Джеймс Джойс "Поминки по Финнегану. Глава 4. Лев. Авторский перевод"

этот изрядвон имел назглость одобрениеться головою кивавшивой на него над его вывернутым норостером

тем что запротестовал своим губочётам с едва?отмытой наглицестью, лучто чем лунсвета надежа, в той же самой трилойнии

которую б он сообщил, позволе скамья, Льюду Йозусу

и джурительменам в Жюри

и четырем из Мастерствователей

которые только все эти гоны и жаждали того сгодитца про почему он покинул Дублин, что, амриты бокал варив гибель

, так как Инландец

был не хуже любого кантонолонца

, если было ему сгибнуть у рыночного столбейка

пред засыпанием зари, ему не скулдит

никогда просить зреть вид иль свет этого мира или мира иного или другого из любоих миров, Тир-нан-Ога

, также верно как что был он там в той джекоробочке

в ту минуту, или орудовать и сворачивать (нет спасибо тевям!) в неисчёртпойманный заздравный рог чарку искибоша

кличев опля никонцу невседомого божка огня у подвижного пути у ястребов с его героями войнхорры

если когда-еще за всю свою казничающую карьеру

он возьмет или умоет канцелордскую руку чтоб взять или кинуть знаменье смертельной палки ль камня в человека, ярочку иль армию спасения ни до ни после бывония хрущённым вплоть к тому наисвятейшему и каждославлённому часу. Здесь, по полуколененному у кастлнокера

пытаясь неуклюжульнически приподпеть его сумятейшество лапу

и сделать знак Римской Богхелической веры, (Харошие, здрывсвуйте! – в своем возбуждении парняга сей выломался за рамки Кастильского в который вся аудитория подвергнала и преследовала его олья подриду

), вырвал кучу воплёхотов от владельцев судилища (Ха!) к которому, под успокоением метаглина, свидетельствоеватели неохотно, но с чрезвечно женовоспитанной неблагопристойностью, присоединились. (Ха! Ха!)

Король освобожден, разоблачает себя обман и поношаем девицами

Веселюканье Зюзиного Закругляйца вспыхлестнулось также ловко с груститоном Мокра Пинтера как и что были они isce et ille

ровнями противоположностей, превразвиты одиноковой силой природы или духа, как единое условие и средство его тудасюдного проявления и поляризованы для воссоединения симфизом их антипатий. Отчетливо различны их дуасудьбы. В то время как барслужички, (одна безпарная триндцашка, другая лунаризованная двендцатница) когда весенник тот забормиррал: Покажь мПозёрска

: затрепельстились и приудрожились около охотно того прижимаемого, номинируя его на свинийскую премию, нахваливая его, пленительная младость, что были у него все чувства свои при нем, всовоняя тимьяцинты ему сквозь локоны (о феен! о дьёр!) и принося буссек его щекам, их маскулинной Ойрландской Розе (его племялый цветоч!), и легандя около его изящного нового воротника для него и пицциканьоля его пушигалу

, с их динди дэнди сластенцами милей-ка мне пьяинькой до-крайка

чтоб оживить их ото всех его неутомных молодых дамочек и слечить угощений им вовремена. Yминь. Но не осталось то незамеченным у присутствующих тех, их милостей, как, у одной среди всех, ее депутайзили чтоб отпи?зженить

его всем Лунарных Сестер Безбрачия Клубом, любовидную високозочку

, совсем всю однашенькую, Гентию Гемму

с Головокружрицек Вонек

, он, серый и бледный в своем несмешанном восхищении, казался слепо, немо, безвкусно, бестакно, взлюблённым в херувыема

в сияющем слиянии, сиярам его егойца задвигаясь в мерцание ее еёйцы, (младцы, красцы, войн- ее малец и война скажет мемам когда пидёт дам ей

) пока необузданная ходчхочь ее шиишии

не растворилась в музыкальнейшей степени меж темного глыбглуба его шейншона.

И в поскольку развлесеянны (ибо не было ли как-раз это на самом деле что только что вызвало что тот эффект того что вызвало то произойти) четверо судейцев склали парики вместе

, Унтиус

, Мунциус

, Панчус

и Пюлакс

но не смогли ничего хуже как объявить свой стоячий вердикт Ноланса Бруманса

впоследствии чего Король, поубивав всех Английских что знал

, очистил свои карманы и вышел из трибунала сухим

, волоча свою Томмиломмиевую

тунику в спешке своей, его тамниже гордо показируясь бликом пека

своим бритгиткам22 чтоб доказать себя (ёж укольно вас!) раельным джентилом. Швейцацкому боббигарду

куриально но куртульно

: Как вздором воя ваша овчара, плугородный госпахарь

?: огневодолюбзец ж тот парировал таким зловинным сракодув годов яголённым лещуном

как выдал б латунский желудок у какого даже фимоза акведуского

(мы были подготовлены к хлопца трипп хлопу, ж акцент, но, принял нас за, врасплох и сейчас мы взахлёбуем как хлынь гназ из горелки!) так что все двео?тридцатые

адвокатши в пределах эха, подтягивая свои вкра?тцелки в кригкрике

: Бегись же Каламбоя!: сохранно и крепко футболя этого фенеминного Приходского Позера, (как смеет он!) импромтом дочас по дамочкам

, премного к его благодарностям, гратьясагама

, всем ложным давательницам, то есть дракопойным гряшливым домлинам

где (ибо подобно вашему верному венерисынскому

Исаву был он пугулькливым как милань в Заднести) он засерда?л в (зоо), как закогрязнелый углевонник каким он и был, кокетитек красули визжалуя: Ты и твой дар твоей хитречи твоего брехла?ма иоб Цветче нашем! и по-накричающей: Хон! Верг! Нау! Путор! Скам! Шамс! Шеймз!

Письмо

И так вот это все кончилось. Атрха кама дхарма мокса

. Спроси у Кавьи

глюч. И так вот каждый слышал их сетования и все слушали их аплестьюменты. Письмо! Пимьсор! Чем сгорчее тем слудче! Бровью карандашено, помадонною писано. Заимствуя словечко и уходя от вопроса

и тыря лавры и перескальзывая как мыло. От темной Роз Аллеи

вздох и всплач, от Лесбии Клуши бревно в ее глазу, от однонокого Кугана Барри

его стрела песни

, от Шона Келлиевого анагрома краска стыда при упоимени

, от меня зовут Салливана тот трубадурик бродяга

, от Страдальной Дуфферины Сед ее Стиля

, от Кэтлин Май Вернон

ее на Авось поднатужки, от Полнючего Горшка Куррана его любвискенная моятшлюшка