Эльвира Игоревна Иванцова "В погоне за Дьяволом"

Представившись, я замер в ожидании пока та отыскивала мое имя в списке приглашенных. И откровенно удивился, когда леди мило улыбнулась, чтобы торжественно пропустить непрошеного гостя в галерею.

Музей современной живописи именно таким мне и представлялся. В нем царила своя атмосфера раздора и пафоса. В центре зала собралась огромная толпа зевак, двигающихся в такт громкой музыке, и требовала «хлеба и зрелищ».

В середине помещения на сцене выступали танцовщицы в облегающих кружевных костюмах. Они исполняли невероятно сложные гимнастические трюки. Вокруг них крутились разукрашенные фокусники, умело жонглируя горящими факелами.

По завершению шоу на подиум поднялась ведущая, которая поприветствовала всех собравшихся и объявила выставку официально открытой. Те, получив одобрение, как по команде разбредись кто куда.

Как правило, на такие вечеринки редко приходили истинные ценители искусства, готовые выложить кругленькую сумму за эксклюзивный шедевр. Для большинства целью визита служило непринужденное общение и поиск выгодных знакомств.

Я же не относился ни к первой, ни ко второй категории, оттого бездумно бродил вдоль стен с абстрактными художествами. Обойдя все комнаты, поймал себя на мысли, что ничего не смыслю в безликой высокоинтеллектуальной мазне. При этом ее кропотливое изучение другими выглядело слишком утомительно.

Когда я уже засобирался на выход, меня вдруг кто-то нагло одернул за локоть.

– Уже уходите? – послышалось за спиной.

Хотя не в моих правилах было обращать на такую мелочь внимание, я почему-то вспылил.

– Что вы себе позволяете? – обратился к мужчине, который бесцеремонно пялился на меня.

Напротив меня стоял человек без возраста с отросшей щетиной. Он даже не подал виду, что накануне побеспокоил постороннего. Незнакомец был одет чересчур мрачно не по случаю: в темную водолазку, графитные брюки и длинный черный матерчатый плащ.

– Разрешите представиться, – грациозно протянул мне левую руку брюнет. – Граф де лю фе Риц.

Каждый палец на его хрупкой кисти был украшен витиеватым перстнем. Я пожал послушно ладонь и ощутил, как обдало током запястье. Дотронувшись до места, где был вытатуирован четырехлистник, я почувствовал, что кожу словно обожгло. От резкой боли я в испуге отпрянул.

Новоявленный барон хищно оскалился. Справедливости ради совру, если скажу, что в то мгновение его лицо было устрашающим. Напротив оно казалось до нелепости притягательным.

Некой загадочности образу придавали густые ресницы, обрамляющие пронзительные серые глаза, а также точеные скулы, пухлые алые губы, ровный нос и длинные прямые волосы, собранные в хвост.

– Вижу, вы не завсегдатай подобных мест? – поинтересовался граф будто невзначай.

– Определенно… Это вы пригласили меня?

– У вас был шанс сделать другой выбор, однако вы последовали зову сердца, – неоднозначно ответил барон, смакуя каждое слово.

– Мы разве знакомы?

– Нет, но я о вас наслышан. В хорошем смысле, естественно. Давайте вернемся ненадолго. Это не займет много времени. Хочу показать вам одну вещь. Уверен, она вас заинтересует.

Мужчина поманил меня жестом и провел через весь зал в отдаленную комнату, которую прежде я не заметил. Там находилась всего одна картина. Это было полотно в позолоченной раме, подсвеченной софитами, с изображением грешников, бесов и демонов. Несмотря на зловещую тематику, картина завораживала своей реалистичностью.

– Это работа моего ученика, – пояснил де лю фе Риц. – Вы тоже педагог и должны знать, как приятно пожинать плоды своих трудов. Я его духовный наставник и почитатель. Какие эмоции у вас вызывает данное произведение?

– Несомненно, чувство сострадания.

– Пустяки, – безобразно скривился тот. – Без страданий нет счастья.

– Не в данном случае, – подметил я всю горечь переданных автором полотна обстоятельств.

– Это как свет в конце тоннеля. Даже в аду есть к чему стремиться. Главный урок, который всем нужно усвоить, – заявил граф чрезмерно самоуверенно.

– Не находите, что раздавать подобные советы как-то цинично?

– Вы изучали эзотерику? – проигнорировал он мой вопрос. – Многолетний опыт научил меня философии, основанной на эмпирических поисках. Также как день сменяет ночь, человек уступает своей природе…

– От ваших изречений веет жестокостью и одиночеством. Нужно стремиться к чему-то, а не бежать от чего-то.

– Вы во мне разочарованы? Я польщен! Мистер Гренель, вы хозяин своей судьбы? Что вам дарит свободу?

– Возможность выбирать, где быть и что делать.

– Можно быть свободным от всего, кроме себя. Не так ли? – пытался нахально загнать меня в тупик оскорбленный барон. – Человека заставляет бояться то, что он знает о себе, но на самом деле все не такое, каким мы его видим. Наши глаза лгут нам. Все что кажется реальностью лишь часть иллюзии. Предпочитая ложь, мы сохраняем разум.

