Мы приехали в Черноголовку с Физтеха чуть ли не 1 сентября 69-го. И нам очень понравилось в этом лесном, тихом и уютном поселке. С тех пор и живем здесь. Что представлял из себя тогда наш поселок? Все называли его поселком да и было в нем тысяч пять, максимум – шесть человек. Прикинул по количеству заселенных тогда домов, так примерно и получилось. Да. Но эти 5 или 6 тысяч первоначально почти все занимались наукой или обслуживали науку и были, можно сказать, особые – молодые, неугомонные. И не только поэтому. Брали в Черноголовку далеко не всех. Физтехи и выпускники МГУ составляли тогда большинство научных сотрудников в старожиле ФИХФ и в более юных ИФТТ, ИНХП, ИТФ и ИЭМ. Может быть, ещё и потому, что двое из первых четырех завлабов черноголовской Химфизики были сами физтехи, трое были профессорами МФТИ, Фёдор Иванович Дубовицкий был заведующим кафедрой, а в свое время был директором (еще тогда директором, не ректором) МФТИ, а Николай Николаевич Семёнов вообще был отцом-основателем Физтеха. Ну а МГУ есть МГУ, Физтех, кстати, тоже был его факультетом когда-то…
Фёдор Иванович Дубовицкий и Николай Николаевич Семёнов знакомят гостей из Москвы со строительством Черноголовки (фото из архива А. Жаркова)
Реально наука в Черноголовке существовала уже 10 лет – с 1960 года, когда запустили первый лабораторный корпус на первой площадке Химфизики. ФИХФ (после 1972 г. – ОИХФ) казался огромным, да таким и был, уже тогда на его территории находилось более чем 30 корпусов, больших и малых, и складов, в том числе ИНХП и лаборатория космохимии на второй площадке.
«Физика твердого тела» появилась в 1963 г. и только-только съехала в свое собственное здание с территории все той же второй площадки ФИХФ. Там тоже было полно физтехов, физфаковцев и сталесплавских (Ю.А.Осипьян кончал МИСиС). Вслед за ИФТТ появился ИТФ, очень многие из него работали совместителями у нас на Физтехе. Прямо в 1969 образовался ИЭМ, там главенствовали МГУшники с геолфака. Брали в науку ещё хороших выпускников и из других хороших институтов – «Менделеевки», например, и МИТХТ – во все шесть тогдашних научных заведений Черноголовки. Стали появляться выпускники и студенты из Ростова, Томска, Саратова, Самары и др. городов. Завода, ИФАВа, базы Института Северцева и много другого ещё не было. Такой вот примерно расклад по вузам НИИ. И называлось все это с 1962 года ННЦ – Ногинский научный центр АН СССР. И никому в голову не приходило, что через 20 с небольшим СССР не будет, и АН СССР не будет, а будет РАН…
Наука в конце 60-х и все 70-е и даже 80-е годы била ключом. У нас свой не только жидкий азот, но и свой жидкий гелий, радиационные установки и ускорители, мощнейшие прессы, свои химические и плазмохимические реакторы, катализаторы, ЭПР- и ЯМР-спектрометры и другие, современнейшие по тем временам, приборы. В 67—68 в Черноголовке открыли фотопластический эффект, СВС, закон фотоэмиссии из металлов в электролиты, низкотемпературный предел химреакции. В 1969 г. и позднее получили генерацию в первом эффективном химическом лазере, химически фиксировали азот, окисляли органику, изучали полупроводники и металлы, органические металлы, полимеры, процессы горения и взрыва, экситоны, фононы, поляроны, неидеальную плазму. Лунный грунт и метеориты и пр., и пр. Закладывали основы рентгеновской оптики, моделировали на земле в спецустановках, что происходит в недрах Земли, где бурлит или бурлил гигантский геологический реактор. Теоретики ИТФ еще не перешли на струны, а занимались сверхпроводимостью, сверхтекучестью, тонкой гидродинамикой. Тяжелые прессы давили металлы и сплавы, превращая одни соединения в совершенно другие. Широким фронтом вскоре пошли работы по мощным лазерам. Почти во всех областях результаты были важны как для фундаментальной науки, так и для приложений.
