– Они уже близко и не успокоятся, пока не найдут меня. Мне от них не спастись, но они не знают, что ребенок со мной, – хрипит, запахивая разодранную, окровавленную одежду. – Закройся в доме и сиди тихо! Не выходи до завтрашнего утра, а потом отнеси его…
Ее голос затихает. Пошатываясь, она направляется обратно, откуда пришла. Левая рука безвольно свисает, по пальцам бегут ручейки крови, собираются на кончиках пальцев толстыми каплями. Она стирает их рваным подолом платья, чтобы не оставлять следы на земле.
В последний раз глянув на оставленный на земле сверток, она всхлипывает.
– Позаботься о нем, как о своем собственном, умоляю тебя! А завтра отнеси его на седьмой участок, там он будет в безопасности. – Незнакомка машет здоровой рукой, показывая направление. Проводит ладонью по лицу, оставляя полосы грязи и крови. Каждое слово, каждый шаг даются ей с огромным трудом. – Нико! Отнеси его к нему… – Всхлипнув, исчезает за деревьями. Идет напролом через кусты, шатаясь и плача.
Требуется несколько секунд, чтобы оттаять от шока. Из всей развернувшейся перед моими глазами сцены мое изумленное сознание вычленяет самое главное.
– О ком я должна позаботиться? Эй, подождите! Куда вы?! Вам плохо, вы истекаете кровью… – Спешу вслед за женщиной, но она уже скрылась за деревьями. – Вернитесь! Я вам помогу…
Я и себе самой сейчас затрудняюсь помочь, не говоря уж о посторонних, но все равно не хочется отпускать ее, раненую, избитую, на грани обморока или чего похуже.
За моей спиной раздается писк.
На ледяных, недавно оттаявших прелых листьях и сосновых иглах лежит сверток, из которого виднеется детский кулачок. Крохотные пальчики сгибаются, разгибаются, словно рисуют в воздухе. Подхватываю ребенка на руки, кутаю в жакет. Кто эта женщина?! Положила дите на ледяную землю, бросила с незнакомкой… ничего толком не объяснила.
Могла хоть в руки мне передать ребенка… Хотя нет, она не хотела подходить к веранде, чтобы не оставлять кровавые следы. Когда уходила по лесу, шаркала, раскидывая листья, чтобы преследователи не нашли след.
А меня не подпустила близко, чтобы я не пыталась ее остановить.
Что мне теперь делать?
– Гу! – раздается из свертка.
Да уж, только если «гу».
Из-под складок грязного, окровавленного одеяла на меня смотрят два любопытных голубых глаза. Прижимая малыша к себе, быстро заметаю следы на песке перед крыльцом, убираю вещи с веранды. Стараюсь двигаться бесшумно и все время прислушиваюсь.
Осматриваюсь – вроде ничего подозрительного. Дом, закрытый на зиму.
Внезапно вдали раздаются крики, мужской и женский. Я спотыкаюсь от страха и спешки, чуть не падаю. Прижимаю ребенка к груди и приговариваю что-то лживо успокаивающее.
Бесшумно закрываюсь в доме. Занавешиваю окна, прячусь за диваном, как будто это незамысловатое укрытие может нас спасти.
Жду.
Незнакомка сказала, что ребенка искать не станут, потому что не знают, что он с ней. Она смотрела на малыша полными отчаяния глазами, умоляла ему помочь. Так волнуются о собственном, горячо любимом ребенке.
Незнакомка казалась искренней, но можно ли ей доверять?
И какое мне дело до их проблем? Своих предостаточно.
Вот же, попала! А ведь всего десять минут назад благодарила судьбу за удачу.
– Га-га, – говорит мой маленький гость и улыбается, показывая четыре передних зуба, два верхних и два нижних.
Прижимаю его к себе, поглаживаю по спинке, и, к счастью, он вскоре засыпает.
Так мы и ждем, прячась за диваном. К дому никто не подходит, вокруг тихо, и моя паника постепенно рассеивается.
Что теперь делать?
Незнакомка велела дождаться завтрашнего утра и отнести ребенка на «седьмой участок». Как это провернуть?!
Успех моего побега, да и все мое будущее зависят от того, смогу ли я остаться незамеченной и выбраться с земель синдиката. Следует избегать общения с людьми, и вот поворот: я должна отправиться на чужой участок, причем с ребенком на руках.
Стоит ли верить незнакомке, что там ему будет безопасно?
Придется разобраться на месте. Альтернатив все равно нет. Не брать же чужого ребенка с собой? К властям пути нет, они в кармане у синдиката, глава местной полиции негласно состоит в Совете. Сразу задержат меня, отправят к отцу, да еще и распустят слухи о случившемся, и тогда отец с братом превратят мою жизнь в кромешный ад. Охране поселка показываться нельзя по той же причине, хотя у меня и есть на всякий случай приглашение от Нарии погостить в доме ее семьи. Однако, если охрана решит позвонить ее брату, мне конец.
