Больше года наши отношения были чистой платонической любовью. Потом он стал намекать, приставать. Я отстранялась, хотя во мне всё трепетало. Потом он пытался шантажировать тем, что ему придется пойти на связь с другой девушкой, так как это естественная потребность его организма. Я психанула, сказав, ну иди. Через некоторое время он «зашел с другой стороны», сказав, что с другой не хочет, но без этого вредит своему здоровью. Поняв, что задел мои чувства к нему, пообещал, что он меня не тронет, а только лишь прикоснется своим местом к моему. Я сдалась. Это случилось в маленьком коридорчике родительского дома, прощаясь перед его уходом, мы обнялись, он прижал меня всем телом к стене, и прошептал, что только прикоснется, только меня почувствует. Так и было, он только лишь прикоснулся. Это прикосновение я как будто ощущаю даже спустя десятилетия. И вот я поверила ему окончательно, я убедилась, что любимый никогда не причинит мне боль, ни моральную, ни физическую. Как я тогда ошибалась!
Подобную близость я допускала крайне редко. Он уговаривал, шептал, что опять только прикоснется. Я изо всех сил сдерживалась, говорила, что смогу ему ответить бурными ласками только после официального брака. В конце концов, так по чуть-чуть и чуть-чуть, и не поняла, как весной выпускного пятого курса оказалась беременной. Но подробнее об этом позже.
После школы его семья планировала отправить сына в далекий город учиться на капитана дальнего плаванья. Он тоже сначала хотел этого, но после начала наших отношений, отказался уезжать и на уговоры родителей «встал в позу». Без согласования с родителями весной даже сдал пробные экзамены в институт на программиста, чтобы учиться со мной в одном городе.
После провальных уговоров сына, его мама пошла «ва-банк», решив действовать через меня. Мило и ласково убеждала меня уговорить его поступать хотя бы не на капитана дальнего плаванья (сын категорически отказывался уходить от меня в длительные плаванья), а в медицинский институт, который находился тоже в другом городе, но не так далеко.
К этому времени я сама уже по уши в него влюбилась, и желала ему только хорошего. Знала, что без материальной помощи родителей он пока не сможет, что ему надо получить профессию. Конечно же, я смогла его убедить поступать в медицинский институт.
Главой семьи у них была мама – она и зарабатывала, и связи имела, уют в доме тоже она обеспечивала, и организационные вопросы были на ней, и решения принимала она. Перед вступительными экзаменами ему надо было заниматься с репетитором, ведь в деревенской школе давались весьма посредственные знания. Мама нашла ему репетитора из числа профессоров того ВУЗа, в который планировалось поступление. Этот репетитор сдала ему ещё и комнату в своем большом доме. Чтобы сыну было легче уезжать в другой город, его мама попросила меня поехать вместе с ними на один-два дня. И я, ослепленная любовью, даже не отпросилась у своих родителей, а лишь оставила записку и укатила вместе с его семьей.
В период сдачи любимым вступительных экзаменов, я была в стройотряде, и он мне после каждого экзамена присылал телеграмму об оценке, на которую его сдал, и со словом «люблю». Помню, как на почте осуждающе за это слово на меня смотрели. В стройотряде мы с девчонками жили в одной большой комнате. Фотография моего любимого стояла на подоконнике рядом с кроватью. Одна из девчонок спросила меня кто это, как фамилия этого артиста и где он снимался (фото было очень красивое). Но, узнав, что это мой парень, упрекнула в том, что настоящую любовь огласке не придают. Мне же о своих чувствах хотелось кричать на весь мир.
