Оттого ли души я твоей
Ранил больше, чем ядом жжет новь…
Словно скальпелем, скрипкой своей
Я вскрываю живую любовь!
Слушательница:
Я отвечу тебе, милый друг,
Мой родной, мой философ-скрипач:
Русь бессмертна, пока столько мук
Рвет из сердца малиновый плач!
Посвящение другу
Разбросаны звезды небесной рукою
По синему шелку ночной тишины,
И лунные блики сплошной чередою
Плывут над гранитной постелью Невы.
Заря поселилась за спящим туманом,
Безумствует мгла на стальных облаках,
И ветер бодрящий нелегким обманом
Вновь властвует градом, забытым в веках…
Мы снова скользим по небесной лазури
Шатров предрассветных Пальмиры моей.
И мраморный шепот затих в партитуре
Церковных гласов и ночных площадей.
Во славу Петра легкий сонм листопадов
Востоку дарует загадочный вальс.
Дриады и нимфы во злате нарядов
Пленяют коварством мифических глаз.
Цветочных феерий дурманят каскады,
Дыханием нежным согрет Петербург —
Хранилище томной звенящей прохлады,
Счастливых дождей и живительных пург.
Судьбина моя неразлучна с тобою!
Лишь невской волне отдается душа.
Величием властвует град надо мною,
И сладостным ядом поит тишина!
И северной грустью приветливы очи
Навек покорили меня, милый друг!
Забвеньем баюкают Белые Ночи!
Ты – сердце сердец,
Ты – душа, Петербург!
У Александро-Невской Лавры
Весенним воздухом согреты
Меж двух Некрополей врата.
И медяки как кастаньеты
В руках просящих сквозь года.
И так печальна средь тумана
Воды чернеющая гладь,
Что отражает без изъяна
Петровских замыслов печать…
Городу
Немые звезды белой мглы —
Непобедимые Армады —
Глядят на мрачные громады
Угрюмой матушки-Невы.
Так ослепительно и нежно
Боа прозрачным сквозь туман
Спадают лунные одежды
С небесных плеч на град-обман.
Непредсказуемость спасает
От предрассудков вековых.
И ты не терпишь молодых:
Желанье новшеств угнетает!
Не седовласый пуританин,
Не резвый юноша, о нет!
Созревший плод дворцовых таин,
Переродившийся поэт!
Ты – всемогущий и всесильный.
Ты – вечный призрак средь людей,
Мистификатор-лицедей,
Увековеченный уныньем.
Пусть стека скульптора скользнула
По глади мраморной твоей
Не легким, нежным поцелуем —
Ожогом, раной от плетей,
И ненароком император
Твой гордый норов укрощал,
И смертный одр предвещал
Парижа царский ординатор.
Ты ж непреклонно восседаешь
На троне – тысяче костей,
Но редок час, ты вспоминаешь,
Чьих рук творенье, чьих мастей.
Седая пыль сомкнет уста,
Когда пробьет твой час расплаты,
Но даже Адские палаты
Не усмирят в тебе «Отца».
Искупаться в белилах ночи
Искупаться в белилах ночи
Мне позволил мой мраморный Друг.
Жизнь вокруг все тесней и короче,
Только Сон, тишина… белый звук!
И в трехсотый разнеженный танец
Я вступаю, крещенье творя,
Друг мой спит, словно истины старец,
Что хранит робкий свет алтаря.
Острый шпиль не пронзает заката —
Этот перст, указующий путь.
Не звучит водяная кантата —
Это духа петровского суть.
Не колышут балтийские ветры
Разводные стальные горбы,
И не бродят по улицам смерти…
Нет ни крика, ни скучной борьбы…
Плавит терпкое влажное утро
Все надежды, мечты и любовь…
Но придет одиноко и мудро
Ночь белил, и воскресну я вновь!
Автопортрет
Я не пепел в пекле бренном
Я не пепел в пекле бренном,
Я – зеленые глаза.
Не плаксивая царевна,
Стихотворная гроза!
Я нетленна, я туманна,
Я как сотни «ярких» звезд!
Пятернею майской Анна,
Темных вихрей перехлест!
Я – утопленник в пустыне,
Я – жара в февральский день…
Только буду я отныне —
Рифм рокочущая тень!
Я загадываю звезды
Я загадываю звезды
Под распятою луною,
Как загадывают Солнце
Зимней хладною порою.
Я загадываю лица
В вихре улиц, сновидений,
Как загадывают птицы
Дни и взлетов, и падений.
Я загадываю души
Через Таро и кристаллы,
Как загадывает суша
Дождь обильным, зиму талой.
Я загадываю сердце,