Черноголовка вносила свой вклад в обороноспособность Державы, и мы в этом участвовали. А параллельно росло число кандидатов наук, все больше и больше защищалось докторских диссертаций. Появились «свои» членкоры, а потом и академики.
60-е года – строительство улицы Первая идёт полным ходом (фото из архива А. Жаркова)
Научная работа была главным занятием в Черноголовке, работали до ночи, а то и ночью, хотя никто не заставлял. Потому – что было интересно. У неостепененных был, конечно, и свой интерес. При всех недостатках, которых, естественно тоже хватало, то время в науке вспоминается как какое-то большое научное наступление, какое-то мощное вдохновение…
Это про науку, хоть очень кратко и общо. А поселок? Да, что представлял из себя тогда наш поселок – географически, материально (так сказать – бытово) и культурно?
Географически Черноголовка находилась, и никуда не делась, слава Богу, на северо-востоке Московской области в 43 км от МКАДа, в 57 км от Красной площади, в 21 км от Ногинска (о котором, впрочем тогда мало что знали и бывали там гораздо реже, чем в Москве). От нас всего км 15, если напрямик, до границы с Владимирской областью. Здесь узкое горло Московской области, поэтому и дачи стали давать москвичам во Владимирской области именно здесь, по Щелковскому шоссе. У нас в Черноголовке прекрасное озеро, тогда – без названия, просто «Озеро» и всё. Посредине его бил небольшой фонтан, а на северном берегу стояли «Ласточки» или «Стрижи», кто как называл эту великолепную скульптуру. Вокруг был лес, где потемнее – с преимуществом ели, где посветлее – сосновый. Березы везде много, конечно. Летом было жарко, купались в озере, чистом, прозрачном. Зимой все покрывал снег, а на снегу в те годы было множество следов зверей, всяких – но больше – зайцев. Теперь – только известные «следы» многочисленных прогуливаемых собак.
Административно мы находились на территории Ногинского района, но про Ногинск до поры до времени почти не слыхали, для многих из нас он тогда просто не существовал. Существовала как бы одна большая-большая Москва – «МФТИ – Москва – Черноголовка». Народ в Черноголовке был со всего Союза, но с северных по отношению к Москве областей, как казалось, было гораздо меньше, чем с юга. Люди местного происхождения жили еще в основном по своим деревенским домам в деревне Черноголовке, Стромыни, Ботове.
Да, административно Черноголовка – это Ногинский район, но на особой как бы территории, отрезанной от бывшего НИП АВ ВВВС РККА и переданной в 1956 НИП ИХФ, теперь называвшемуся ФИХФ, которому вообще принадлежала вся земля ННЦ. По партийной, и можно сказать – главной, линии подчинялся научный центр не Ногинску, а Москве, Октябрьскому райкому. Влияние Ногинска было крайне мало и касалось только сельсовета, в то время переехавшего в новенькое здание у «Колбасы» и переименованного в поссовет. Председателями там были наши люди, и все вопросы взаимоотношений с райцентром они брали на себя. Как вспоминал Слава Смирнов, многие ощущали себя в Черноголовке «полумосквичами». Кстати, в то время, при не очень хорошей дороге, но без единого светофора, дорога до Щелковской (автовокзал только строился) занимала часто 45 минут, а стоила, если кондукторша была «нормальной» 50 коп.
1981 год. Основатель города Дубовицкий Ф. И. на первомайской демонстрации (фото из архива А. Жаркова)
Но о власти. Власти в поселке в обычном смысле (Горисполком, Райком, Горкомхоз и пр.) не было. Поссовет в общем-то формальный, райком в Москве, по науке – Президиум ННЦ во главе с Семеновым, ну а реальной властью был Федор Иванович Дубовицкий, 62 лет от роду, легендарный директор ФИХФ, зам. Семенова, уполномоченный Президиума АН по ННЦ. И он был настоящим хозяином действительно, но рассказ о нем может быть почти бесконечным. Скажем еще раз: «Он был Хозяин!» А его некоторые недостатки—слабости теперь, спустя 50 лет, кажутся просто ничтожными по сравнению с тем, что пережили мы и видели за последние три десятилетия…
Что представлял собой поселок «материально»? В нем были улица Первая, улица Вторая (более известная в народе как «научный тупик», ибо упиралась в проходную ОИХФ), и мало кому известная Третья, где прятались коттеджи очень больших ученых… Больше улиц не было, всего же по Первой и в свободном весьма порядке между Первой и «Колбасой» стояло:
– cамых старых, начиная с 1958 года, краснокирпичных домов – 5,
– трехэтажых белокирпичных -3,
– двухэтажных белых – 2,
– хрущоб 4-этажных – 8,
– 9-тиэтажных «башен» – 7, в том числе «Три богатыря» (говорили, что это чуть ли не первые 9-этажые постройки в Московской области, да еще по чешскому проекту, а все потому, что были мы «при Москве»),
– «Колбаса» в 14 подъездов – 1.
