Елена Поцелуева "Дядя Лёня. Сборник рассказов"

– Привет, Насть, – поздоровался вошедший.

– Здорово, – поприветствовала в ответ Анастасия Андреевна.

–Ждешь меня?

– Заждалась уже! Где ты бродишь, костлявая?

В комнату к Анастасии Андреевне вошла Смерть. Она оперлась о стул.

– Фух, устала.

– Я тоже, ответила женщина, вставая с постели. Когда в путь?

– А ты, я смотрю, торопишься?! Даже чаю не предложишь? – съязвила Смерть. В былые годы ты была гостеприимнее.

– В былые годы я много суетилась не по делу и тратила свое время на пустое.

– Ты стала мудрее, – задумалась Смерть. И что же, ты не боишься меня?!

– Тебя? Смерти боятся или дураки, или молодые. Я пожила свое, и знаю, что ты это всего лишь логичное завершение и начало всего.

– Ты что же ни о чем не жалеешь?! Совсем?!– удивилась Смерть.

– Как не жалеть… Жалею…

– О чем же? Расскажи мне. Мне интересно посмотреть на жизнь твоими глазами.

– Ну что же, начала повествование Анастасия. Когда я была молода и глупа, как все люди, я жалела многом: о том, что мама не пустила гулять с понравившимся мне мальчиком, о не купленном платье цвета заката, о плохой отметке в школе. Я расстраивалась из-за каждой мелочи и, поэтому не ценила их. Позже, повзрослев и немного набравшись опыта, я стала жалеть о более, как мне казалось тогда, серьезных вещах.

– Каких же? – заискивающе спросила Смерть.

– О том, что не смогла. Не смогла получить хорошую работу, не смогла удержать мужа, не смогла наладить отношения с мамой, дать детям хорошее образование. Я сожалела об упущенных возможностях, которые не смогла использовать так, как хотелось бы. Я думала. Что сделай я не так, а по-другому. Моя жизнь сложилась бы иначе: лучше, счастливее, удачливее. Это теперь я понимаю, что все уже предначертано и наш пусть заранее сложен тем, кто над нами. Наши дела и поступки там, – Анастасия Андреевна показала глазами наверх, – запрограммированы и все давно решено за нас.

– Ты, правда, так считаешь? – неподдельно удивилась Смерть. А зачем же тогда это все? Жизнь?

– Жизнь дана нам, чтобы мы ею насладились сполна, зная, что от нас ничего не зависит, чтобы мы ни делали и ни предпринимали. Жизнь – это бесконечность «если бы»… Мы просто должны принять ее такой, какая она есть.

– Что ты имеешь в виду?! Объясни, – попросила Смерть.

– Хорошо. Представь. Ты опоздала на работу. Начальник спрашивает тебя «почему?». Ты отвечаешь, что попала в пробку. «Почему?» – не унимается он. Водитель машины, ехавшей впереди, уснул за рулем. А он опять «почему?» Ты: «Ну, мол, жена у него родила в ночь. Роды были раньше срока». А он снова «почему?» Ты уже и не знаешь, что отвечать, потому что просто не знаешь. Но это ты не знаешь, а там наверху все знают: и про тяжелые роды раньше срока и про остальную цепочку «почему?». Тут есть только одно объяснение: «Пути Господни неисповедимы». Все. Отсюда вывод: ты опоздала на работу, по независящим и неизвестным тебе обстоятельствам. Хотя даже любимый цвет и любимый цветок мы выбираем не сами. Это связано с запахом мамы, которая душится только этими духами, как память об отце, или с цветом патриотического флага Родины, потому что твой дед воевал. Одним словом – все это результат той же «бесконечности если бы». Пытаясь ответить на очередное «почему?», мы упираемся в стену неизвестности, которую наш разум не в силах преодолеть. А мы всю жизнь пытаемся найти объяснение поступкам: своим, других людей, пытаемся идти другой дорогой, что-то изменить, вместо того, чтобы просто жить, жить и радоваться всему. Всему, что видим, что слышим, что ощущаем, чувствуем. И принимать все как есть с улыбкой и благодарностью, а не с упреком и недовольством.

Смерть задумалась. Внимательно всматриваясь в Анастасию, она задала последний вопрос:

– А сейчас ты о чем-то жалеешь?

– Да, – печально ответила Настя.

– О чем же?

– О том, что не увижу, как будут расти мои внуки…

Смерть похлопала Анастасию по плечу и, указывая костлявым пальцем вверх, сказала:

– Не жалей ни о чем. Там ты сможешь увидеть все.

В следующую минуту взявшись за руки, они растаяли в бесконечности.