Моя будущая свекровь гордилась тем, что профессор медицинского института, нанятая ею в качестве репетитора, общалась с ней практически на равных. Муж этого репетитора тоже был из медицинских светил местного разлива. Оба интеллигенты, считающие, что важнее развития собственной личности ничего не может быть. Но быт их был ужасен. Мебель, бытовая техника и т.д. были в наличии, даже приусадебный участок с фруктовыми деревьями имелся. Но было все непросто не ухоженное, а была грязь неописуемая, от пола с грязно-жировым налетом и свисающей клоками паутины до непромытых тарелок и вилок. Причем у них было двое взрослых детей, названных именами отца и матери соответственно. Старший сын не знаю где жил, а дочь, лет двадцати пяти жила с ними, и, по-моему, была уже в разводе.
Эти люди оставили и в моей памяти и в памяти семьи любимого яркие впечатления. Они об этой семье часто говорили, многим рассказывали о чудовищной грязи в доме. У меня чувство омерзения было не только от грязи в доме, а еще от грязи в душе от следующего события. Любимый как-то приехал на выходные и рассказал мне, что дочь профессорши лежала в своей комнате с каким-то мужиком, громко смеясь и споря, кому из них первым встать с кровати, чтобы, то ли телевизор включить, то ли завтрак сделать. Ему эта история показалась милой и завидной, так он мне объяснил свой рассказ о ней. Мне до этой чужой поведенческой истории не было никакого дела. Только позже, сопоставив другие истории, меня передернуло от брезгливости. Эти истории заключались в следующем. Сначала будущая моя свекровь с нескрываемой гордостью поведала мне, что эта самая дочка репетитора просто без ума влюбилась в ее сына. Потом рассказала, что почти год спустя, когда моего любимого забирали в Армию, эта девушка, не переставая питать нежные чувства к ее сыну и, несмотря на то, что он уже давно не жил у них дома, напекла ему в дорогу пирожков и носила к поезду. А ещё через несколько лет, когда мы, будучи уже женаты и имея подросшую дочку, были в гостях у бабушки мужа в другом городе, его бабушка мне поведала, что в год поступления на первый курс, ее внук вместе со своими родителями приезжали к ней в гости и привозили с собой эту влюбленную во внука девушку. Мало этого, внук лежал с этой девушкой на бабушкином диване, и она чесала ему спину. Мне было не просто больно, а омерзительно больно. Я долго была в ступоре от этого рассказа, но почему то потом всю вину за этот случай я возложила не на любимого, а на его мать. Я посчитала, что это была ее инициатива, потому что она всегда была против наших отношений. Поверить в измену любимого ещё в тот романтичный период я не могла, возможно, это была лишь защитная реакция моей психики. Но теперь, годы спустя, я практически уверена, что тот мужчина, с которым веселилась в кровати хозяйская дочка, был он сам, якобы влюбленный в меня абитуриент.
Учась на первом курсе института, мой любимый как-то по секрету от родителей приехал ко мне в общежитие. Потом рассказывал, что поезд пришел в четыре часа ночи, и он, доехав до общежития, сидел на лавочке до семи утра, пока окончательно не промерз, боясь нарушить мой сон. Этот свой геройский поступок муж до сих пор любит вспоминать, когда мы о чем-нибудь из того времени разговариваем, подчеркивая свои трепетные чувства ко мне.
Провожая его на вокзале к месту учебы, я часто плакала, а он успокаивал меня. Помню, что в очередной раз, провожая его, я смогла сдержать слезы, не проявила эмоций, а ему это не понравилось, он все равно сказал мне, не плачь, и вытер мои сухие глаза, будто там были слезы. Чтобы мне было легче, предложил писать друг другу письма каждый день. И мы писали, писали каждый вечер. Письма сохранились, мы написали друг другу за год более чем по двести писем.
После первого курса любимого призвали в Армию. Родители поехали к нему на присягу и меня взяли с собой. Мы оба были счастливы. В гостинице, где остановились с родителями, я немного задремала, поджав под себя ноги, чтобы не занимать на диване много места. И сквозь дремоту слышала, как любимый говорит матери, посмотри какая она тоненькая, пластичная, как улеглась клубочком. А мать ему в ответ, а у меня в молодости была такая тонкая талия, что я себя обхватывала четырьмя пальцами рук – большими и средними. Чуть позже, когда я уже проснулась, будущая свекровь протянула вперед свои, то ли ноги, то ли руки, и похвасталась, посмотрите, какие у меня красивые пальцы. А сын ей наперекор, вытянул мою руку и говорит, а у нее красивее.