Строительство Первой улицы (фото из архива А. Жаркова)
Ещё было: два общежития – наша пятиэтажка 1968 года, буквально в колосившемся поле, и маленькая общага, получившая позднее название армянской, ещё – казармы стройбата (он всё и строил на поселке, кроме блочных домов) с музыкой утром и вечером, за глухой стеной – от строительной столовой до леса, ещё – милиция и Дом ученых 1967 года, школа в конце Первой, гастроном – посредине Первой.
Вот пожалуй и всё. Нет, в Заколбасье начиналось строительство: в 68-м сдали один дом, в 69-м – второй, и каждый год, наверное, сдавалось по дому. Самый поздний, правда, из-за сопротивления хозяина последнего деревенского дома – главного механика совхоза Чапаева – Чемагина, возвели только в 1984 (?) г. (знаем его как дом ЗАГСа, да нет теперь у нас и ЗАГСа). В ближайшие к нашему 1969-му годы построят новую, невиданную еще в СССР, школу №82, большую больницу, детсад рядом с ней, «Бастилию» на другом конце, напротив школы, с 1975-го «блочные» пойдут один за другим. Завод уже будет работать вовсю, народ прибывать и прибывать, а среда обитания меняться…
Строительство девятиэтажных домов на Первой улице (фото из архива А. Жаркова)
Строилось всего много, и поэтому самое главное, самое-самое, что в Черноголовке было – это квартиры. В Черноголовке давали квартиры! Давали, конечно, не просто так. Квартирами привлекали нужных и высококвалифицированных специалистов, квартиры получала перспективная молодежь, что заводила семьи и явно связывала свою судьбу с Черноголовкой. Мы все раньше или позже квартиры получили, значит тоже считались перспективными. Сначала часто давали комнату, потом квартиру однокомнатную, двухкомнатные и даже трехкомнатные – по мере роста числа детей. Квартиры, кстати, надо было «обставлять», т.е. покупать мебель и всякое такое прочее. К этой ситуации мы еще вернемся…
А пока – квартиры квартирами, это важно, даже сверхважно, но что, все же, такое была Черноголовка в конце 60-х – начале 70-х – «бытово и культурно»? Жили в лесу, дышали лесным воздухом. В самом поселке не было скученности, а были широкие газоны и много зелени. До работы шли пешком минут 15—20, на велосипеде – долетали почти мгновенно, а автомобилей и не было почти ни у кого, а у кого были, большую часть года, наверное, держали в гаражах в колодках. Встречались все в Гастрономе, он был не столько местом снабжения, сколько общения. Снабжение было так себе. Молоко, хлеб, рыба, лечо, вино – да, мясо – редко и не очень, чаще куры, чахлые, но удивительно наваристые. Если не твоя очередь на заказ, едешь в Москву, покупаешь все, что надо – и в музей, на выставку, в театр даже, кто куда. Потом автовокзал новенький, булочная рядом, по кофе с пирожным – восторг! Это в Москве. У нас – да, в единственном магазине, не так, но зато зимой дети скатывались с магазинной горки прямо на Первую. Восторг!
