В самом начале первого на парковку напротив дома завернул Хенрик. Увидев его в окно, женщины встали и пошли надевать пальто. Когда Хенрик позвонил в дверь, они были готовы ехать.
Биргит и Хенрик обменялись полувоздушными поцелуями в щеку, после чего он подошел к Эрике, не привыкшей к подобным нежностям. Она немного смутилась оттого, что вынуждена начинать новое дело с маленького насилия над собой, но все оказалось не так страшно. Пару секунд она даже наслаждалась запахом дорогого лосьона для бритья.
– Поедете с нами?
Эрика уже шла к машине.
– Ну…
– Очень обяжете.
Эрика поймала взгляд Хенрика поверх головы Биргит и, вздохнув, устроилась на заднем сиденье его «БМВ». День обещал быть долгим.
Дорога до Танумсхеде заняла не больше двадцати минут. Обсуждали что угодно – погоду, вымирание деревень и направление ветра, – только не предстоящую встречу с полицейскими.
Эрика спрашивала себя, что она здесь делает. Или у нее недостаточно своих проблем? Помимо прочего, идея ее книги только что рухнула как карточный домик. И первые страницы, которые она успела набросать, можно смело выбросить в мусорную корзину. Что ж, может, оно и к лучшему. Будет наконец повод заняться биографией Лагерлёф. С другой стороны, так ли уж все там непоправимо? Убийство – всего лишь новый ракурс и, возможно, более выгодный. Кое-что, конечно, придется переписать, но в целом…
И тут Эрика поняла, что она здесь делает. Алекс – не вымышленная героиня, которой можно вертеть как вздумается. Она – реальный человек, любимый такими же реальными людьми. Эрика и сама любила Алекс. В зеркальце заднего вида Хенрик выглядел слишком невозмутимым для человека, только что получившего известие о насильственной смерти жены. Разве большинство убийств не происходит внутри семьи? Эрика застыдилась собственных мыслей и вздохнула с облегчением, увидев, что они приехали. Теперь дело за малым – вытерпеть все это, с тем чтобы вернуться к своим, относительно несложным проблемам.
* * *
Груды бумаг на столе все росли. Оставалось только диву даваться, откуда в такой маленькой коммуне, как Танум, столько преступлений! Большинство, конечно, мелочи, но любое заявление должно быть рассмотрено надлежащим порядком. Именно для этого он здесь и сидел. Было бы любезно со стороны Мелльберга хоть чем-нибудь помочь коллеге, вместо того чтобы с утра до вечера попусту просиживать жирную задницу. С какой стати он должен брать на себя еще и работу шефа?
Патрик Хедстрём вздохнул. Если б не чувство юмора, он так долго не выдержал бы. Хотя в последнее время ему стало казаться, что в этом-то и состоит смысл жизни.
Долгожданное убийство стало событием дня на фоне повседневной рутины. Мелльберг попросил его присутствовать при беседе с мужем и матерью жертвы. Патрик ничего не чувствовал, кроме приятного возбуждения. И вовсе не потому, что не был знаком с семьей убитой или не видел в случившемся трагедии. Просто возможность поработать по-настоящему и в самом деле выпадала здесь редко. В полицейской школе их учили вести допросы, но до сих пор Патрик практиковался на драчунах да угонщиках велосипедов.
Он посмотрел на часы – пора отправляться в кабинет Мелльберга. О допросе здесь речи быть не может, чисто технически. Что ж, будем считать это рядовым утренним совещанием. По слухам, мать жертвы отказывается принимать версию самоубийства. Любопытно, что стоит за этим, вполне логичным, на взгляд Патрика, недоверием?
Он взял со стола блокнот, ручку и чашку с кофе и вышел в коридор. Имея полные руки, дверь открывал больше локтями и подбородком. Потому и увидел ее не раньше, чем выложил на стол все свои вещи.
На какую-то долю секунды сердце Патрика остановилось. Он представил себя десятилетним мальчиком, дергающим ее за косички. Потом – пятнадцатилетним подростком, который уговаривал ее прокатиться с ним на мопеде. В двенадцать лет она уехала в Гётеборг, и он потерял всякую надежду. Патрик вспомнил, что последний раз видел ее шесть лет тому назад. Она не изменилась – такая же высокая, роскошная. Волнистые светлые волосы до плеч неопределенного теплого оттенка. Уже в детстве она много о себе воображала, да и теперь, как видно, тщательно следит за внешностью.
Она была удивлена, увидев его. Но в этот момент недовольный взгляд Мелльберга словно пригвоздил Патрика к стулу. Он сел, ограничившись коротким вежливым приветствием.