Потом мы с родителями уехали домой, а он остался в «учебке». Я сильно тосковала, он писал об этом же, писал, что мечтает увидеть меня хотя бы одним глазком. И я решилась поехать к нему еще раз. Это было для меня целым испытанием – решится на длинный путь автобусом, потом поездом, потом электричкой. Я добралась до его части благополучно. Вызвала его на проходную. Он вылетел ко мне счастливый, обнял, поцеловал и вдруг спросил, где его родители. Не увидев их рядом, и услышав, что они не приехали, он поник, настроение его явно подпортилось. Я тогда не смогла найти этому объяснение. Несмотря на его поникшие чувства, мы все же немного погуляли по городу, ведь любимому до вечера дали увольнительную. Вечером он должен был вернуться в часть, а мне надо было снять гостиницу, чтобы переночевать и утром отправиться домой. Погуляв немного, мы решили, что гостиницу снимем заранее, ему захотелось отдохнуть. В номере по кабельному телевидению мы несколько серий подряд посмотрели художественный фильм про планету обезьян, на которой обезьяны эволюционировали, а люди отстали в развитии и были не умнее земных приматов. Это была первая встреча, которая запомнилась натянутостью отношений, и даже холодностью. Что-то было не так. Особенно неприятным мне было услышать его рассказ о каких-то девчонках легкого поведения, которые приходят к ним в часть и предлагают солдатам себя. Он как будто укорял меня за приезд. На душе было скверно. Вечером он ушел на службу к назначенному времени, а я, переночевав, поехала домой. Впереди был пятый выпускной курс.
После моей поездки к нему в часть прошло порядка двух месяцев, письма писались, и получались практически каждый день. И вот как-то утром, одеваясь на занятия, я сначала надела новый черный пиджак из меха с белыми вставками, а потом ни с того, ни с сего говорю девчонкам, с кем жила в комнате, что в этом новом пиджаке мой любимый не узнает меня в институте, если вдруг окажется там. Девчонки надо мной рассмеялись, сказали, что мне крышу от любви совсем снесло. Но… в этот день мой солдат пришел ко мне, его из «учебки» направили служить к нам в город (родители подсуетились), в химзащиту, как мы тогда называли военное училище. Как я смогла почувствовать его приезд, каким пятым чувством, не знаю.
6. Это было предательство, а я винила не его
На Новый год, это была встреча 1989-го, любимого отпустили в увольнительную, и он приехал вместе со своими родителями к моим родителям. Мы были вместе. В ночь открылась метель, дороги занесло, его родителям не удалось отвезти его в часть к назначенному времени. Я тогда придумала для него оправдание. Предложила изложить военному руководству такую версию, что будто под утро матери стало плохо, гости к этому времени разъехались, дома больше никого не было, и ему пришлось вызывать скорую. Руководство поддержало его выбор в пользу матери, а не в пользу прибытия в часть во время, и даже дали ещё один день увольнительной.