Праздничная демонстрация 7 ноября на площади школы №82 (фото из архива А. Жаркова)
Если шёл мужик в коротких брюках и с отвлеченным каким-то взглядом – это явно был теоретик из ИТФ. Теоретики – великие люди – ходили в коротких брюках, много пили и делали работы мирового уровня. И вообще, если видели выпившего человека, то кроме теоретика это мог быть кто-то с банкета или по поводу защиты или юбилея. Юбилеи были 25, 30, и 35 лет, больше – только у начальников. Банкетами обычно назывались шашлыки для лаборатории на опушках наших лесов. Если видели стайки молодых, громко разговаривающих – это явно студенты, которых в Черноголовке во все времена было много, но тогда они ходили в свои базовые институты в то же время, что и сотрудники, а сидели, часто, ещё позже их, и уж точно – дипломники… Если народ валил в Дом учёных, то это значило, что там сегодня «Калейдоскоп» и показывают фильм Висконти или Вайды. Если вы видели на поселке человека старше 50 лет, то это было удивительно, и, это скорее всего, был трижды лауреат Сталинской премии М. Я. Васильев или… чей-то родитель, которому каким-то непостижимым тогда образом удалось прописаться к сыну или дочери, но, скорее всего, он приехал в гости…
Люди были советские. Т.е. следовали советским законам, советской морали, не такой и плохой, как теперь выясняется. Честь, совесть ещё были в ходу. Коллективизм имел свои плюсы и минусы, но как нам, сейчас полностью «атомизированным», его не хватает. С работы нас несколько раз в году посылали на картошку и свеклу. К этому привыкли, благо совхозные поля начинались за околицей поселка. У Дома ученых колосилась рожь, а поле от деревни до «23-го км» с любимицей Хрущева вошло в историю как Кукурузное.
Субботник по благоустройству Черноголовки (фото из архива А. Жаркова)
На кухнях выпивали и либеральничали, поругивали политику. На работе «догоняли и обгоняли Америку» и делали действительно хорошую науку, заодно повышая обороноспособность Страны… Строилась новая школа, в башне-обсерватории ее мастерили телескоп. Скоро прибудет его хозяин-астроном, а потом его арестуют, и это будет единственное диссидентское дело в Черноголовке (так, правда, Черноголовку тогда еще не сокращали)…
Эх и ах, святое это, романтическое и чистое, как нынче кажется, время! Ключи под ковриками, работа в две смены, защиты, споры, экскурсии, спорт, секции, выставки, лекции лектора ЦК и концерт Высоцкого… Вот она, наша молодость: задор, огонек какой-то в людях, уверенность в будущем, вера в лучшее. Покритиковать, поругать действительность тоже можно, но в рамках, в рамках… Все были молоды, здоровы. Про Макаровское кладбище многие и не знали: хоронить было некого. Думали совсем о другом. Работали…
Чем еще занимались кроме науки и производства и добычи пропитания? Какая атмосфера царила в Черноголовке?
Атмосфера эта была очень своеобразной, ибо Черноголовка была тогда почти исключительно научной, почти исключительно с высшим образованием не просто, а с лучшим в Союзе, а то и в мире образованием, с очень высоким интеллектуальным уровнем. А также с юмором, иронией и всяческими дополнительными талантами. Кто пел, кто рисовал, кто стихи писал (одна Люда Денисова чего стоила!), кто песни, кто в театре играл. В походы ходили почти все, чаще – на байдарках, многие – по горам. Спортом занимались почти все, лыжи там, велосипед, баскетбол, теннис, потом еще и КЛБ появился. На «Калейдоскоп» ходили. Нет, не ходили – хотели все, не все попадали. Артистов, музыкантов, чтецов, бардов в Дом учёных приезжало достаточно.