Группа была настроена решительно. Мать Александры Вийкнер, маленькая и худенькая, нацепила на себя, на взгляд Патрика, слишком много золота. В дорогом костюме и с безупречной прической, она выглядела тем не менее потрепанной, с синими кругами под глазами. Зато супруг убитой не обнаруживал никаких признаков скорби. Патрик заглянул в его досье. Хенрик Вийкнер – успешный бизнесмен из Гётеборга и владелец значительного состояния, нажитого стараниями нескольких поколений.
Что ж, это заметно. И не только по качеству одежды или витавшему по комнате запаху дорогого лосьона. Хенрик Вийкнер излучал уверенность человека, с рождения осознающего свое привилегированное место в жизни. Такие не уступят ни пяди. Хенрик выглядел напряженно, но, вне сомнения, держал ситуацию под контролем.
Мелльберг восседал за столом. Он умудрился затолкать в штаны рубашку, на которой даже издали были видны кофейные разводы. Вглядываясь в лица участников собрания, комиссар правой рукой поправлял волосы на макушке. Чтобы не коситься на Эрику, Патрик сосредоточился на растекшемся по животу шефа кофейном пятне.
– М-да… Вы, конечно, догадываетесь, зачем я вас здесь собрал. – Мелльберг выдержал театральную паузу. – В общем… я комиссар Бертиль Мелльберг, начальник полицейского участка в Танумсхеде, а это Патрик Хедстрём, мой помощник в этом расследовании.
Он кивнул на Патрика.
– Расследовании? То есть это все-таки убийство! – Биргит подалась вперед, и Хенрик успокаивающе обнял ее за плечи.
– Да, мы утверждаем, что ваша дочь не могла сама лишить себя жизни. Самоубийство исключается на основании результатов судмедэкспертизы. Не буду вдаваться в детали, но вены были вскрыты, когда она находилась без сознания. В крови жертвы обнаружены значительные дозы снотворных препаратов, и не только. Злоумышленник или злоумышленники поместили в ванну уже бесчувственное тело, включили воду, перерезали жертве вены и оставили бритву на виду, пытаясь представить все как самоубийство.
Задернутые гардины защищали помещение от ярого полуденного солнца. Заявление комиссара явно обрадовало Биргит, но атмосфера противостояния ощущалась все острее.
– Кто это сделал? – Биргит достала из сумочки вышитый носовой платок и осторожно промокнула уголки глаз, чтобы не испортить макияж.
Мелльберг скрестил руки на непомерном животе и откашлялся.
– Это именно то, что я рассчитывал услышать от вас.
– От нас? – Удивление Хенрика выглядело неподдельным. – Но что мы можем об этом знать? Это дело рук безумца. Александра не имела ни врагов, ни недоброжелателей.
– И это говорите вы?
Патрик заметил, как по лицу супруга Алекс пробежала тень. Но секунду спустя оно снова прояснилось, и Хенрик Вийкнер взял себя в руки.
Патрик питал здоровое недоверие к таким типам. Люди, родившиеся с золотой ложкой во рту, таким не надо напрягаться. Вийкнер выглядел вполне дружелюбно, но под приветливой маской угадывалась сложная личность. В чертах красивого лица сквозила жестокость. Патрика поразило, что речь комиссара не вызвала у Хенрика никаких эмоций. Одно дело предполагать, что твоя жена была убита, но когда это констатируется как доказанный факт, тут совсем другое. К такому выводу, по крайней мере, пришел Патрик после десяти лет работы в полиции.
– То есть вы нас подозреваете? – Лицо Биргит отразило такое удивление, будто на ее глазах комиссар только что превратился в тыкву.
– Большинство убийств совершается внутри семьи, на этот счет статистика неумолима. Не утверждаю, что так оно и в этом случае, но я должен убедиться наверняка. Мы заглянем под каждый камень, будьте уверены. Скоро все прояснится, у меня богатый опыт по части расследования убийств. – Еще одна театральная пауза. – Но сейчас меня интересует, что вы делали в тот день, когда предположительно была убита Александра Вийкнер, а также накануне и после. Прошу вас представить письменные показания на этот счет.
– О каком именно промежутке времени идет речь? – спросил Хенрик. – Последней из нас, кто говорил с ней, была Биргит. После чего никто из нас не звонил Александре раньше воскресенья, то есть, получается, это могло произойти и в субботу. Обычно я звонил ей в пятницу вечером в половине десятого, но не в этот раз. Александра имела привычку прогуливаться поздно вечером перед сном, и я решил ее не беспокоить.