Спустя некоторое время я узнала, что беременна. Очень испугалась. Пришла к нему в часть, вызвала на проходную и, глядя любимому человеку в глаза, сказала, что у нас будет ребенок. Оказалось, что это было неожиданностью не только для меня, но и для него, ведь он старался быть осторожным. Позже он рассказывал, как его друг над ним смеялся, мол, как же ты, медик, допустил нежелательную беременность. Сквозь скрываемый стресс, любимый все же меня поддержал, и сказал, что мы поженимся. Была даже намечена дата регистрации – 8 марта. Несмотря на то, что история нашей любви была достойна описания в романе, и, несмотря на его обещание жениться, в душе у меня поселилось какое-то нехорошее чувство тревоги. Вскоре причина этого чувства вышла наружу – после разговора с родителями, он мне объявил, что с женитьбой надо подождать. В те времена беременность до брака была страшнейшим позором. Я начала взывать к его чувствам, винить в слабости, пыталась объяснить, как мне будет тяжело перед родителями, подругами, и просто перед окружающими. Но он, выслушав мои причитания, сказал всего лишь два слова «прости, прощай». Я просто не могла в это поверить. Мне казалось, что это ужасный сон, что ещё немного, и я проснусь, и опять почувствую его заботу, его нежность, его мужское плечо. Однако время шло, а плечо мне подставить больше было некому. Отчаявшись, я решилась на последний шаг – собрала его письма ко мне, наполненные словами любви, его сувенирчики и принесла ему в часть, в надежде услышать его извинения за слабость. Но проснуться от кошмара не удалось – взяв собранный пакет, решения своего любимый не поменял и, молча, ушел в часть.
Что со мной тогда творилось, тяжело вспоминать до сих пор. Как сказать родителям, что про меня скажут знакомые, как я предстану с животом перед преподавателями??? Единственным выходом для меня я видела только смерть. Пережить перевоплощение из правильной девочки в девицу, позволившую себе секс до свадьбы, было невыносимо. Я решила сброситься с крыши общежития. Выбирала момент. Написала прощальное письмо родителям, просила меня непутевую простить. Помешал суициду случайный приезд в общежитие моего папы. Не знаю почему, но он как будто что-то почувствовал. Папа приехал в общежитие, думал, что я в комнате, но дверь была заперта. Дело даже дошло до того, что он потребовал от коменданта взломать дверь, и её взломали, но в комнате никого не оказалось. Папа потом так и не объяснил мне причину, по которой он решился вскрыть дверь. Когда я вернулась, дверь уже чинили. После этого происшествия прощальное письмо я порвала и решила во всем признаться родителям. Когда приехала домой, была только мама, я ей все сказала. Началась истерика, упреки, она кричала, как теперь сказать отцу и вообще как жить дальше? На душе у меня была тьма, я зажалась в своей комнате и молила послать мне мгновенную смерть. Вечером отец пришел с работы, мама решила рассказать ему все сама. Я их разговора не слышала, но он после этого подошел ко мне, и, ничего не сказав, просто погладил по голове. Даже сейчас, спустя 35 лет, я не могу писать об этом без кома в груди и слез на глазах. На следующий день, мама удивленно рассказывала мне, что отец как будто обрадовался моей беременности. Не знаю почему, говорила она, может он боялся, что ты вообще забеременеть не сможешь, ведь ты уже так давно встречаешься с этим парнем. Однако не помню как, но мы пришли к решению делать аборт. Папа договорился с врачом из больницы соседней деревни, и дал нам с мамой машину с водителем. В больнице оформили необходимые документы, переодели меня в больничное, проделали необходимые подготовительные манипуляции для такого рода вмешательства в организм женщины. Все было как в тумане. Осознание происходящего пришло уже на гинекологическом кресле, когда мне на лицо стали надевать маску для наркоза. Я запротестовала, сказала, ничего не надо делать, я буду рожать, сползла с кресла и вышла из операционной. Не помню реакцию мамы, но мы вернулись домой в том же составе, в каком уезжали.
