кульман. На доске кульмана уже который месяц висит очередной проектный чертёж топливной системы для судового двигателя. Левенцов косо глянул на него. Это был парадокс: в КОПА приходилось «убивать» лучшее время суток без всякой надежды принести пользу человечеству, и за это ему платили деньги, а дома он занимался Делом, которое, верил, принесёт пользу человечеству, но деньги платил за это сам. Вот и сегодня придётся убить минимум восемь часов. Четыреста восемьдесят минут. Двадцать восемь тысяч восемьсот секунд, каждая из которых тянется по часу… Облокотясь о стол, он устроил голову в ладонях и скоро задремал.

Левенцова разбудил Егор Агапович Сорокин.

– Профсоюзное собрание сегодня, – сообщил он. – Принятие соцобязательств. Ты не думаешь по своей теме взять?

– Нет, – отрицательно помотал головой Левенцов. – Не думаю, я давно уже не думаю. Как только пересеку проходную в эту сторону, так сразу и не думаю. Без пользы, понимаете?

У парторга, профорга и председателя общества трезвости Сорокина был абсолютно трезвый взгляд на вещи, поэтому многих вещей он совершенно не понимал, как не понял теперь и сказанного ему коллегой.

– Наглеешь ты, чем дальше, тем больше, Левенцов! – сердито сказал Егор Агапович. – Вот уже и спишь на работе. Придётся, видимо, мне поставить вопрос о твоём недостойном поведении на ближайшем партийном собрании. Да и пользы от тебя как от конструктора в работе бюро что-то не видно. Как ни посмотрю, у тебя на кульмане один и тот же чертёж уже который месяц без каких-либо изменений висит.

– Беспартийный я, товарищ Сорокин, – зло усмехнулся Левенцов. – Вы как парторг бюро прекрасно это знаете. Так что ваше партийное собрание меня волнует мало. И насчёт моей работы не вам судить. Вы хоть знаете, в чём она заключается? Да и не только моя! В модернизации давно созданного!

– И что плохого в модернизации? – удивился Сорокин.

– Вы, Егор Агапыч, как коммунист должны бы знать, с чего начиналась советская промышленность. Помните, был такой лозунг: «Догнать и перегнать Америку!»? Даже первые советские станки по этому лозунгу назвали – «ДиП». Почти семьдесят лет с тех пор прошло, а мы не только не догнали, но и продолжаем всё больше отставать. Почему?

– А то ты не знаешь, умник! – возмутился Сорокин. – Сколько всего нам пришлось за эти семьдесят лет преодолеть: Гражданская война, разруха, Отечественная война и вновь разруха, а восстанавливать-то пришлось не только свою страну, но и братские страны Европы, вставшие на путь строительства социализма. И ещё помощь народам Африки и Азии, скинувшим оковы колониализма. А Америка все эти годы только наживалась. Но в космос, всё же, первыми вышли мы! Так что, дай срок – догоним и перегоним.

– Да, всё это было и есть, – признал Левенцов. – Но я имел в виду совершенно иные трудности, мешающие нам догнать и перегнать. Системные, и потому непреодолимые. Нельзя, уважаемый товарищ Сорокин, победить в гонке, занимаясь только модернизациями, требуется скачок, изобретение и внедрение нового! Америка не зря скупает по всему миру лучшие научные умы и технические патенты. Вот вы мой чертёж обругали, а он вовсе не мой. Ему более двадцати лет, и я должен его как-то улучшить за счёт внедрения новых современных материалов и технологий. А мне обрыдло улучшать чужое, я хочу разрабатывать своё, новое! Уйду я, пожалуй, на третий этаж, в бюро электроники, там сейчас, говорят, микропроцессоры внедряют…

– Внедряют, – подтвердил Сорокин. – Раньше ламповые и релейные схемы управления заменяли на транзисторные и микросхемы, теперь микропроцессоры в ход пошли. А ты и в этом разбираешься? Только ведь и там по сути модернизацией занимаются, а не изобретательством. И тебе придётся с самых низов начинать, как новичку, из простых лягушек, так сказать, пробиваться. А вот если станешь Главным конструктором, тогда и будешь разрабатывать своё, – насмешливо бросил Сорокин. – А пока что, говорят, все твои изобретения идут прямиком в мусорную корзину.

