4
Расплатившись, я вышел из магазина и устроился перекурить перед входом. Погода стояла великолепная: в меру солнечная, но не жаркая для двадцатых чисел апреля. В общем, такая, какая и должна быть на Пасхальной неделе.
Поздравление со Светлым Воскресением висело и при входе в зоомагазин. Какой-то креативщик изобразил трогательного крольчонка, который забрался передними лапками на праздничный кулич и смотрел в объектив милыми наивными глазками. Картинку венчала традиционная надпись: «С праздником Светлой Пасхи!». Рядом пестрел еще один плакат. На нем знаменитая актриса, а ныне еще и ярая зоозащитница Эвелина Казурова с трагически-умоляющим взглядом держала на руках крохотного котенка. «Не покупай! Возьми из приюта!» – гласила агитка.
Смартфон вновь ожил. Глянув на экран, я не сдержал усмешки:
«Та-ак… Вот и ты, друг ситный, уже в курсе!»
– Не отвлекаю тебя?
– Нисколько. Я как раз пока один.
– А друг наш где?
– В магазине. Корм для своего кота выбирает. А может, и кошки – я не интересовался.
– А как он сам?
– А тебе Ларионова не доложила, что ли? – я не сдержал сарказма.
– Да, поведала, – собеседник чуть помолчал. – Так не знаешь, где он сейчас, как?
– Судя по виду, не очень. Скорее всего бухает. Сидит на мели, – точно так же, как и десять минут назад, повторил я.
– Это я уже знаю.
– А про остальное сам пока не ведаю.
– Слушай, а ты не мог бы выяснить его теперешние контакты? Хотя бы телефон…
– Думаешь, он станет с тобой разговаривать?
– Кто его знает… Тебя же он не послал куда подальше, так?
– Это верно, – согласился я. – Даже вроде бы обрадовался.
– Ну вот видишь. А по идее, не должен был.
– Действительно.
– Хотя, с другой стороны, вспомни, когда он в последний раз на публике появлялся? В интернете или еще где?
– Да с год назад, наверное, или больше.
– И в труппе «Аптеки» уже не числится. А главное, когда на Украине в феврале прошлого года все началось, он же ни разу не высказался по этому поводу. Все его дружки-приятели больше года визжат из каждого утюга: «Нет войне!» – и тому подобное. А он?
– А он исчез. Отовсюду. Кстати, и страницы свои, что «ВКонтакте», что в остальных соцсетях, поудалял. А насчет «Аптеки»… Судя по его виду, он нигде не числится, – усмехнулся я. – Вопрос только, на что живет?
– Вот-вот. Ты уж там, если нетрудно…
– Уже! – я попытался придать голосу снисходительный пафос, какой проскальзывает у бывалого, предусмотрительного человека. – Только что проспонсировал ему кошачий корм почти на две штуки!
– А вот это ты молодец! – обрадовался собеседник. – В общем, прошу тебя: будет возможность, поговори с ним по душам, а если не получится, то хотя бы телефон запиши…
– Будет сделано! – шутливо отчеканил я.
«Да что это происходит! Всем до смерти интересно, что с этим кренделем! А вот и он наконец!»
– А вот и я, – в унисон моим мыслям произнес Нэсс. – Ништяков своему подкупил, – бывший приятель качнул прозрачным пакетом с консервами, сухими колбасками и другим кошачьим лакомством. – Да… – опомнился он. – Спасибо тебе, Саныч. Я просто сейчас на мели. А за квартиру только в начале мая получу…
– За какую? На Нахиме?
– Той давно нет. Когда матушки не стало, батяня, то есть отчим, – лицо Серого скривилось, словно от зубной боли, – почти все себе захапал. После продажи той хаты мне денег осталось только на две «однушки» в этих краях.
– Так ты, значит, тут теперь живешь? – поинтересовался я.
– Нет, здешнюю я сдаю, а обитаю в Курьяново. Ну, где еще пару лет назад станцию построили, знаешь?