Сеанс одновременной игры между многократным чемпионом мира Ботвинником М. М. и черноголовцами (фото из архива А. Жаркова)
Были художники, свои, т.е. наши – Веня там, Гера, Фёдорыч ДУ-шный, Люда Репка и пр. Они всё пытались как-то объединиться в студию. В 1972-м мы с упоминавшимся уже Славой Смирновым провели первую и как нам казалось грандиозную выставку их работ. Вот у меня каталог ее самодельный, пожелтевший: много десятков позиций в нем. После выставки живописцы объединились. Да, образовалась художественная студия, пораньше, пожалуй, – театральная, после нее – литстудия. В аспирантском общежитии завели ребята Молодежный клуб с разными секциями, в том числе с историей искусства – это наш нынешний ЧИКК так назывался тогда. А у Гриши был музыкальный клуб. Да, было… Была у нас музшкола, спортшкола с Геной Громогласовым, был стадион, сделанный руками черноголовцев, БНЦ и библиотека Профкома ОИХФ. Был Дом ученых, а в нем разные тоже секции от горнолыжной и туристической до танцевальной и художественнокатальной. Были и КВНы, но мода на них уже отходила. А самое оригинальное, самое невозможное, даже самое главное (помимо работы и квартир) что у нас было, единственное почти в Союзе, наша гордость и источник хвастовства некоторых невоздержанных товарищей – это киноклуб «Калейдоскоп» Юры Полякова под почетным председательством лауреата Ленинской премии и хорошего человека Владимира Львовича Броуде…
И все же о квартирах, деньгах и автомобилях…
Да, народ был избранный, и того народа было много в Черноголовке (теперь мало осталось), МГУшный, физтеховский и тем подобный. Студентами многие или почти все были в ССО, на целине. Народ был беспокойный, активный, воспоминания о Целине не остыли еще, это аукнется. Получали по 100—150 р. и не жаловались, работали не за деньги, а за Науку, потому что было интересно. Но вот ведь еще и женились люди, а семьям деньги были нужны, одежка и обувка детские тогда были дешёвые, но часто менялись, а вот на обстановку квартиры деньги были нужны уже серьёзные. А кто-то «наглел» и поглядывал на машины начальников (государственные тогда по большей части, но кой у кого стали появляться и свои)…
Да, народ научный, в большинстве своем, увлечен был своим любимым делом. Но от честно заработанных денег никто не отказывался. На дворе стоял социализм, даже ещё и не совсем развитой, а до коммунизма, как все поняли, было далеко-далеко.
Короче, жили в Черноголовке не бедно-не богато, а как вся страна, даже, наверное, немножко получше. Платили ученым не много-не мало, даже, может, немножко больше, чем другим, хотя смотря кому «другим». Наука для большинства составляла, несомненно, главное. Это было интересно, да и важно, в чем все были уверены, да так вроде и было. Но от денег тоже никто не отказывался. Радовались, когда с 98 р. переходили на 105р, на 115 р., потом на 130 и 150 р. и больше, а 270—300 р. у старших казались пределом мечтаний (нет, не мечтаний, а реалий). О большем мало кто и думал. В общем, деньги тоже никому не мешали, ни экономным и хозяйственным, ни мечтателям и романтикам. И когда появилась возможность заработать летом в отпуске (говорили о двух аж месячных зарплатах!), народ двинулся на стройки социализма. Буквально. И не только, впрочем, заработать, но и бесплатно посмотреть новые места нашей бескрайней родины, которой решили помочь теперь физическим трудом. Посмотреть, увидеть, узнать – это для научных сотрудников было аргументом тоже… Оторваться от умственной и у многих действительно напряженной работы, сменить на физическую – многие считали правильным решением и удачным выбором. Впрочем, насколько знаю, научник и на побочных физических заработках нередко придумывал что-то такое нестандартное, облегчающее этот самый физический труд…
В 69-м мы приехали Черноголовку, и это было для нас событие, но мы совершенно не знали, что летом тут произошло другое Событие, ставшее историческим: первый строительный отряд ученых (и не только) принял первый «бой» в далеком Норильске. Так тихо началось это важное и полезное для всех движение, ширясь с каждым летом, включая все больше людей и больше мест на карте страны…
***
Все больше и больше черноголовцев по летам ехало в Норильск и вообще на Север, на Дальний Восток, в Сибирь… Все больше и больше появлялось приличной соцлагерной мебели и отечественных автомобилей в Черноголовке…
Научник прибарахлялся…
Олег Ефимов[5 - Олег Николаевич Ефимов, к. хим. н.]__ Черноголовка. Начало. Стиль жизни
Я чувствую определенную неловкость при написании этих обрывочных воспоминаний. Все-таки о начале Черноголовки много и документально точно написал ее основатель Федор Иванович Дубовицкий. У меня на пути к моему 90-летию сохранились в памяти только обрывочные, часто немного смешные эпизоды из жизни Черноголовки 60-х годов. Они относятся к стилю жизни научной молодежи тех лет, когда первопроходцы, молодые кандидаты наук- первые завлабы успели обосноваться в новостройках и формировали свои коллективы.