– Да, идут, – горько усмехнулся Левенцов. – А знаете, почему? Все они «зарубались», потому что не отвечали стандартам ГОСТа, ОСТа, правилам Регистра, Требованиям Минсудпрома, Минрыбхоза, Минморфлота по унификации, стандартизации, технологичности, экономичности и прочей «ичности».

– Вот оно и выходит, что ты сам виноват, – с удовлетворением отметил Сорокин. – Стандарты и правила не просто так существуют. И раз уж ты считаешь себя настоящим конструктором, изволь их соблюдать. И пока ты член коллектива, а не кустарь-одиночка, тебе придётся, как и всем нам, взять на себя определённые соцобязательства. Вот хотя бы научись соблюдать стандарты и правила. А Америку мы и без твоих изобретений перегоним! – поставил точку в споре Егор Агапович и величественно удалился.

Левенцов поднялся и подошёл к Скобцевой Алле. Она заканчивала чертёж форсунки. Стоя за её спиной, он залюбовался: юная Алла работала, как прожжённый профессионал – сноровисто, быстро, цепко и вместе с тем раскованно. Длинные красивые пальцы левой её руки, словно бы едва касаясь, обхватывали поворотный механизм линейки, пальцы правой так же изящно держали профессионально заточенный карандаш. Голова склонена с величественной грацией. Светлые волосы без излишних выкрутасов были собраны у затылка заколкой. Энергия и свежесть ощущались в её стройненькой фигурке. Скользнув взглядом по красиво облегающей бёдра юбке, он вдруг отметил, что Алла рослая, а производит впечатление миниатюрной.

Она оглянулась.

– Отлично! – кивнул он на чертёж. – У тебя талант, ты далеко пойдёшь.

Она махнула пальцами с забавно беспечным выражением, как если бы сказала: «Надо как-то время убивать», а вслух произнесла:

– Далеко ходить я не люблю.

– Тогда ты не просто талантлива – ты гениальна.

– Что есть, то есть! – спокойно сказала Алла. – А вот ты ведёшь себя глупо. Впрочем, как всегда…

– Скобцева, мы же давно помирились! – поморщился Слава. – Зачем этот наезд?

– Если б не помирились, ты бы слова от меня не услышал. – Алла положила на стол карандаш и повернулась к Левенцову. – Вот скажи, зачем ты провоцируешь парторга, да ещё таким глупым способом? Он ведь легко может добиться того, что ты очутишься не на третьем этаже, а за воротами с волчьим билетом в руках.

– Руки у него коротки! – зло буркнул Слава. – Сейчас не тридцать седьмой год…

– Да, сейчас не тридцать седьмой, – кивнула Алла. – Тогда бы тебя просто расстреляли за саботаж, вредительство, антисоветскую пропаганду и сон на рабочем месте. Егор Агапович Сорокин – хороший, добрый человек. И чего он только нянчится с тобой, как с неразумным дитятей, не пойму…

– Скобцева, ты следи за базаром, как выражаются в определённых кругах. Сон на рабочем месте признаю, а всё остальное…

– Удивляюсь я тебе, Левенцов! – сказала Алла. – Ты старше меня лет на десять, наверно, а не понимаешь элементарных вещей!

– Каких, например?

– Ну, хотя бы, разницу между капиталистическим американским и нашим советским производством. Ты вот хаешь модернизацию и почему-то уверен, что Америка обгоняет нас исключительно за счёт быстрого внедрения новых изобретений. Так? Или я неправильно поняла твою недавнюю тираду на этот счёт?

Левенцов кивнул.

