Это папа спит со мной в комнате, в приступе дружбы призналась я Ленке, ставшей моей лучшей подружкой. Она удивилась. Потому что даже ее папа-алкоголик спал с женой на двуспальной кровати в большой комнате перед телевизором. В пьяном угаре он выгонял Ленку с матерью на улицу. Они прятались от него у подруг Ленкиной матери, живших неподалеку. Несмотря на то, что у нас такая благополучная семья, я почти завидую Ленке. Хотя чему уж тут завидовать. Разве что тому, что у ее мамы есть подруги. И у Ленки есть. И к ним все время кто-то ходит. А к моим родителям никто не ходит, и они ни к кому. И не любят, когда ко мне приходят. У нас в доме всегда тихо, словно кто-то при смерти.
Поэтому мы всегда зависаем у Ленки. Ну и еще потому, что у меня почти все время дома бабушка. И она открыто терпеть не может Ленку. Родители свою неприязнь пытаются скрывать. А мы с ней хоть и ссоримся раз в месяц насмерть, она – все, что у меня есть. И мне нравится ее вечно занятая мама и даже отец, который, когда трезвый, очень веселый, а еще он художник. А пьяным я его почему-то ни разу не видела.
«Странно как-то, – быстро говорит Ленка. – Получается, что твой папа женат на тебе, а не на твоей маме. Раз спит с тобой в комнате». В животе екает, словно я проглотила огромную ледышку. Мне становится стыдно. Что папа спит со мной в одной комнате. И страшно, что Ленка расскажет об этом всему классу. Но, несмотря на все перипетии наших отношений, она всегда держала язык за зубами.
Я вела партизанскую войну с родителями за право дружить с ней и всегда как могла защищала ее и себя от их язвительных замечаний и комментариев.
Галина, мне было особенно плохо, начиная лет с 12. Когда у меня начались месячные, когда тело стало меняться… Это постоянное присутствие отца в моем пространстве смущало и мешало. А он был таким внимательным. Отец не должен быть таким навязчиво внимательным, когда дочь вступает в подростковый возраст, – прижимаю холодные пальцы к горящим щекам, то ли хочу их остудить, то ли согреть руки. – Мне было неловко быть собой, взрослеть и спать с мужчиной в комнате на расстоянии вытянутой руки. Его жена спит в другой комнате, а он со мной. Но я не могла просто взять и сказать родителям об этом. Завуалированно, мягко, может почти без слов, но мне бы показали, что я – неблагодарная эгоистка, которая думает только о себе. Потому что родители все для меня делают. Делают все. Ради меня.
Я всхлипываю без слез.
Иногда днем, когда отец приходил с работы пораньше и ни бабушки, ни мамы не было дома, он ложился на диван перед телевизором и предлагал мне полежать рядом с ним. Я перелезала через него и ложилась у стенки. Он брал мою руку, клал себе на грудь и говорил «Как хорошо». Я цепенела от какого-то неведомого ужаса. Желания убежать и страха обидеть папу. Каждый раз в таких ситуациях меня начинало тошнить. Я говорила, что у меня болит живот, вскакивала и перелезала через спинку дивана. Лишь бы не через отца, потому что мне виделось в этом что-то неприличное.
И стыдно, стыдно, стыдно. За что, не знаю. Быть собой стыдно, быть такой, какая я есть, стыдно. Лежать рядом с папой стыдно.
Я закрываю лицо руками. И продолжаю говорить дальше.
– Он сразу начинал беспокоиться, быстро садился на диване и порывался идти за мной. Я кричала из туалета, что все в порядке, сейчас пройдет. Умывала пунцовое лицо и выходила. Я не могла поднять на него глаз, пряталась в своей комнате, в нашей с ним комнате. Но он шел за мной и говорил, что я ему всего дороже. Эти его слова прибивали меня к земле словно гири.
Я чувствую тяжесть и напряжение в затылке. Начинают дрожать уголки губ, словно челюсть тянет их вниз, а я изо всех сил пытаюсь их удержать в нужном положении.