Я приехал в 1962 году, когда была застроена левая сторона Первой улицы с гостиницей, где нас обычно и размешали. За перелеском начинались здания Филиала Института химической физики (ФИХФ), расположенные в двух параллельных зонах (первая и вторая площадки). На второй только что был сдан 2-хэтажный корпус 2/2, тогда в просторечии корпус «химкинетики», позднее в обиходе после нашего переезда в 5-тиэтажный корпус – «старой химкинетики». Никакого забора у нас не было так же как и охранника при входе. Режим работы был в основном свободным и мог определяться приходом и уходом шефа (завлаба). Моим шефом был молодой кандидат наук, последний аспирант академика Н. Н. Семенова и его любимец Александр Евгеньевич Шилов, он же затем профессор и академик. Мое положение и осложнялось, и облегчалось тем, что у Александра Евгеньевича была лаборатория еще и в московском Институте химической физики (ИХФ). Вскоре он был назначен и заведующем большим отделом кинетики и катализа наших Институтов. Короче говоря, на первых порах я был предоставлен самому себе. Но все-таки вначале я был представлен лично Федору Ивановичу Дубовицкому. У меня осталось впечатление покупки лошади на ярмарке. Федор Иванович деловито осмотрел меня с ног до головы, я приготовился открыть рот и показать зубы. Федор Иванович остался доволен и сказал, что один альпинист у него уже есть. Я удивился его догадке, но он высказался в том роде, что виден молодец по походке. Первым был Вадим Васильевич Бразыкин, мастер спорта и серьезный ученый, с которым мы потом сблизились. Впрочем, в недалеком будущем появились и другие собратья по спорту – Игорь Фомич Щеголев (тоже будущий мастер спорта и академик) и Анатолий Гесельевич Рабинькин, мой друг и напарник на горных восхождениях.
Впрочем, это только к слову. На самом деле условия для занятий спортом были отличные, всюду лес для бега и лыжных гонок. К тому же Федор Иванович затеял строительство спорткомплекса с футбольным полем, беговой дорожкой, гимнастическим городком, теннисными кортами, волейбольной и баскетбольной площадками. В лесу проложили освещенную трассу. Тренируйся на здоровье. Зимой мы занимались охраной обширного лесного заказника от браконьеров. У нас жили лоси, которые приходили даже в поселок. Для кормежки кабанов мы построили лесную кормушку. Для зайцев рубили молодые осинки. Вокруг них было много лисьих следов. Белки в Институте спускались на руки за орешками. По инициативе Александра Евгеньевича в Институте появились олени, которые после строительства институтского забора так и живут по настоящее время на территории института и успешно размножаются.
Итак, что же с наукой. Это был интересный период, когда физики и химики вдруг почувствовали тягу к биологии. Вот ведь тайны атома приоткрылись, бомба испытана, а в науках о жизни еще столько загадок. Химики превращают инертный азот (с лат. не поддерживает жизни) в ценнейший аммиак при сотнях температур и давлений, а какие-то бактерии запросто делают это при обычных условиях. Идея раскрытия этой загадки была достаточно безумной, чтобы ею заняться. Ну и подход был вполне советским, собрать группу молодых выпускников вузов и озадачить как в сказке – пойди туда, не знаю куда и сделай то, не знаю что, но только чтобы было как у бактерий. Не буду описывать историю этой эпопеи, но только спустя примерно 7 лет я был отправлен (не пугайтесь!) на Лубянку (тогда площадь Дзержинского) в Государственный Комитет по изобретениям и открытиям для оформления диплома на Открытие. Я не был главным действующим лицом в этой работе (хотя свой вклад в это внес), но бюрократическая морока досталась мне. Два года на это ухлопал. Вслед за этим Александр Евгеньевич стал членкором и академиком, часть тружеников вполне заслуженно попала в список на Госпремию, часть не попала (не хватило квоты), и возникло новое научное направление биомиметика. Ныне Президент Курчатовского центра М. Ковальчук нашел новое название природоподобные технологии и получил на это дело большое финансирование. Работы участников нашего Открытия азотфиксации теперь упоминаются редко, среди соавторов иных уж нет, а те далече. В Черноголовке остался я один. Но не будем о грустном. В те времена нам казалось, что светит Нобелевская, тем более что Александр Евгеньевич сотворил еще пару вполне достойных открытий. Время распорядилось по-своему. По сути для меня открылась редкая возможность придумывать и делать, что мне захочется. Как говорил советский астрофизик Иосиф Шкловский Академия хорошее место для удовлетворения своего любопытства за государственный счет. Большие идеи рождаются там, где их не планируют. Увы в новые времена такое вольномыслие не оценили, Академия попала в опалу и работает по инструкциям чиновников Минобра.