– Знаю. И давно ты там?
– В семнадцатом переехал, в сентябре.
– Выходит, мы с тобой одновременно жилье сменили, – покачал головой я и подумал: «Надо же – за все эти годы не разу не пересеклись, хотя живем почти рядом!»
– Ты сейчас куда? Домой? – между тем спросил Нэсс.
– Да собирался вот.
– Я тоже. А то мой там мается. Он одиночества не выносит. Знаешь, больше всего боялся, когда мобилизацию объявили, что меня загребут за компанию! Только и мучился: как он, с кем, бедный, останется?
– Расслабься, ты по возрасту не подходишь. Да и по здоровью тоже, – я скептически глянул на отечное, явно больное лицо бывшего приятеля.
– Кто его знает! Писали, что и многодетных, и даже калек пачками гребли… Ладно, чего это я… А у тебя, смотрю, тоже дома зверье? Кошак? Ты ведь, кажется, все время сибиряков держал? – бывший приятель сыпал вопросами, словно хотел заболтать, оттянуть момент расставания.
– Два кота. Сибиряк и беспородный. Вернее, помесь с мейн-куном.
– А вообще, как сам? Сколько мы с тобой не виделись? Лет восемь?
– Девять.
– Да, тогда как-то все получилось не айс, едрен-шмон. Надо бы нам с тобой по-хорошему посидеть, поговорить… Ты на выходных не работаешь?
– Нет. Но буду занят.
– А потом всю неделю пашешь?
– Естественно.
– Вот так и живем, – вздохнул Вознесенский. – Все в спешке, все в суете. А перемолвиться даже парой слов не получается… – эти слова он произнес по-особенному, явно цитируя кого-то из героев пьес. – Слушай, а сейчас ты сильно спешишь?
– Не особо.
– А то, хочешь, зайдем ко мне? Посмотришь хоть мои апартаменты. Посидим, поднимем по чарке. У меня, правда, не особо чего есть, но купим: ты же меня выручил, – он кивнул на пакеты с кормом. – Теперь до квартирных однозначно доживу!
Нэсс переступил с ноги на ногу и как-то робко посмотрел на меня. Несмотря на то, что он был выше почти на голову, глядеть у него получалось снизу вверх, как у провинившегося ребенка на взрослого. Но даже не это поразило меня. Глазами, да и всем своим обликом Серый сейчас напоминал Грома, минно-разыскного пса из части, где я когда-то служил. Несмотря на свою солидную и отчасти грозную кличку, овчарка имела спокойный и даже робкий нрав. Хозяином собаки был суровый и взыскательный прапорщик. Если он был почему-то недоволен подопечным, то не ругал его, а демонстративно не обращал на него внимания. И бедняга Гром, поджав хвост, вертелся вокруг своего повелителя, нервно переминаясь на лапах, виновато пытаясь заглянуть в глаза… Подобный взгляд был сейчас и у Серого.
Телефон, который все еще оставался в руке, коротко дрогнул и тренькнул. Глянув на экран, я обнаружил сообщение от Сбербанка: «Перевод от …» Следом пришел еще один месседж, на этот раз в «Вотсап». «Я тебе подкинул немного. Помоги ему, если нужно».
В конце текста отправитель поставил смайлик, означавший «спасибо».
«Ничего себе! Почти вдвое больше, чем я за корм заплатил!»
– Что ж, давай зайдем, – наконец ответил я. – Только лучше заедем. До тебя ведь остановок десять пилить?
– Одиннадцать, – уточнил Серый.
Усевшись в автобус, мы как-то сразу замолчали. Вознесенский достал из кармана старый, с треснутым экраном смартфон и уткнулся в него. Я же, в свою очередь, сделал вид, что тоже роюсь в телефоне, исподволь наблюдая за бывшим приятелем.
