– Спасибо, – бормочу, упираясь ладонью в стену.
– Пошли тогда хотя бы чай тебе крепкий сделаю.
– Давай, – улыбаюсь вымученно.
С каждым новым шагом живот скручивает в жесткий узел. Я словно проглотила тысячи металлических осколков, что один за другим впиваются в меня изнутри.
Пока Сима заваривает чай, отчаянно пытаюсь придумать, что делать дальше. Мысли о том, что со мной, – пугают. Приболеть – самое меньшее из зол сейчас, но что-то подсказывает мне, что я не больна.
Остальные три занятия веду, преимущественно стоя на одном месте. Просто веду счет, даю указания по технике, но сама никакого физического участия в танце не принимаю. Изучение новых связок переношу на следующий урок.
Освобождаюсь к пяти, и боль к этому моменту, кажется, тоже стихает. Ну либо я просто к ней привыкла и теперь не воспринимаю так остро.
Сима уехала еще пару часов назад. Заглянула ко мне, поинтересовалась, как я, и сказала звонить в любой момент, если станет хуже.
Я просто покивала. Не хочу ее беспокоить лишний раз и доставлять проблемы. Сама справлюсь. В конце концов, я уже давно не маленькая девочка.
Накручиваю шарф, край которого накидываю на голову вместо шапки. Погода сегодня разбушевалась, снег идет не переставая. Такими темпами у нас скоро сугробы образуются.
Спускаюсь по ступенькам с небольшим усилием просто потому, что каждое новое движение отдается болью внизу живота.
Поправляю сумку, висящую на плече, и слышу голос мужа за спиной.
– Ты на развод подала? – Лёша хватает меня под локоть и разворачивает к себе. Вздрагиваю, пульс заходится в таком бешеном темпе, что в глазах на секунду темнеет.
Я ведь реально поверила, что он больше не появится. Дурочка. Наивная дурочка.
Теряюсь на секунды. Киваю заторможенно. Рассматриваю Ершова и толком не вижу даже, все плывет и моргает.
Переступаю с ноги на ногу и чувствую, как Лёшины руки смыкаются на моей талии.
Моргаю, пытаясь разглядеть мужа сквозь упавшие на глаза сумерки, но почти безрезультатно.
– Алин, ты чего? Ты… Я тебя не трогал. И пальцем не трогал. Алин?
– М?
– Ты меня слышишь вообще?
Киваю. Ну или так мне только кажется.
– Давай в машину. Ты идти можешь? Алина!
Слышу знакомые нотки раздражения в его голосе, но сегодня к ним подмешан еще и… Страх?
– Да. Да. Нет. Постой, – бормочу что-то несвязное, а потом чувствую, что ноябрьский уличный холод сменяется теплым салоном авто. Лёшиным авто. Здесь пахнет елочным машинным ароматизатором, этот запах я ни с каким не спутаю, он никогда мне не нравился.
Задерживаю дыхание. Смотрю в лобовое стекло перед собой. Картинка начинает медленно проявляться. Все фонари, светофоры и блики все еще вижу как на длинной выдержке, но свои руки, сидящего за рулем почти бывшего мужа – достаточно четко.
– Пришла в себя? – Ершов косится на меня.
Замечаю его перепуганное лицо. И правда волновался за меня?
– Не знаю, – выдыхаю с трудом. – Куда мы едем?
– В больницу.
– Я…
Ершову звонят, и он берет трубку. Меня игнорирует, а вот в больнице даже дает взятку, чтобы нас побыстрее приняли.
Строгая на вид, но приятная в общении доктор осматривает меня, грозным тоном приказав Лёше остаться за дверью.
– Суетной у вас муж. Переживает. Любит вас, – улыбается.
– Он мне не муж. Почти.
Женщина мои слова никак не комментирует. Продолжает проводить свои манипуляции. В какой-то момент хмурится и предлагает мне перейти в другой кабинет. Ершов волочится за нами следом, а мне хочется, чтобы он ушел.
Сколько раз я выслушивала от него, как плохо выгляжу? Не уверена, что сосчитаю. И вот теперь, когда это на самом деле так, он трется рядом, а потом ведь обязательно припомнит.
Меня заводят в помещение с аппаратом УЗИ.
– Ложитесь.
Врачи о чем-то между собой переговариваются, пока я ложусь на кушетку.
– Девушка, джинсы снимаем.
Дрожащими пальцами расстегиваю пуговицы и понимаю, что мои худшие опасения, кажется, вот-вот могут оправдаться. Мне делают трансвагинальное УЗИ, по результатам которого я слышу свой приговор.
– Подтверждаю, Надежда Яковлевна. Пять недель. Есть угроза выкидыша.
– Что тут происходит? – Лёша врывается в кабинет в самый неблагоприятный для этого момент. – Что с моей женой? Мне кто-нибудь уже объяснит?!
– Поздравляю, папаша. Беременна ваша жена.
Ловлю Лёшин взгляд и вижу там ликование. Он рад.
Отворачиваюсь.
– Развода не будет, Алин, – крепко сжимает мои пальцы. – Ни за что, – продолжает шептать, а меня вот-вот вырвет от происходящего.
Глава 7
Из смотровой выхожу в еще более отвратительном состоянии, чем в том, в котором заходила. Подташнивает. Смотрю на Ершова украдкой, и пальцы автоматически сжимаются в кулаки. Лёша идет следом, придерживает меня под локоть, будто я могу от него сбежать сейчас. Не могу, даже если и хочется. Идти-то сил почти не осталось, а уж бежать…
– Алин.
Голос мужа будоражит в плохом смысле. Напрягаюсь вся.