– Хотите сказать, что проще жить в неведении?

– Согласитесь, было бы скучно, если бы все делали то, что им велят.

Я лишь развел руками, желая скорее ретироваться из общества докучливого сумасброда. Увидев это, он грубо выругался на немецком и поправил прядь выбившихся волос.

– У вас моя вещь, – погодя произнес де лю фе Риц.

– Не знаю, о чем вы! – был выбит я из колеи.

– Думаю, вы и сами прекрасно догадываетесь, а если и нет, то скоро поймете…

Пока я замешкался, мечтая разукрасить ему рожу, тот с важным видом закурил трубку. Я прикрыл веки и шумно выдохнул, пытаясь поймать равновесие. Затем услышал щелчок пальцев и шорох плаща. Однако открыв глаза, никого не застал. И только дымка со стойким запахом табака свидетельствовали о том, что буквально секунду назад со мной кто-то был в помещении.

Где-то на подкорке закралась мысль, что все это мне показалось или того хуже приснилось. Поэтому, чтобы прийти в чувство я отвесил себе звонкую пощечину. Однако ничего не поменялось.

«Блестяще, Паскаль, ты как всегда самонадеян и поступил опрометчиво», – пронеслось в голове. – «Хотя чего не сделаешь в бреду».

Новый виток загадочных обстоятельств не давал мне покоя. Хотелось быстрее вырваться из западни мистической ловушки, в которую сам себя загнал.

Не помню, как очутился на улице, видимо ноги сами вели меня по направлению к дому. Пройдя пешком в прострации несколько кварталов, я остановился у самого коттеджа, а потом, добравшись до кровати почти без сознания, даже не разувшись, завалился спать.

Казалось, что ночь длилась целую вечность, окутывая разум липким маревом и самыми жуткими в моей жизни кошмарами.

Глава 3

Утро следующего дня тоже не сулило ничего доброго. Проснувшись практически в полдень с тяжелой головой, я сам себя не узнал в зеркале. Отражение в нем чертовски пугало: лицо сильно осунулось, на висках появилась новая седина, на лбу залегли глубокие морщины, а под глазами красовались черные синяки.

Умывшись, я отправился в душ и стал с остервенением тереть кожу, словно пытаясь убрать с нее отпечатки минувших неудачливых дней. Хотелось отмыться от той грязи, которая вилась вокруг шеи удушливой змеей и сковывала внутренности в тугой узел.

Немного освежившись, я выпил крепкий кофе и наспех оделся, чтобы отправиться к Генри. По дороге меня одолевали тяжелые мысли, плохое предчувствие затаилось в душе.

Сидя в кэбе, я вспоминал свои вчерашние экстремальные приключения. И все ломал голову над тем, что за шаман меня околдовал и затуманил мой рассудок. Не меньше интересовало и то, что это были за фокусы с его исчезновением?

Особняк Гранта приветствовал меня угрюмой серостью камня, который стал еще мрачнее от измороси под пасмурным небом. Сезон дождей был в самом разгаре. Сам хозяин дома не торопился ко мне на встречу. Я застал его в гостиной за чтением прессы.

Товарищ со всем присущим себе благородством, одетый в льняную пижаму, внимательно изучал какую-то статью. Он задумчиво почесывал подбородок и не сразу заметил присутствие гостя, который ворвался без предупреждения.

– Кхм, – прокашлялся я, чтобы обозначить свое присутствие.

– О, Паскаль, – встрепенулся Генри и встал с кресла, чтобы пожать мне руку. – Не ожидал увидеть тебя раньше вечера.

– Не мог больше ждать. Тебе удалось что-то выяснить о книге?

– Придержи коней! Держу пари, ты еще даже не завтракал, – расплылся в улыбке друг и позвонил в колокольчик, чтобы дать прислуге распоряжение.

– Ты знаешь меня как облупленного, – смутился я, удобно располагаясь на диване.

– Чего желаешь? Для завтрака конечно уже поздно, – взглянул Грант на настенные часы, – однако для обеда – самое то.

– Без разницы…

Пока тот отдавал приказ, я решил тоже ознакомиться с новостями, взяв с журнального столика газету. Мой взгляд зацепился за публикацию, в которой речь шла о жутком инциденте в стенах Кембриджа. В материале говорилось о том, что студент выпускного курса свел счеты с жизнью.

По моей спине пронесся неприятный холодок. Интуиция подсказывала, что происшествие в университете может быть как-то связано с Томасом Морганом, парнем, который передал мне проклятое издание.

В душе я не находил себе места, однако не подавал виду снаружи, понимая, что не стоит разводить панику раньше времени. Сперва нужно было все проверить, что я собственно и намеревался сделать сразу после визита к товарищу.

Генри молча размешивал сахар в чае и странно посматривал в мою сторону. С тех пор, как я с жадностью набросился на еду, он не проронил ни слова. Не знаю, откуда во мне разыгрался зверский аппетит, ведь буквально еще минуту назад кусок не лез в горло.