– Она пролежала мертвой около недели – вот и все, что может утверждать судмедэксперт. Что касается ваших показаний насчет того, когда вы ей звонили, мы всё проверим, не сомневайтесь. Есть основания считать, что Александра Вийкнер умерла незадолго до девяти часов вечера в пятницу. Около шести, то есть предположительно сразу после приезда во Фьельбаку, она звонила Ларсу Теландеру, насчет неисправных батарей. Он не смог подъехать немедленно, но обещал появиться у нее около девяти часов того же вечера. Согласно его показаниям, ровно в девять он постучался к ней в дом и, не дождавшись ответа, отбыл восвояси. То есть Александра Вийкнер умерла вечером вскоре после приезда во Фьельбаку, такова наша рабочая гипотеза. С учетом холода, который стоял в доме, крайне маловероятно, чтобы она забыла о неисправных батареях.
Волосы соскользнули с левой стороны его макушки, и Эрика теперь во все глаза смотрела на Мелльберга. Патрик догадывался, что сейчас она борется с искушением подбежать и подправить комиссару прическу. Многие сотрудники участка прошли через это искушение.
– Когда вы в последний раз разговаривали с дочерью? – Вопрос Мелльберга был обращен к Биргит.
– Ну… – протянула та, – теперь уже точно не помню. Где-то около семи… Или между пятнадцатью минутами и половиной восьмого. Мы говорили совсем недолго, у Алекс был гость… – Биргит побледнела. – Неужели…
Мелльберг важно кивнул.
– Ничего нельзя исключать, фру Карлсон, ничего нельзя исключать… Выяснить все – в этом и состоит наша работа. И я могу уверить вас, что мы бросим на это все наши силы. Список подозреваемых должен сокращаться, для этого я и прошу вас представить письменные показания… прежде всего меня интересует вечер пятницы.
– Мне тоже нужно алиби? – спросила Эрика.
– Думаю, в этом нет особой необходимости, – ответил комиссар. – Но от вас мы ждем подробного описания того, что вы увидели в доме, когда обнаружили Александру Вийкнер мертвой. Вы можете оставить письменные показания ассистенту Хедстрёму.
Все взгляды устремились на Патрика, он кивнул. Зашаркали стулья.
– Какая трагедия… Еще и ребенок…
Посетители дружно посмотрели в сторону Мелльберга.
– Ребенок? – переспросила Биргит, переводя глаза то на Хенрика, то на комиссара.
– Она была на третьем месяце, – пояснил комиссар. – Разве для вас это новость?
Он ухмылялся, глядя на Вийкнера, так что Патрику стало стыдно за своего бестактного шефа. Лицо Хенрика приняло цвет белого мрамора. Биргит не сводила с него глаз. Эрика так и застыла на месте.
– Вы ждали ребенка? Почему я об этом ничего не знала… Боже…
Биргит прикрыла рот носовым платком, забыв о косметике, которая текла по ее щекам ручьями. Хенрик положил ладонь ей на голову и встретил взгляд Патрика. Было ясно как день, что Вийкнер впервые слышал о беременности супруги. В то время как смущенное выражение лица Эрики красноречиво свидетельствовало о том, что для нее это не новость.
– Поговорим об этом дома, Биргит. – Хенрик повернулся к Патрику: – Я прослежу за тем, чтобы вы своевременно получили наши показания. Возможно, после этого вам захочется встретиться с нами еще.
Хедстрём кивнул и, недоуменно подняв бровь, покосился на Эрику.
– Хенрик, я скоро подойду, – сказала та. – Надо перекинуться парой слов с Патриком. Мы с ним старые знакомые.
Вийкнер молча повел Биргит к машине.
– Рад тебя видеть. – Уставившись в пол, Патрик покачался с носка на пятку. – Приятная неожиданность, что и говорить.
– Мне следовало бы помнить, что ты здесь работаешь, – ответила Эрика.
Она стояла перед ним, сжав пальцами сумочку и слегка склонив голову набок. Патрик узнавал каждый ее жест.
– Как давно это было… Жаль, что я не смог быть на похоронах. Как вы это пережили, ты и Анна?
Эрика вдруг стала какой-то маленькой, несмотря на свой недюжинный рост, так, что Патрику захотелось погладить ее по щеке.
– Ну… с нами всё в порядке, – ответила она. – Анна после похорон уехала домой, а я задержалась на пару недель. Пыталась разобраться с родительскими вещами… это оказалось нелегко.
– Я слышал, что какая-то женщина из Фьельбаки обнаружила труп, но не знал, что это ты. Ужасно… Вы ведь были подруги?