Чтобы мне было легче объяснить беременность в институте, родители купили мне обручальное кольцо, и я особо любопытным говорила, что вышла замуж. Конечно, были вопросы, а где же свадьба, а почему не поменялась моя фамилия, я выкручивалась, как могла. На выпускных экзаменах уже был заметен небольшой живот. Одним из предметов на государственных испытаниях был математический анализ – самый сложный для большинства студентов. У меня с математическим анализом была особая история – свою первую в жизни тройку на экзамене я получила в первую институтскую сессию именно по этому предмету. Причем на предыдущем экзамене по алгебре и теории чисел у меня была пятерка. Мне просто не повезло – я выучила все темы математического анализа кроме двух, пропустила лекции по ним, и именно одна из этих тем мне попалась в билете. Когда преподаватель, ставя мне в зачетку тройку, увидел предыдущую пятерку, удивился и решил дать еще один шанс, но мне опять не повезло – дополнительным вопросом попалась вторая тема, которую я пропустила и знала только вскользь. А на «госах» мне удалось блеснуть – я отвечала бойко и грамотно. Увидев мою беременность, кто-то предложил прервать меня и поставить пятерку, потому что уровень подготовки был уже понятен. Но другой член комиссии попросил подождать и дать ему насладится прекрасным знанием мной темы, слышать это было очень приятно. Все государственные экзамены института я сдала на пятерки.
Летом 1989 года учеба в институте осталась позади, и я в спешке уехала в деревню к родителям. Я лишила себя выпускного бала, мне было не до веселья. Я ничего не объяснила и не оставила контактов своим однокурсникам. Меня в их жизни после последнего экзамена просто не стало. Даже диплом свой я забрала много времени спустя, можно сказать, приехав в институт украдкой.
Обо всем происходящем со мной знала только моя близкая подруга по комнате в общежитии. В комнате мы жили вчетвером. Две девчонки были мои однокурсницы, а третья на два курса младше нас училась. Мы все были очень дружные. За почти три года совместного проживания конфликтов не было от слова совсем. Первой из нас вышла замуж та самая одаренная студентка, она забеременела тоже вне брака, но ее переживаний по этому поводу я не помню, тем более, они быстро расписались, и так как ее муж тоже был нашим однокурсником, стали жить в семейном общежитии. Вторая однокурсница вышла замуж тоже за однокурсника, я была у них на свадьбе свидетельницей. С ними со всеми я, к сожалению, перестала общаться сразу по окончании учебы, потому что мне было больно им признаваться в том, что тот человек, которого я на их глазах боготворила, так подло со мной поступил. А с третьей подружкой мы дружим до сих пор. Несмотря на то, что в детстве я обожглась на душевной подруге, и считала, что в душу пускать опасно, я снова поверила, потому что она очень приятный и надежный человек, с ней всегда легко. Живет она от меня далеко, общаемся мы редко, и, как правило, только тогда, когда на душе скверно. Но тогда даже с ней мне было невыносимо больно обсуждать предательство любимого человека.
Из родительского дома я не выхода совсем, в сад и тот не выходила, мне было очень стыдно перед соседями. Без дела не сидела. Родители купили швейную машинку, много всяких тканей, и я строчила целыми днями пеленки, шила распашонки, ползунки, шапочки. Раньше в магазинах было сложно что-то купить, поэтому даже наряд на выписку из роддома для новорожденной я сшила сама, от чепчика до пододеяльника с кружевами и несложной вышивкой.
В тот период времени по телевизору свои чудеса исцеления на расстоянии демонстрировал Кашпировский. Я сидела перед экраном телевизора и умоляла свой организм рассосать мою беременность. Показываться врачу и вставать на учет по беременности отказывалась категорически. Первый раз с мамой поехали к гинекологу, только когда надо было оформлять декретные (тогда я не понимала что это, но все же подчинилась её давлению).
Родителям было больно видеть мои переживания, наверное, поэтому, мама даже предложила оставить ребенка в роддоме, но я наотрез отказалась. Было и наоборот, подбадривание – мама, увидев в журнале картинку с беременной женщиной и мужем рядом с ней, сказала, что в следующую беременность твой любимый тоже будет рядом и будет тебя поддерживать. Я на эти бредни злилась, ведь мне надо было пережить предательство того, кому верила, и который загнал меня в такую ситуацию, в которой я больше всего на свете боялась оказаться.