Телефона в доме нет. Оставить ребенка здесь и позвонить в полицию из города? Нет, не могу. Что будет с малышом, если со мной что-то случится или полиция не приедет?
Не могу оставить маленькое чудо без присмотра.
Вздохнув, щекочу пухлую детскую щечку. Малыш только проснулся, смешно морщит нос и хмурится.
– Думаю, нам пора познакомиться. Я Ада, А-да. А тебя как зовут?
Ребенок долго сверлит меня оценивающим взглядом, потом широко раскрывает рот.
– А-да, – выдает уверенно.
– Да, меня зовут Ада, а тебя?
– А-да! А-да!
Понятно.
Малявочке не больше годика, и пахнет от него так, что о-го-го. Аж глаза слезятся.
Разворачиваю одеяло, оттуда выпадает несколько подгузников. Очень кстати! Устраиваю малыша на стиральной машине в ванной. Расстегиваю одежду, привожу его в порядок, надеваю чистый подгузник.
Пока забочусь о нем, замечаю такое… хоть плачь.
Да я и плачу.
Малыш чистый, довольный, весело гулит, а я корчусь от боли в душе. В глазах слезы, в горле сдавленный крик.
Нас обучали уходу за детьми, ведь это обязательные знания для идеальной жены. Даже если у моих детей будут няни, я должна знать, какие указания им давать и как правильно растить будущих главу или жемчужину синдиката.
Так вот, ни на одном из занятий не обсуждалось, что делать, когда ты скрываешься от всего мира, а тебе подкидывают малыша, у которого на ребрах отчетливо видны синюшные отпечатки пальцев. Крупных пальцев крупной руки. Если судить по размеру, то мужской. Как будто маленькое тельце сжимали изо всех сил.
К горлу поднимается тошнота. Если за незнакомкой гонится тот, кто избил ее и обидел ребенка, то дело плохо. С таким поворотом событий мне не справиться.
Малыш хватает меня за палец и тащит его в рот. Ему весело, а мне страшно. За него, за себя. За раненую незнакомку. Одежда на ребенке брендовая, дорогая. Женщина выглядела ухоженной, обручальное кольцо с бриллиантом таких размеров, что было видно с веранды. Это, конечно, не гарантирует принадлежность к синдикату, однако подозрения вызывает. Вот и еще одна причина не обращаться к властям. Они вернут ребенка тому, кто его обидел, если тот является членом синдиката.
Вспоминаю, как, уходя, женщина воскликнула: «Нико!»
– Тебя зовут Нико, да? Привет, Нико! Ты хороший, умный мальчик Нико…
Он фыркает, переворачивается и пытается сползти со стиральной машины. К счастью, непохоже, что он испытывает боль или неудобство. Других повреждений вроде как нет, но лучше бы показать его врачу. И разобраться, кто это сделал, как посмел.
И наказать. Беспощадно.
Расстелив чистое одеяло поверх ковра в гостиной, сажаю мальчонку и опускаюсь рядом. Он что-то весело бормочет и дергает меня за волосы.
Сейчас мне и нос наружу высунуть страшно, а завтра утром я должна отнести малыша на седьмой участок к нему. Кто «он» такой? Любовник незнакомки?
Воображение услужливо рисует цепь возможных событий.
Муж узнал, что ребенок от любовника, дал волю рукам, и она сбежала?
Пыталась добраться до любовника, который живет на седьмом участке, а муж ее преследовал?
Поняла, что не добежит, поэтому доверила ребенка мне?
Надо успокоить фантазию, все равно мои догадки ничего не стоят. Однако все это очень некстати. Мне и со своими приключениями не справиться, а тут… ребенок.
Держась за диван, мальчишка поднимается на ноги и стоит, качая попой. Улыбается гордо.
– Нико, иди сюда!
Он отворачивается, хватает пульт от телевизора и беспорядочно нажимает на кнопки.
Что-то он не особо откликается на свое имя и не спешит идти на контакт.
– Малыш, ты голодный?
– Да-да-да, – отвечает, яростно кивая, и в подтверждение сует пульт в рот.
К счастью, он не особо привередлив и с удовольствием ест кашу на сухом молоке. Никаких свежих продуктов в доме конечно же нет. Мне вообще повезло, что имеется хоть какая-то еда.