Покончив с трапезой, я тяжело вздохнул и расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке. То ли от плотного перекуса, то ли от напряженной атмосферы мне вдруг стало не хватать воздуха. Нервно комкая край пиджака, я перевел взгляд на Гранта. Он громко сглотнул и облизал пересохшие губы.

– Итак, – постучал товарищ по деревянному подлокотнику, – пожалуй, лучше переместимся в мой кабинет, там будет удобней.

– Хорошо, – быстро согласился я и проследовал за хозяином дома.

В библиотеке друг был чем-то явно взволнован, ходил взад и вперед, поглядывая в окно, будто бы переживал, что за нами следят.

– Хочу сразу внести ясность, – произнес он бесцветным тоном. – Ты крупно влип и даже пока до конца не понимаешь, во что именно вляпался.

– О чем ты? – переспросил больше из вежливости.

– Книга, которая попала к тебе в руки – не что иное, как истинное зло. Она несет в себе силу разрушения, боли и страданий.

– Это я и без тебя уже понял, – с раздражением фыркнул, проводя пальцами по корешку злосчастного талмуда.

– Я проконсультировался с одним коллекционером редких изданий. Имя его, к сожалению, раскрыть не могу. Сам понимаешь, в наше время необходимо соблюдать меры безопасности. Он рассказал мне нечто интересное об этом издании. Оно уникально и не имеет аналогов. В мире есть всего лишь один экземпляр. Тот, что сейчас находится перед нами, – указал товарищ на фолиант. – Рукопись была опубликована неким печатником по имени Джованни Тариди. Точную датировку назвать сложно…

– Можно быть уверенным в точности этой информации? – с долей сомнения поинтересовался я.

– Да, не перебивай, – отмахнулся Генри и продолжил. – Данная книга проклята. Она может предсказывать судьбы тех, кто к ней прикасался.

– Что ты имеешь в виду?

– Я не уверен, но мне кажется, что фолиант может навлечь беду в жизнь любого, кто с ней как-то связан.

Озвучив это, Грант распахнул талмуд на одной из первых страниц.

– Вот смотри, – указал он на символ в верхнем углу листа. То был не известный мне иероглиф в пентакле. – Этот знак означает «дорогу в ад». Не в прямом смысле конечно. Но, по словам моего товарища-коллекционера, он служит проводником в загробный потусторонний мир.

Генри стал листать книгу, чтобы продемонстрировать мне еще несколько таких символов. В какой-то момент я одернул его, заметив на одной из страниц гравюру, которой до этого там раньше не было. На ней был изображен молодой человек, летящий вниз с крыши высокой башни. Под гравюрой на латыни было написано: «Оmnis qui vult vivere in aeternum sequitur somnium». Фраза звучала несколько странно.

– Любой, кто захочет жить бесконечно, отправится за мечтой, – прошептал я перевод и захлопнул издание. – Пожалуй, на сегодня достаточно.

– Что ты намерен делать с книгой? – задал вопрос друг.

– Заберу ее и попробую выяснить что-нибудь еще.

– Но ведь это бессмысленно? – вспылил Грант. – Последствия могут быть колоссальными. Готов спорить тебе сейчас нелегко. И все же, Паскаль, одумайся. Риск слишком велик!

– Это мой долг…

– Акт благородства?

– Воспринимай, как хочешь, – заявил я, что было совершенно невежливо с моей стороны, и намеревался скорее покинуть особняк.

– Так не пойдет, – остановил меня приятель на выходе из библиотеки. – Ты когда-то помог мне, а я помогу тебе.

– Спасибо, Генри, я так тебе обязан, но ты и сам сказал, что риск слишком велик. Я не могу втянуть тебя в это.

– Не обольщайся! Носиться с тобой я не намерен, однако если понадобится еще какая-то помощь, то знай, что ты всегда можешь на меня положиться.

В ту минуту я разрывался на части, не зная, как правильно поступить. Обременять еще больше близкого мне человека совсем не хотелось. При этом искушение было чересчур велико. Тянуть одному столь непосильную ношу казалось крайне трудно и невыносимо даже для меня.

– Есть еще кое-что, о чем я умолчал, – признался я. – Вчера вечером произошло нечто странное…

Вкратце я пересказал Гранту события минувшего вечера, наблюдая за тем, как его брови невольно сдвигались. Он качал головой и цокал языком. Так обычно происходило, когда товарищ сдерживал себя, чтобы нецензурно не выругаться.

– Как ты говоришь, звали этого барона? – спросил тот строго, поджимая недовольно губы.

– Граф де лю… де лю фе Риц, – все никак не мог я вспомнить неординарное хитросплетение букв.

– Тебе ничего это не напоминает?

– Нет, а что?

– Это анаграмма, – щелкнул в воздухе пальцами Генри и довольно расплылся в хитрой улыбке.

Он открыл блокнот и надел очки, а затем написал имя моего таинственного нового знакомого на развороте. Ниже Генри проделал то же самое, переставив буквы местами. Тогда образовалось новое слово: «Люцифер».

– И как я сам не догадался! – хлопнул себя по лбу. – Согласен, я облажался, – нервно рассмеялся, чувствуя, как немеют от страха конечности.