– Я виноват. Знаю. Поверь. Много об этом думал.
– Разве?
– Не язви, – вздыхает. – Я испугался в тот день, когда ты нас… В общем, наговорил тебе всякого и потом еще… Боялся, что ты уйдешь. А меня без тебя ломает, Алинка.
– Настолько, что ты решил крутить романы на стороне? – тру лицо.
– Я извиниться пытаюсь, – Лёша скрипит зубами. – Пойми ты, что они мусор, а ты жена моя. Понимаешь? Это другой уровень. Другие отношения. Я же и правда все для тебя, искренне.
– Давай не будем, Лёш.
Ершов не возражает, но я вижу по лицу, что затыкается с трудом.
– Врач сказала, что они оставят тебя здесь на пару дней. Что тебе нужно привезти? Я сделаю.
– Ничего, – плетусь к коридору, связывающему больницу со стационаром.
– Алин, прекрати, я же о тебе забочусь. О тебе и о нашем ребенке.
О нашем ребенке…
Эти слова душу из меня по кусочкам вырывают. Четыре недели – это же совсем мало. Что, если…
Даже в мыслях на полуслове замолкаю. Хватит ли у меня сил пойти на такой шаг?
Вряд ли. Ребенок не виноват, что его отец… Лёша.
Веду пальцами по шершавой, выкрашенной в белый цвет стенке и чувствую, как слезы по щекам катятся. Лёша еще, как назло, провожает меня до палаты. Нависает коршуном. Просит у персонала разместить меня отдельно.
– Мне ничего от тебя не надо, – бросаю зло, но Ершов только гладит меня по плечу, мол, позлись, милая, но все равно все по-моему будет.
Сил сопротивляться и ругаться просто нет. Я вымотана этим днем и всеми последними неделями в целом.
Меня размещают в отдельной палате с телевизором, холодильником и микроволновкой. Как только туда попадаю, сворачиваюсь на кровати клубочком, отвернувшись к стенке.
Чувствую присутствие мужа. Он какое-то время молча ходит из угла в угол и, наконец осознав, что говорить я с ним не собираюсь, уходит.
Правда, на прощание произносит:
– Я завтра заеду, привезу тебе вещи. Палату и медикаменты я оплатил. Можешь ни о чем не волноваться.
Когда за Лёшей закрывается дверь, всхлипываю. В голове такая каша. Я боюсь делать аборт, каким бы он ни был. Боюсь рожать. Боюсь возвращаться к мужу, как и боюсь остаться с ребенком одна.
Накрывает дикой безнадегой, когда кажется, что выхода нет. И выбора правильного тоже нет. Не существует его просто.
Сплю плохо. Постоянно просыпаюсь. Мне кажется, что Лёша до сих пор здесь. После скандала, что он устроил на парковке у моей работы и на лестничной клетке, я его боюсь. В моменты гнева он кажется себя совсем не контролирует. Может сказать и сделать все, что только взбредет ему в голову.
Разве можно вернуться к такому? Даже ради ребенка? Его измены я уже и в расчет не беру.
Можно ли? Нет, наверное. Но…
Боже, тру лицо ладонями, как много этих «но».
Утром просыпаюсь все в том же коматозном состоянии, когда мир вокруг видится черно-белым. Ни единой краски не просвечивает.
Улыбчивая медсестра приносит мне завтрак, а потом ставит капельницу.
Алексей появляется в одиннадцать утра. Бодрый, начисто выбритый и вкусно пахнущий.
Приносит мне вещи какие-то, новые, судя по всему, фрукты, ноутбук.
– Я подумал, чтоб не так скучно было. На работу к тебе заехал, объяснил вашей директрисе ситуацию. Симка за тебя переживала, с ней тоже поговорил.
Сглатываю. Ловлю себя на мысли, что это ненормально. Вот так, как он, с улыбочкой, рассказывать, что он делал. Про Симу упоминать все с той же довольной рожей, будто не он ее грязью поливал все годы, что мы с ней общаемся.
Сима Лёше с первого взгляда не понравилась. Потому что самостоятельная, свободная, сильная духом. Она всегда поддерживала меня, когда я шла Ершову наперекор, и его это раздражало. Как он только о ней ни отзывался, а теперь вот улыбается…
– Алиш, я тебя не брошу, слышишь? Это мой ребенок, Алин. Моя кровь.
– А что, если я не хочу этого ребенка? – спрашиваю, а сама смотрю в окно. Небо серое. Вороны кружат.
– Ты несерьезно сейчас?
Пожимаю плечами.
– Если ты сделаешь, – замолкает, хоть и начинает очень грозно. – Ты же понимаешь, что нам свыше сейчас шанс дают. Наладить все, стать настоящей семьей. Ты, я и наш малыш.
Лёша сжимает мою ладонь, морщусь, но он делает вид, что не видит.
– Никаких женщин. Я тебе клянусь. Никаких женщин кроме тебя. Никогда. Я многое понял за эти недели. Ты всегда рядом была, такая уютная, родная, спокойная. Дурак, которому захотелось веселья, разнообразия… Дурак, Алин. Что с меня взять?
Ершов опускает взгляд и качает головой, выглядит все это так, будто ему и правда жаль. Так, будто он и правда раскаивается.
– Я тебя люблю, Алинчик. Не молчи, скажи что-нибудь!
– Уйди, пожалуйста. Просто уйди. Мне тошно на тебя смотреть после всего.
– Понимаю. Уйду, но вечером заеду. Что тебе привезти?
– Ничего мне не надо. Просто выйди за дверь.
Психую, вырываю свою руку из его ладони и отворачиваюсь к стенке.
