Евгения Кали "Заблуждение. Реальная история созависимости"

Интересно, почему все мужчины в нашей семье такие слабые?

Почему мы с сестрой от смерти мамы оправились, бабушка от смерти дочери оправилась, а они нет?

И почему все издевательства дяди Славы воспринимаются как шутки. Ему бы с этим всем в КВН, потому что “шутки” так и льются бесконечным потоком, в основном, на меня.

Сестра уже сбежала из дома.

Дяде во мне не нравится все: слишком длинный нос, прыщи на лбу, волосы на руках…

Нет во мне ничего, за что бы он меня похвалил или хотя бы промолчал. И я, наверное, никогда не забуду, как он брезгливо отпрыгивал и ругал меня, когда я лет в шесть подхватила вшей.

Я для него что-то вроде служанки – принеси, подай, сгоняй за сигаретами «Прима» в красной упаковке. Вместо пульта для телека – переключаю каналы. А зовет он меня не по имени, а по фамилии и почему-то в мужском роде. Мне еще повезло: сестру он вообще называет уродом. Прямо так и говорит – урод.

В детстве, чтобы не сойти с ума, я убедила себя, что это нормально и что проблема действительно во мне. Ведь никто из взрослых не возражал ему, не заступался.

А всякое мое несогласие и попытки отстоять себя, которых с возрастом становилось все больше, высмеивались и, в итоге, выходили мне боком. Я привыкла душить в себе закипающую ярость.

Сейчас мне 15, дядя живет не с нами, так гораздо спокойнее, и у меня, наконец, появилась своя комната.

***

15

Ещё неделю назад я получила очередное письмо от папы.

Но так и не села за ответ.

Вру себе, что времени нет – уроков много. Но где-то в глубине, понимаю, что не напишу ему больше ни строчки.

***

17

Я совершенно не помню тот день, когда отец вернулся.

Помню только, что не было ни объятий, ни смеха, ни тёплых слов. Ни всего того, что я представляла себе все эти десять лет, пока ждала его.

Теперь я сижу вечерами в кухне у окна, и слушаю Сплин в наушниках на полную громкость.

Потому что в моей комнате теперь живёт совершенно незнакомый чужой человек, который называет меня дочерью.

Если бы я только могла поговорить с собой маленькой, я бы сказала: "Не жди".

Никогда никого не жди, слышишь?

Тот, кого ты ждала, уже не вернётся, вместо него тебе подсунут какую-то жалкую пародию.

Я бы сказала себе: тот, кого ты любила, умер. А ты, маленькая моя девочка, продолжай жить дальше.

***

17

Скомканной вышла наша последняя встреча.

Я где-то услышала, что родственники – это биологическая случайность. И эта фраза, она словно объяснила мое существование.

Отец выцепил меня после школы по дороге домой.

И я, как всегда, боялась смотреть ему в глаза.

Давил на жалость. Говорил, что я его единственная дочь и ближе меня у него никого нет. А я изучала носки своих кед. Сама не поняла, как так вышло, что я выпалила эту фразу про биологическую случайность. Но как только осознала это, почувствовала себя крутой.

Подняла глаза, а папа, как будто в размерах уменьшился и стоит как побитая собака. Зубы стиснул, кулаки сжал – то ли накинуться собрался, то ли в колени броситься. А потом вдруг протянул мне клочок бумаги и молча ушёл, не оглядываясь.

На том клочке был номер телефона и подпись: «Звони, если будет нужна помощь».

Я донесла его до урны и выбросила.

***

18

В Москве постоянно хочется курить. Много. До головной боли. Пить вязкий густой кофе, а лучше шоколад, пытаясь не запачкаться в страхе и не пораниться в боли.

Когда я смотрю на небо, оно кажется мне высоким. Я не люблю его за это. В моем маленьком городе казалось, можно протянуть руку и оно твое. А здесь – нет. Обороняется.

Облака целятся и стреляют. И мы идем под землю. Вперед, в царство крыс и машин. Метро. Пчелиный улей, муравьиные норы. Я уже забыла, как выглядит солнце и в стуке колёс научилась слышать музыку.

Стою, прислонившись к дверям с надписью: " Не прислоняться". Рядом девушка слушает музыку. Закрываю глаза. Станция. Чувствую запах апельсинов. Открываю глаза, а девушки уже нет. И где же апельсины?

Молчанье.

– Да что это с вами? – не успокаиваюсь я. А музыка все громче, волнами проходит сквозь меня, заставляя дрожать и вжаться в закрытые двери… Я одна. Хочу выйти, но почему-то уверена, что уже пыталась это сделать и двери захлопнулись. Еду по кругу.

По замкнутому кругу моей опустошенности.

Жизнь – равноудаленные от настоящего моменты прошлого. Петля, затягивающаяся на твоей шее.

Память сильнее сиюминутных мыслей, она воспринимается отрывками из просмотренного кино, воспоминания прокручиваются в голове снова и снова, и нет кнопки "Стоп", чтобы остановить эту безумную карусель. Слова, образы, лица, чей-то смех и мои слезы. И я еду по кругу, я снова еду по кругу, и я опять еду по кругу

по кругу

по кругу

по кругу

***

Стук колес скоро закончится. Два дня в замусоленном плацкарте уже кажутся вечностью, а впереди еще четыре.

Еще эта бабка с соседней полки…

Ноги короткие, едва достают до пола. Болтаются в такт Portishead, звучащих в моих наушниках.

Сидит, жует свою проклятую двухдневную колбасу и даже не догадывается как полчаса назад полностью изменила мою жизнь.

– Актриса? С ума сошла? Там таких, как ты, в Гитисе, сто человек на место. Ну кому ты нужна без блата? А еще актеры все нищие и спиваются!

Ее сморщенные губы выплевывали каждое слово нарочито медленно, хлестко, так, чтобы я запомнила их на всю жизнь.