– Оксана, дыши, – грустно говорит мне Галина. – Дыши.
Я иду по улице и хватаю открытым ртом холодный воздух. Иногда из груди вырываются звуки, похожие на стон, которые пугают меня саму. Я останавливаюсь у бьющего в глаза неоновым светом киоска и покупаю пачку легкого «Мальборо». Сажусь на пустую лавочку трамвайной остановки рядом. Не смогу до дома дойти, если не покурю.
Прикурить никак не удается. Сплевываю крупинки табака и понимаю, что пытаюсь прикурить фильтр. Наконец делаю первую затяжку, до боли в легких.
Как она сказала? Инцест? Мерзкое слово, от которого хочется брезгливо морщиться и жалеть тех бедняжек, которым его пришлось пережить. Психологический инцест. Растворенный в воздухе. Когда отец выбирает на место жены дочь.
Ночью я словно заново прожила все свое бессилие. Все свое вранье. Всегда. Везде. Нервное вздрагивание желудка, когда где-то чудится какой-то намек на что-то. На что? Ведь у нас такая благополучная семья, слышу голос отца. Только почему же я все время боюсь, что меня в чем-то уличат. Ведь у нас такая семья, в которой не к чему придраться. Родители любят, не ругают, вещи покупают, в отпуск возят. Только жизни нет.
Меня рвало. Казалось, это никогда не закончится.
На работу пойти не смогла. И на следующий день тоже. Позвонила и сказала, что у меня ротавирус.
– Что-то он тебя часто настигает, – ответил мне недовольный голос начальника. – Вроде детей маленьких у тебя нет, а поди ж ты. Где ты его цепляешь?
Я начинаю что-то мямлить про слабые места в организме. Потому что мне слышится в его словах какое-то подозрение. Словно в детстве пугаюсь. А вдруг Галина ему все рассказала?! Господи, бред какой…
– Ладно, лечись сколько нужно.
И в этом «сколько нужно» я тоже слышу намек на то, что нужно побыстрее. Иначе я… Что я тогда?
1983 год
Родители купили в магазине большой узбекский ковер на стену, от которого рябит в глазах. Папа идет впереди, ковер у него на плече. Мама нелепо пытается помочь, то подхватывая ковер сзади, то бестолково поправляя. Чего она суетится? Даже если папа уронит ковер, сейчас лето, рулон скручен наизнанку, с ним ничего не будет.
Я редко вижу папу и маму вместе. В моих детских воспоминаниях они всегда по отдельности.
Иногда они берут меня с собой на работу. И это счастье. Я ненавижу садик. Там нянечки злые как овчарки. А на кафельной лестнице пахнет или сбежавшим молоком, или подгоревшей кислой творожной запеканкой. Мне непонятно, почему в нее не добавят сахара или не польют пощедрее сладким белым соусом?
У папы на работе одни мужчины, среди них мне все-таки немного не по себе, а у мамы – женщины, и с ними уютнее. Они правда начинают сюсюкать, и мне это не нравится. А еще каждый раз с маниакальным упорством ищут сходство с мамой. Находят – глаза. Мама почему-то всегда на это говорит, что я – копия папа. Мне непонятно, почему я обязана быть на кого-то похожа. Если нет? Тогда что?
Но это можно пережить, потому что толстые женщины с базы, почему-то все в черных или темно-серых халатах, достают из глубоких карманов карамельки и угощают меня ими. Неужели они все время вот так и ходят с ними в карманах? Самая большая удача, если у кого-то оказываются то ли венгерские, то ли югославские овальные леденцы в абсолютно прозрачных фантиках без рисунка и названия. Они бывают желтые – лимонные, оранжевые – апельсиновые и малинового цвета, не знаю из чего, но они самые сладкие и вкусные. Пахнут лучше всех и мои любимые. Хотя «Му-му» или «Раковые шейки» тоже дефицит и тоже очень вкусные.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70623085&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