Собственно, мой фрагментарный рассказ для этой книги о стройотрядах Черноголовки написан, чтобы показать какую роль в нашей тогдашней жизни играла личная творческая инициатива. Знаменательно, что этот стиль поддерживался и академиком Н.Н.Семеновым и Ф.И.Дубовицким. Теперь они стоят на центральной площади Черноголовки. Рядом с ними стул, можно залезть и присоединиться к первопроходцам.
Расскажу еще один забавный случай. Мне нередко случалось сталкиваться с нехваткой реактивов и материалов. В этих случаях Н.Н.Семенов охотно подписывал письма в разные закрытые Институты, где меня любезно принимали и безвозмездно помогали. У Ф.И.Дубовицкого это выглядело еще веселее. Выслушав просьбу (в самых общих чертах), он брал трубку «вертушки» (правительственная связь) и звонил знакомому руководителю «ящика» (кстати, академику). Звучало это примерно так: «Здравствуй, Ваня (условно), это я Федя. Будь другом, тут к тебе приедет от меня парнишка (ко мне: „как тебя величать?“), сделай ему, что он попросит. Это по твоей части». Через день я был уже в Ленинграде и стоял со справкой о доступе в соответствующем отделе «ящика». А еще через пару дней приезжал груз, который надо было открывать ночью и в сильный мороз на собственный страх и риск. В общем, весело.
К отпускам за свой счет Федор Иванович относился спокойно и разумно. Для отъезда в экспедицию на Памир или Тянь-Шань я ссылался на указ Ворошилова о военно- прикладных видах спорта 1936 г. Действительно был такой. А вот к первому Норильску он отнесся особо. Вольности вольностями (кстати Федор Иванович по другим делам был строг, его боялись и уважали), но в главном как повысить достаток ученых он понимал – зарплату просто так не поднимешь. Пусть едут – там заработают, а потом рвения к науке только прибавится. На банкет по возвращении из Норильска он охотно пришёл, а потом и подходящий случай подвернулся. В Черноголовке прохудилась сливная канализация на очистных сооружениях. Надо было перестроить насосную. Подрядчики быстро сделать не брались и заламывали большие деньги. Тогда Федор Иванович вызвал к себе руководителей стройотрядов и дал задание по принципу «Я Вам —Вы мне». Я тоже попал в эту стройку века. С утра я бежал на очистные, где почти все работы делались вручную. Такого ударного труда не случалось даже в Норильске. После обеда как старший научный сотрудник я был уже на работе. И так пару недель без передышки. Задание было выполнено. Федор Иванович свысока глядел на подрядчиков – вот как я Вам нос утер.
Стоит вспомнить и о благах, которые доставались Черноголовке по инициативе Ф. И. Дубовицкого и просто сотрудников. В 60-х в Институте был свой магазин, куда привозили продукты из Москвы. В голодные годы, когда на прилавках нашего Гастронома валялись засохшие плавленые сырки, была организована доставка продуктовых заказов и раз в неделю с саночками мы ехали забирать их и радовать домочадцев мясными вырезками, сгущенкой и тушенкой.
Можно много рассказывать о культурных делах: в Доме ученых или в актовых залах Институтов собирались замечательные артисты, барды, проходили выставки художников – модернистов. Работал удивительный киноклуб, куда привозили зарубежные картины. Я помню приезды известных режиссеров Ролана Быкова с «Андреем Рублевым» (реж.А.Тарковский) и Василия Шукшина с фильмом «Странные люди». Быков был в ударе, изображал скомороха и пел матерные частушки. Шукшин скромничал и заметно смущался. После показа возникали бурные споры с участием ученых и режиссеров. Все это было похоже на клуб Дома Ученых «Под интегралом» в Новосибирском Академгородке, прославившийся своим вольнодумством. Впрочем, подобная ситуация была и в других наукоградах.