Урод

Неумеха-воспитательница обварила Данилу кипятком. Сколько было слез, истерик, судебных разбирательств, больниц, лекарств, переживаний. Ожоги прошли, оставив на лице мальчика рубцы и шрамы. Данила остался уродом. Его так и называли во дворе пока он не вырос и из маленького мальчонки не превратился в исполинского роста юношу. Друзей у Данилы не было. Его сторонились, общались только по необходимости. Правда и дразнить Данилу теперь боялись, понимали, что сдачи дать сможет. Он привык. Держался особняком. Один. Детей отпугивала его внешность, а взрослые стыдливо опускали глаза, как будто они в чем-то виноваты. Данила носил кепку, глубоко надвинув ее на лицо, везде, даже в школе, благо учителя понимали и не заставляли снимать ее во время уроков. Он знал реакцию людей, но каждый раз надеялся, что когда-нибудь она будет другой.

Мать, утешая Данилу, говорила, что внешность неглавное, что красота уходит, остается суть. Важнее душевная красота, а Данила очень-очень добрый, внимательный, заботливый.

– Это главное. Поверь мне. Как было бы скучно жить, – говорила мама, если бы все вокруг были одинаковые. Представляешь? Выходишь ты во двор, а там все Данилы. Точно такие же, как ты.

– Здорово было бы. Быть таким, как все. Я бы наконец-то перестал прятать лицо под кепкой. Мама вздыхала:

– Человеческая красота проявляется в поступках и делах. Только это важно, поверь мне. Многие забывают это, путая внешнюю красоту с истинной. Когда-нибудь настанет день, люди увидят твою красоту, настоящую, душевную.

И Данила ждал. Ждал, когда настанет этот день.

А пока лучшим его другом был пес Гром, которого Данила отбил от мучивших его соседских мальчишек. Гром искренне любил Данилу за его доброе сердце. Он встречал его со школы, и тогда они вместе шли покорять песчаные просторы близлежащей стройки, или спускались к реке погонять лягушек. Данила любил читать, читал много, с упоением, представляя себя на месте любимых героев и мечтая о дальних странствиях и походах.

Однажды к ним в класс пришла новенькая: худющая, веснушчатая девчонка в здоровенных очках с толстенными стеклами.

– Познакомьтесь, это София, пробормотала учительница, и тихонько подтолкнула девочку вперед.

– Садись.

Соня был очень бойкая, дружелюбная, активно принимала участие в школьной жизни, всем помогала, давала списывать. Но одноклассники невзлюбили ее. Постоянно подтрунивали и обидно обзывали «очкариком» Соня, в отличии, от Данилы, сдачи дать не могла. Она молча сносила обиды, и на следующий день, как ни в чем не бывало, снова пыталась найти друзей.

Как-то гуляя по пустынному пляжу, Данила издали заприметил Соню. Она сидела на берегу и громко рыдала. Подойдя ближе, он услышал, как девочка говорила сквозь рыдания: «Дурацкие очки. И почему я не такая как все». Заслышав шаги, Соня подскочила и побежала прочь.

«Что у нее-то не так?» – думал Данила по дороге домой.

Жизнь шла своим чередом. Только вот над Соней стали издеваться чаще и злее. Одноклассники, видя, что она сносит все их обиды, пытались найти предел ее терпению, придумывая все более изощренные унижения. Соня хотела подружиться, поэтому прощала их в надежде, что они поймут это. Становилось все хуже и хуже.

Возвращаясь со школы, Данила увидел, как несколько ребят из его класса, отобрав у Сони очки, дразнят ее, как собачонку, заставляя бегать на голос. Девочка совсем не видела без очков, поэтому спотыкалась, падала, натыкалась на деревья и бордюры. Коленки были изодраны в кровь, нос разбит. Соня просила вернуть ей очки, а в ответ слышал только обидные ругательства. Жестокость одноклассников не знала предела. Данила бросился ей на помощь так рьяно, что не заметил, как с него слетела кепка.

– А ну пошли вон! – Заорал он. Мальчишки попятились прочь. Никогда они не видели тихого Данилу таким разъяренным.

– Отдай! – Прогремел Данила, взглядом указывая на очки в руке одного из ребят. Тот сунул их ему, и бросился бежать, как и все остальные. Данила подошел к заплаканной Соне.

– Давай я помогу тебе встать. Девочка робко протянула руку. Поднявшись, она пристально посмотрела на Данилу.

– Я никогда не видела тебя без кепки. Ты… Ты такой красивый!

Данила ухмыльнулся и протянул ей очки.

– Надень.

Соня послушно повиновалась.

– Ну, что? Ничего не изменилось?!

Соня смотрела Даниле прямо в глаза:

– Нет, ничего. Ты по-прежнему очень красивый. А еще очень-очень добрый, храбрый и большой, прямо как гора. Они оба рассмеялись.