Нет, он нисколько не походил на себя прежнего. Было в нем что-то от затурканного жизнью работяги из девяностых, когда месяцами не платили зарплату, выгоняли на неопределенный срок в отпуска за свой счет, и недавний добытчик, превратившись в невольного трутня, тихо садился на стакан. Но квасил не запойно, а исключительно по вечерам, принимая свои триста граммов в одиночку. А на ворчание жены лишь вздыхал и виновато опускал взор. И появлялась в мужике какая-то усталость, надломленность. Именно такая сейчас явственно просматривалась в Нэссе.
Когда проезжали мимо монастыря, я нарочито перекрестился, покосившись на Серого, ожидая увидеть на его лице раздражение или в лучшем случае равнодушие, но он неожиданно вслед за мной осенил себя крестным знамением. Нэсс, который в свое время чуть ли не публично отрекся от Церкви!
«Однако!»
Доехав до «Батюнинской» и закупившись в ближайшем магазине, мы прошли чуть вперед и оказались на небольшой тихой улочке. По обеим ее сторонам тянулись старинные двухэтажные домики с лепниной, почти все нежно-медового цвета. Лишь крайний из них был выкрашен в бледно-розовый.
– Вот он, мой особняк, – кивнул на него Нэсс.
Едва мы вошли в подъезд, как из-за ближней двери раздалось громкое, отрывистое мяуканье, чем-то напоминавшее собачий лай.
– Он у меня такой. Я еще к дому подхожу, а его светлость уже чует, – с нежной гордостью сообщил Вознесенский, отпирая замок. Потянул дверь, шагнул и чуть было не споткнулся об вертевшегося у порога длинного полосатого кота.
Замяукав еще пронзительнее, зверь заурчал, обернулся вокруг ног хозяина, а затем, вскочив на банкетку под вешалкой, требовательно возложил передние лапы на бедро Сереге.
– Подожди ты, дай хоть раздеться! – попросил тот питомца, но полосатый заголосил так протяжно, что Нэсс сдался и взял его на руки.
Приставала тут же обхватил его лапами за шею и стал тереться мордой о лицо, словно хотел забодать. А Серый в ответ бережно прижал его к себе, гладя по загривку и почесывая за ухом. Лицо моего школьного знакомца в этот момент выражало нежность и вину, как у приходящего отца, наконец-то вырвавшегося проведать соскучившегося сынишку.
Изурчавшись и истеревшись, кот наконец позволил спустить себя с рук и обратил внимание на меня. Вновь запрыгнув на лавку, зверь требовательно и пытливо воззрился, чутко шевеля ноздрями, а затем вновь издал протяжный звук, чем-то похожий на сигнал клаксона допотопных автомобилей.
– Это он здоровается с тобой, – перевел с кошечьего Нэсс. – Вроде как знакомиться желает.
– И как же его зовут?
– Лоренцо. Не забыл еще Шекспира?
Котофей старательно и с интересом обнюхал меня, подставил потрепать заушину, а затем переключил внимание на сумку, явно пропахшую моим домашним зверьем. Исследовав ее, стал тереться об нее подбородком и ушами.
– Это он, типа, твоим послание передает, – пояснил Вознесенский. – Обычные, сам знаешь, как метят, а кастраты вот так вот… Да ты не разувайся, не надо! – заметив, что я собираюсь снять кроссовки, запротестовал он. – У меня не убрано. Все, понимаешь, никак не соберусь. Лучше сходи руки сполосни, а я пока на стол соображу.
Пол и впрямь не блестел чистотой. Не лучше выглядела и грязно-белая плитка в санузле. Похожая картина была и в продолговатой, с высокими потолками комнате: те же беспорядок и запущенность. Не спасали положение и добротный, очевидно, не так давно сделанный ремонт и мебель, старинная, отреставрированная, словно перекочевавшая сюда из позапрошлого века. Лишь высокий современный шкаф-панель да уходящие под потолок причудливые когтеточки выпадали из общего плана.