Вокруг по-прежнему тишина, и нервный клубок внутри меня постепенно рассасывается. Мы проводим вечер в играх. Игрушек в доме нет, но нам и не нужно ничего особенного. Нико оказывается нетребовательным и жизнерадостным малышом, благодарным за малейшую крупицу внимания. Мы играем в прятки (я прячусь, а Нико зовет меня и хихикает), делаем самолетики из страниц старого журнала, поем детские песни. Вернее, я пою, а малыш подвывает и колотит ложкой по кастрюле. Радуется и веселится всей своей распахнутой детской душой.
Невозможно представить чудовище, которое оставило синяки на тельце этого чудного малыша. Думая об этом, я прячу слезы. Не хочу, чтобы Нико их заметил. Умираю внутри от мысли, что мало чем могу ему помочь.
– Это была твоя мама? – спрашиваю и тут же хмурюсь, вспомнив, в каком состоянии была незнакомка. Где она сейчас? Что с ней случилось?
Дите бросает на меня веселый взгляд и улыбается.
– Ада! – хлопает меня по руке.
– Да, я Ада. А ты Нико?
Он трется лбом о мое плечо и сопит.
Зажмурившись, клянусь себе сделать все возможное, чтобы малыш оказался в безопасности. Мои планы поставлены на паузу случившимся, щемящим чувством, острой нуждой позаботиться о чудном малыше, жизнь которого, как и моя, тоже зависла над пропастью чужой воли.
Мы так и засыпаем в гостиной. Идеальный ребенок спит до утра, а я – урывками, то и дело подскакивая от постороннего шума. Проверяю окна, веранду, но вокруг только лес и залив. Тишина и спокойствие. Не знаю, что случилось с незнакомкой, но она хорошо замела следы, и ее преследователи о нас не узнали. Пока.
*
Когда просыпаешься с головной болью, заранее знаешь, что день хорошим не будет. Осматриваюсь – и паника сдавливает горло. Где ребенок?! На ночь я устроила ему спальное место на диване и поставила вокруг стулья, чтобы не упал. Куда он делся?
Из кухни доносится веселое бормотание. Малыш стоит, держась за табуретку, и что-то напевает. Другие дети часто не спят по ночам, плачут, требуют внимания, но этот мальчишка просто идеален. Спал восемь часов подряд, сам слез с дивана, сам развлекается. Никаких проблем. Кроме очевидной, конечно. В том смысле, что в данный момент малыш и есть моя самая большая проблема.
– Доброе утро, Нико!
– Ни-ко-ко-ко-ко, – отзывается он, неловко оборачиваясь и плюхаясь на попу.
Чувствую себя усталой и разбитой, а ведь сегодня утром предстоит отнести мальчика на седьмой участок к нему, кем бы он ни был. Еще один незнакомец.
Как убедиться, что Нико будет там в безопасности, и при этом не вызвать подозрений?
Вздохнув, массирую ноющие виски.
– Ада-Ада-Ада! – зовет мой новый приятель.
– Каша-каша-каша! – весело отвечаю, и он, хотя и строит недовольную рожицу, но доедает кашу без споров и почти без помощи. Сначала ложкой, потом ладошкой, а потом размазывает остатки по лицу и по без того уже далеко не чистой одежде.
Мы оба смеемся, и меня посещает опасная мысль, что я буду скучать об этом мальчишке.
Откуда он взялся такой замечательный?
И кто посмел причинить ему боль?
Защитный инстинкт, почти материнский, пробуждается во мне и жаждет мести. Все во мне клянется защитить этого идеального ребенка, к которому жизнь повернулась отвратной стороной.
Впервые я волнуюсь не за себя саму, не за свое будущее, а за кого-то во много раз более важного.
Оставив мальчонку на ковре с парой безопасных безделушек, выхожу на разведку. Вокруг тишина. Пасмурное утро купается в заливе.
– Надеюсь, я поступаю правильно, – говорю малышу, заворачивая его в плед и подхватывая на руки.
Его вердикт уверенный и моментальный: «Гу».
Ну, раз «гу», то…
Натянув хозяйские резиновые сапоги, иду по берегу в направлении, которое указала незнакомка. Игнорирую границы чужих владений, обхожу заборы по воде. Очень надеюсь, что на пустующем берегу нет камер наблюдения. Нария клялась, что никто из соседей не приезжает сюда зимой, и это радует. Однако хочется верить, что хозяин участка номер семь дома.
Нико вроде малыш, но тяжеленный, особенно если нести его пять километров по песку, а он норовит вырваться и пойти своим ходом. Но без обуви его на песок не опустишь, да и сейчас не время и не место для игр. Обнимаю малыша крепче и напеваю колыбельную, чтобы успокоить.
Подхожу к границе очередного участка. До этого дома назывались поэтичными, красивыми именами. Зимняя вишня. Волшебный лес. Счастливый уголок. А следующий участок огорожен высоченным забором, на котором красуется железная семерка.