– Да, – согласилась Эрика, – я никогда не забуду того, что увидела. Но мне надо бежать, меня ждут в машине. Может, встретимся как-нибудь? Я еще задержусь во Фьельбаке.
Она уже уходила по коридору.
– Как насчет вечера пятницы? В восемь часов у меня дома… Адрес в телефонной книге.
– Буду рада. Тогда увидимся в восемь?
Эрика толкнула дверь спиной и вышла.
Как только она пропала из поля зрения, Патрик под восторженными взглядами коллег изобразил в коридоре что-то вроде индейского танца. Но радость сразу стихла при мысли о том, сколько придется поработать, чтобы привести дом в надлежащий порядок. С тех пор как от него ушла Карин, Патрик совсем забросил хозяйство.
Они с Эрикой знали друг друга едва ли не с рождения. Их матери, лучшие подруги, были близки, как родные сестры. Эрика стала для Патрика первой большой любовью. Он родился, можно сказать, влюбленным в Эрику. Сама она никогда особенно над этим не задумывалась и принимала его собачью преданность как самую естественную вещь на свете. Только после того, как Эрика переехала в Гётеборг, Патрик понял, что мечты пора забросить на полку. Конечно, он влюблялся и в других женщин и даже женился на Карин, но Эрика всегда занимала в его душе особое место. Он мог не вспоминать ее месяцами, а потом вдруг снова принимался думать о ней каждый вечер.
Куча бумаг не стала меньше оттого, что он некоторое время отсутствовал в кабинете. Тяжело вздохнув, Патрик поднял листок, который лежал сверху. Работа была достаточно однообразной, чтобы по ходу планировать пятничное меню. С десертом, во всяком случае, он уже определился. Эрика всегда любила мороженое.
* * *
Проснувшись, он ощутил неприятный привкус во рту. Знатная, должно быть, вчера была пьянка. Парни завалились после обеда, а веселье кончилось только за полночь. Он еще смутно помнил, как приехала полиция, но больше ничего. Попытался сесть, но все вокруг так вращалось и гудело, что он снова повалился на постель.
Правая рука зудела. Он поднял ее, чтобы видеть. Костяшки пальцев были оцарапаны, со следами застывшей крови. Похоже, было жарко, поэтому и появились копы. Память понемногу возвращалась. Парни первыми заговорили о самоубийстве. Кто-то из них обозвал Алекс великосветской шлюхой… да, именно так. Андерс напыжился, а потом глаза заволокло красным туманом. Он впал в ярость. Бывало, конечно, и он болтал про нее всякое, особенно после ее предательства. Но это ведь совсем другое дело. Они не знали Алекс. Он один имел право ее судить.
Когда зазвонил телефон, Андерс поначалу пытался его игнорировать. Но потом понял, что легче выползти из постели и ответить, чем и дальше терпеть этот невыносимо режущий звук.
– Да, это Андерс.
Язык заплетался.
– Привет, это мама. Как ты?
– О… дерьмово… – Андерс упал спиной на стену и медленно сполз на пол. – Который час?
– Почти четыре часа дня. Я тебя разбудила?
– Нннет.
Голова разбухла и словно была готова расколоться надвое.
– Я только из магазина. Слышала кое-что, что, наверное, будет тебе интересно. Ты здесь?
– Да, мама, я здесь.
– Говорят, Алекс не лишала себя жизни. Ее убили… Я всего лишь хотела, чтобы ты об этом знал.
Тишина.
– Ау, Андерс… Ты слышал, что я сказала?
– Да, но… конечно… Так что ты сказала, мама, ее… убили?
– Да, так, по крайней мере, говорят люди. Биргит будто бы вызывали в полицейский участок в Танумсхеде…
– Черт… Слушай, мама, я должен это переварить… Созвонимся позже, ладно?
– Андерс…
Но он уже положил трубку.
Собрав в кулак последние силы, оделся и принял душ. После двух таблеток панодила снова почувствовал себя человеком. Не соблазнился даже бутылкой водки на кухне. Сегодня надо быть трезвым – более-менее, по крайней мере.
Очередной звонок он проигнорировал. Вместо этого откопал телефонную книгу в шкафу в прихожей и отыскал в ней нужный номер. Руки дрожали. Спустя вечность пошли сигналы.
– Привет, это Андерс, – сказал он, когда наконец взяли трубку. – Ннет… подожди, надо поговорить.
Подожди, не клади трубку; ты не тот, кем себя возомнил.
Я буду у тебя через четверть часа, так что сиди дома.
Мне плевать, кто у тебя там еще дома, неужели непонятно?
Не забывай, кто потерял больше всех.