– Да, изобретения в Америке внедряются быстрее, чем у нас, – продолжила Алла. – Ты прав, что виновата в этом разница политических систем. Но ты совершенно не понимаешь, что так называемая «вина» нашей системы в торможении внедрения новшеств на самом деле направлена на общее благо всего народа.

– Как это? – Изумлению Левенцова не было предела.

– «Элементарно, Ватсон!» – голосом Шерлока Холмса в изображении артиста Ливанова снисходительно ответила Алла. – Включи, наконец, мозги! И у нас, и у них производство конвейерного типа. И у нас, и у них широко применяют модернизацию и стандартизацию. Почему же у них изобретения внедряются быстрее?

Левенцов поразился, что сам он никогда не задумывался над этим. Наконец он с видом победителя выдал:

– Единственная разница, которую я вижу, это принцип производства продукции: у них – конкуренция, у нас – плановое хозяйство. Конкуренция заставляет капиталиста искать, находить и быстро внедрять новые технические решения, для него это вопрос выживания. А у нас конкуренции нет, торопиться незачем.

– А если ещё подумать? – снисходительно прищурилась Алла. – Или после бессонной ночи с твоей перезрелой старушкой у тебя голова совсем не варит?

– С ка-какой старушкой?

– С той самой, на которую на той новогодней вечеринке ты меня променял. Трёхреченск – город небольшой, тут невозможно надолго что-либо скрыть. С чего бы молодому мужику в понедельник, после двух выходных, засыпать с утра прямо на рабочем месте? Вывод напрашивается вполне определённый…

– Во-первых, Скобцева, это ты меня тогда отшила, – хмуро возразил Левенцов. – Во-вторых, не подменяй тему: что в моём ответе тебя не устраивает?

– То, на что указал тебе Сорокин: ты скользишь по верхам явлений, даже не пытаясь копнуть глубже, не вникаешь в их причины. Да, конкуренция – сильный стимул, но разве у нас она отсутствует? А что же такое, по-твоему, пресловутое «соревнование двух систем», если не конкуренция? Причём в глобальном масштабе, а не только между однородными предприятиями. Эх, Левенцов, как же ты меня разочаровал…

У Славы вдруг заболела голова. Он никак не мог смириться с фактом, что его макает мордой в дерьмо молодая девица, об интеллектуальных способностях которой он до этого был самого низкого мнения. Он позорно молчал, не находя достойных аргументов, а Алла тоном учительницы объясняла ему очевидные вещи.

– При конвейерном производстве жизненно необходимы стандартизация и модернизация. В процессе эксплуатации, например, автомобиля, всегда выявляются какие-нибудь недостатки конструкции или технологии. Для их устранения нужно всего лишь перенастроить несколько этапов конвейера и выпустить на рынок модернизированную модель машины. Когда же требуется изготовить совершенно новую модель, приходится организовывать и новый конвейер! Ведь и на старую модель найдётся покупатель, да и запчасти должны производиться для ремонта. Но затраты на новый конвейер можно значительно снизить, если в новой модели удастся применить часть деталей старой. Вот почему так важна стандартизация, от которой ты, Левенцов, столь высокомерно воротишь нос!

Идём далее. Капиталист может потратить часть прибыли на создание нового конвейера для быстрого внедрения, выражаясь твоей терминологией, изобретения. А мы такой возможности не имеем, потому что у нас действительно плановое производство и к тому же жуткий дефицит буквально на всё! Почему, спросишь ты? Потому что у нас массовое производство. Люди годами стоят в очереди на покупку автомобиля, а мы эти машины ещё и экспортируем! Выкроить при таких условиях средства на внедрение изобретений, то бишь создание новых конвейеров производства чего-либо, неимоверно трудно. Нам бы поскорее хотя бы давно разработанными вещами насытить рынок. И всё же и у нас в стране появляются новые модели машин, телевизоров, тепловозов, космических кораблей и всего прочего.