Позже, когда мне было уже не так психологически больно (хотя больно даже спустя десятилетия), мама рассказывала, что мою беременность вне брака обсуждали все их знакомые, вплоть до руководителей хозяйств со всего района. Винили и меня, наверное, но больше всего осуждали протест матери моего будущего мужа. Не понимали, как она могла так поступить, ведь сын на ее глазах очень долго со мной встречался. Более того, наши родители дружили. Кроме этого она сама предлагала мне поддержать его, когда он уезжал к репетитору, и когда был «на помидорах» (мы вместе возили ему теплые вещи), и когда ездили на присягу. В общем, людская молва перемывала нам «кости» громко и долго. Мать его оправдывалась лишь тем, что сыну надо получить образование, а потом хоть с помойки пусть жену приведет, а отец занял позицию «моя хата с краю, ничего не знаю». Вот так жестоко по мне «проехали».
В то лето, когда я от стыда пряталась от людей в стенах родительского дома, будущего отца моей дочки (он пока ещё служил в рядах Армии) положили с язвой двенадцатиперстной кишки в военный госпиталь. К несчастью, там старшей медсестрой работала мамина тетя, и которая с болью в сердце видела, что будущий папаша совсем не скучал, к нему частенько приходила симпатичная девчонка, и даже приносила ему цветочки.
Мама пыталась мне помочь разными способами, и даже не совсем корректными – по деревне она пустила слух, что своему будущему зятю они с отцом подарят новую машину «Волгу». За это мне пришлось расплачиваться душевной болью – друг будущего мужа потом несколько лет над нами глумился, называя эту манипуляцию попыткой купить зятя.
Спустя много лет, выносив уже вторую беременность, которую муж просто навязал мне, я молила Бога простить меня за то, что мне не довелось быть счастливой ни в одной своей беременности. Я и сейчас вымаливаю прощения у своих дочек, что так не хотела их рождения. Считаю, что это самый страшный грех, который я совершила в жизни, и который не хотела бы искупить их потерей. Пусть что угодно, лишь бы они были живы, здоровы и счастливы.
Итак, 24 сентября 1989 года у нас родилась дочка. В палате девчонки хвастались своими мужьями, рассказывали, как те перенесли их роды, а мне сказать было нечего, я молчала и скрывала отсутствие у меня мужа. Потом, правда, новоиспеченный отец появился под окнами, привлекая к себе внимание всего роддома.
Раньше мне казалось, что все яркие, неординарные поступки он совершает ради меня, ради любви, и только теперь я вижу, что это все – для себя. Он получает громадное удовольствие, находясь в центре внимания. Отсюда и показная любезность на людях, и желание построить что-то новое, и обязательно запустить самый грандиозный салют в небо. А вот сделать какие-то текущие дела для него в тягость, ему это не интересно, ведь результат не такой сногсшибательный. Примечательно, что когда ему нужно было, к примеру, навести порядок в гараже, он просил меня побыть с ним рядом – без зрителей ему просто не интересно, а я, наивная, раньше думала, что это из-за любви.
Так вот в роддоме молодой отец снова начал осыпать меня вниманием. Несмотря на то, что нахождение цветов рядом с новорожденными запрещено, он уговорил медсестер передать мне в палату огромный букет цветов. Главное, чтобы мне букет хотя бы показали, а потом можно и выбросить – только теперь я представляю, как он гордился собой тогда. Мне же, психологически слепой, все виделось как проявление чувств ко мне и нашей дочке. На выписку из роддома любимый приехать не побоялся. Мои родители встретили его как воспитанные люди, не показали даже виду, были с ним предельно вежливыми, несмотря на то, что им пришлось пережить по его вине. Когда мы приехали из роддома домой, мой папа вывел молодого отца на улицу для серьезного разговора. Позже я узнала, что папа поставил перед ним условие, или ты официально признаешь ребенка и регистрируешь брак, или чтобы его больше рядом с моей дочерью и внучкой он не видел. Я же снова обрела счастье, и даже отказала своим родителям назвать их внучку так, как хотели они, настояв на имени, предложенном моим любимым.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70674796&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