– Пойдем-ка, я провожу тебя.

С этого дня никто больше не смел обижать маленькую Соню, а Данила наконец-то перестал носить свою кепку.

Повелитель

Бегая по магазинам, Вера, столкнулась с какой-то теткой. У той выпала сумка из рук, яблоки рассыпались по полу. Женщины вместе стали собирать их.

– Ой, простите, меня, пожалуйста, я не хотела,– оправдывалась Вера.

Женщина медленно подняла на нее глаза.

– Верка! Ты?

Вера всмотрелась в лицо напротив.

– ОЙ, Люська! Неужели! Какими судьбами?

Это была закадычная Верина подружка с института. Людмила всегда была первой красавицей, умницей, да, что там говорить, девчонки завидовали ей, от парней у Люськи не было отбоя. Но теперь Вера не узнала бы ее, если бы не звонкий голос и роскошная копна волос, как всегда украшавшая Людмилину голову. Вид у Люськи был изрядно потрепанный: синяки под глазами, явно от недосыпа, тусклая кожа, полное отсутствие косметики. Да и платьице на ней было еще институтское, поношенное.

– Как дела, Люсь? – монотонно спросила Вера.

– Да, все хорошо!

– Пропала куда-то! Мы потеряли тебя. Думали за олигарха, какого выскочила и укатила на Мальдивы, – подзадорила подругу Вера.

– Вер, ну, ты скажешь тоже, – отмахнулась Люська. Здесь я, где мне быть-то еще. Куда я денусь?

– Как живешь? Работаешь? Есть любимый мужчина-то у тебя?

– Конечно. А как же! – Людмила аж засияла вся.

Увидев реакцию подруги, Верка начала выспрашивать.

– Кто он? Как познакомились?

– Вер, да, знаю его с рождения, только вот не думала никогда, что такую силу может надо мной мужчина взять. Аж, самой страшно, только все выполняю, что хочет. Все при все! Повелитель мой, – защебетала Людмила.

– Любишь его?

– Больше жизни, думаю все прощу ему, чтобы не сделал.

– Да ты что! А он? Он какой? Как живете?

Да, как. Как все. Утром он еще спит, а я за бутылкой бегу ему. Просыпается, орет сразу, аж уши закладывает, пока бутылку не дам. Тогда успокаивается не надолго. Ночью спит беспокойно. Щупает, чтоб рядом была, отойти на минутку не могу. Не может без меня. Любит тоже. Но зато когда он в настроении, та-а-ак улыбается, рот до ушей. Все за его улыбку отдам, на край света пойду.

Бедная какая, думала Верка, алкоголика нашла и радуется. Чему непонятно.

– Бьет тебя? – проникновенным шепотом спросила Вера.

– Бывает, но это он так, не специально. Рукой наотмашь махнет и все, не больно совсем.

Веерка рот от изумления открыла, да так и застыла с открытым ртом.

– И ты терпишь?!

– Ну, как, разговариваю. Объясняю, что нельзя так. Больно мне.

– А он?

– Не понимает пока. Но я надеюсь, – оправдывалась Люда.

– Люсь, кем он работает-то у тебя? – допытывалась Верка.

– Да, что ты, Вер? Работает? Скажешь тоже? Куда ему?– Людмила всплеснула руками.

Тут Верка, вдоволь наслушавшись Люськиных речей, взорвалась.

– Господи, Люд, какая ты дура!!! Ты ж в институте самая завидная невеста была. Красавица. Характер – кремень! К тебе ж парни подойти боялись. А сейчас что? Повелевает тобой какая-то гадость? А ты терпишь да еще умиляешься.

– Не смей так о нем, не смей, – в свою очередь взорвалась Люська.

Да ты что, Люсь, я ж тебе счастья желаю. Посмотри в кого ты превратилась: замученная какая-то, платье старое, синяки под глазами.

– Вер, я счастлива. Вот пойдем ко мне, пойдем, сама все увидишь,– Людмила потянула Веру за рукав. Та отдернула руку

– Что я алкашей что ли не видала? – рявкнула она в ответ.

– Пойдем, пойдем, – призывно маня, продолжала Люся.

Подойдя к Люськиному подъезду, она велела подождать. Вера послушно села на скамейку, погрузившись в раздумья. Вот как бывает-то в жизни. Не угадаешь. Жалко-то как Людмилу. Какая была девка, какая девка. Все! Пропала.

– А, вот и мы! – зазвенел Людмилин голос, прервав мысли Веры.

Людмила выкатила на коляске… маленькое чудо в матроске и парусиновых шортиках. Голубоглазый карапуз широко улыбнулся. И, да! За его улыбку можно было отдать все!

– Ах, – Верка так и застыла на месте, как вкопанная.