Немалое значение имели и встречи с выдающимися учеными. На семинаре академика А.Б.Мигдала, мы стояли не только в проходах, но и сидели на подоконниках. Он производил необыкновенное впечатление своими парадоксальными мыслями и особым чувством юмора. Завораживали ярко синие глаза академика на странном слегка сплюснутом лице. Вообще теоретики из Института теоретической физики им. Ландау заметно лидировали в нашей тогдашней жизни. Академик В. Е. Захаров привозил известных поэтов, он и сам писал стихи. Было и поэтическое объединение, в котором блистала Людмила Денисова «Тереза Дюпон». Одним из ее поэтических героев был и сам Дубовицкий в поэме о Царе Федоре. Федор Иванович сердился, но терпел.
К началу движения стройотрядов Черноголовка была готова всем стилем своей жизни – поиском приключений, творческой инициативой, в путь «за туманом и за запахом тайги», но потом, конечно, и за деньгами. В этих поездках рождалась дружба, которая затем сохранялась на многие годы и нередко переходила в научное сотрудничество. По крайней мере с десяток научных работ я выполнил с моими друзьями по стройотрядам. Они же нередко приходили мне на помощь и в жизни. Беда в том, что все хорошее когда-то проходит и остаются в утешение добрые воспоминания.
Вячеслав Соляников[6 - Вячеслав Маркович Соляников, д. хим. н.]__ Черноголовка. 60-е
…Наш институтский поселок возник в 1957 году на северной окраине деревни Черноголовка; юные сотрудники новорожденного Ногинского Научного Центра охотно приняли это неординарное название и в разговорах между собой величали часто этот самый Центр просто «деревня».
Это вступление к вопросу: почему «бригадный бум», начатый первой бригадой Норильск-69, двинулся именно из нашей «деревни», а не из иного людного места?
Первый наш «путеводитель» бригады – мастер Никритин П. И. (норильчане, местные, эту фамилию произносили как «Некрытин»), отбывший срок зэк в Норильске и оставшийся там доживать, как-то рассказал нам, что ребята на заработки приезжали к нему и в прежние годы. Видимо, это были студенты Красноярских ВУЗов, точно неизвестно. Но вот этот девятый, совсем не айвазовский, бригадный вал из Черноголовки; почему?
«Шестидесятники», молодые поэты, чьи смелые стихи слушали на заполненных московских стадионах; это было ново и свежо. Уверен: что-то от этого было в повадке бригады Норильск-69. Для понимания этого важен учет следующих обстоятельств.
– Несомненно высокое качество в целом именно нашего поколения, «хлебнувшего» войны порою с голодом, холодом, бедностью и разными тревогами, в том числе воздушными. Но в 1945 году мы пошли в школу: без учебников и тетрадей, зато без бомбежек и без страха за довоевавших до победы героев-отцов, многие из которых в это время уже возвращались домой. Победительное настроение было тогда довлеющим, страха перед будущим не было, потом это отпечаталось на наших судьбах. И сам возраст важен: Юрий Кукин – известный советский бард 60-х годов написал в песне, посвященной памяти погибшего друга: «Тридцать лет – это время свершений, Тридцать лет – это возраст вершины…».
Бригада Норильск-69 почти нацело состояла в этом цветущем возрасте (не путать с юмором И. Ф. Горбунова: «Я теперя в цветущем возрасте; матушку, выходит, схоронил»). Были здоровье и спортивность, была, конечно, и потребность физического труда на фоне ежедневных интеллектуальных упражнений в новых лабораторных корпусах.
– Очень важное обстоятельство – отмена по ходу пятидесятых многих запретов, запоров, замков сталинского периода. Образно говоря, дышать становилось легче, прежде всего старшему поколению, нашим родителям. И это облегчение, оно и нам передавалось, побуждая к активным действиям, стимулируя их. Словом, тесто подходило.
– Созданию удивительно теплой атмосферы бригады Норильск-69 способствовало (многолетнее иногда) знакомство между собой ее будущих мастеров лопаты, лома, шпуги и «гитары».
К примеру, я до 1969 года дружески общался в «деревне» примерно с десятком будущих собратьев по бригаде Норильск-69. Области общения – лаборатория, спортзал, коммунальная квартира, художественная самодеятельность. Полагаю, что бригада Норильск-69 (37 человек) фактически являла модель гармонического сообщества близких по духу, менталитету и возрасту людей.