Нынешнее жилище Нэсса отличалось от прежнего еще и тем, что на стенах не было ничего из его прошлого. Там, на Нахимовском, в комнате Серого все было увешано разнообразными афишами «Особого перевала», с эпизодами из фильма, где на первом плане был изображен главный герой в исполнении Вознесенского: с наушниками, ловящий в эфире переговоры врага, с автоматом наперевес, отбивающий атаку на заставу, с ножом у горла, в свои последние секунды жизни. На стенах, книжных полках теснились фотографии: Серега на сцене в роли Гренгуара, в компании известных актеров во главе с самим Никитой Михалковым, в обнимку с вечно молодой Эвелиной Казуровой.
Теперь Нэсса не было нигде. Абсолютно. Зато присутствовал кот. На стене висел календарь с изображением Лоренцо на фоне морского бриза. Запечатлел его явно профессионал: с выгодного ракурса, с мягким освещением, благодаря чему усатый-полосатый стал похож на рысь или тигра диковинной расцветки. На книжной полке красовался другой снимок. Там питомец Серого возлежал на нарядной подстилке, положив на лапы свою вытянутую ушастую голову с какой-то не кошачьей, а человеческой печалью в глазах. И даже на письменном столе стояла фотография в узорной рамочке, где зверь крепко спал, вытянувшись во всю длину.
Да, похоже, кот в этом доме занимал главное место. Все человеческое: диван, стол, стулья, шкафы – было пыльным и неухоженным. Зато когтеточки, домик, лежаки, игровые треки, плюшевые тоннели и даже миски для корма казались только-только купленными и, судя по виду, прилично дорогими. Казалось, хозяин дома тут Лоренцо, а Нэсс состоит при нем в качестве прислуги-приживалки.
Нэсс, который, сколько я его помнил, никогда не питал особой любви к зверью.
5
Серый появился в комнате с подносом, который держал, как заправский официант, на растопыренных пальцах. Быстро расположил на столе тарелки с нарезками, овощи, две пиалы с маринованными грибами и огурчиками. Расставил рюмки, стаканы и вновь убежал в сторону кухни. Пока он гремел посудой и хлопал дверью холодильника, в комнате возник Лоренцо. Поведя полосатой вытянутой мордой, он резво вскочил на диван, поставил передние лапы на стол и начал тыкаться носом в еду.
Я хотел было шугануть наглеца, но меня упредил Нэсс, появившийся в дверях:
– Не трожь его. Он только понюхает, а есть не будет. Наша светлость таким не питается.
Последнюю фразу бывший приятель произнес с какой-то извиняющейся нежностью, как будто бы просил прощения за проказы несмышленого ребенка. Погладил кота, Следом водрузил на стол пузатый графин с перелитой в него водкой.
– Ну, вроде все, – с удовлетворением в голосе произнес он. – Кстати, знаешь, как они раньше назывались? – кивнул он на вместительную граненую рюмку из толстого стекла, поставленную передо мной.
– Лафитник.
– Верно. А ты в курсе, что в старину в них подавали водку самому дорогому гостю?
– Намекаешь, это типа мне такая крутая уважуха?
– Не намекаю. Просто рад тебя видеть. Честно, – повторил он и, разлив водку, с ходу махнул ее.
Выпив, Нэсс еще с минуту сидел с полуприкрытыми глазами. Его бледное, с нездоровой синевой лицо начало розоветь, как картинка на мониторе, когда в настройках прибавляешь яркости.
– Все, вроде начало отпускать, – пробормотал он. – А еще говорят, что, мол, водка – яд… Да ни фига подобного! Я, когда сердце прихватит, только ей и спасаюсь. Ну что, давай за встречу, что ли? А то мы первую как-то без тоста, не по-человечески…
Вновь опрокинув рюмку, Серый опять погрузился в свою причудливую медитацию. Когда же он открыл глаза, в них появился забытый блеск. Как у того, прежнего Нэсса.
– Сколько же мы не виделись? – как давеча у магазина, переспросил Серый. – Девять лет? Да, вот как бывает, едрен-шмон!
– Ну так это по твоей инициативе мы не общались.
– Это да, – вздохнул Нэсс.
