Глава 3
«Когда давно все встало на свои места, но каждый день распадалось по разные стороны».
Запись сделана 18 июня
Антон Юрьевич отвел взгляд от записи в дневнике, подумал: «На самом деле я даже представить себе не могу, что могла бы означать эта фраза. То, что она в себе что-то скрывает, понятно, но что?»
Поселок Черемушки.
Дом для престарелых людей. Июнь 2016 год
Почти в конце поселка Черемушки среди берез и осин виднелось двухэтажное здание из серого кирпича, огороженное забором, выкрашенным зеленой краской. Несколько лет назад районная власть отдала это здание под дом престарелых жильцов. С этого времени дом стал быстро наполняться.
Его передний фасад стремился к поселку, где жилых домов оставалось немного. Местный народ уже несколько лет подряд заметно переселялся в ближайшие города. Во дворе дома стояла деревянная беседка и лавки, расположенные вдоль забора. Ступеньки, ведущие к крыльцу, давно облупились по краям, выдавая глазу дело времени. Двор выглядел чистым. Летом траву косили сами жильцы, затем выстилали на заднем дворе в клетки кроликам. Зимой горок, конечно, не строили, но зато у самого угла забора ставили новогоднюю елку. Старикам нравилось наряжать ее, украшая гирляндами. Возле дверей всегда стояли две лопаты для чистки снега, и кто-нибудь из жильцов мог выйти утром и разгрести дорожку от ступенек до калитки.
Внутри здание было похоже на небольшую поликлинику, с таким же длинным коридором, по бокам которого располагались узкие комнаты. Даже пахло лекарствами. Стены почти везде раз в три года выкрашивали в синий или зеленый цвет. Директор распорядился, чтобы в доме поставили множество цветов. В коридоре находились клетки с попугаем, морской свинкой и белыми мышками. Нередко по дому гуляли сами по себе кошки. Своих никто не заводил, заглядывали чужие. С кошками были проблемы, так как у директора при виде их активировалась аллергия. Хороший директор достался этому дому, заботливый. Так говорили жильцы. В администрации он выбил для дома престарелых людей несколько дополнительных должностей: медсестру, повара и уборщицу. Изначально их в штате не было, будто жильцы сами должны о себе заботиться.
С момента первого заезда в дом стариков в персонале до сих пор числились одни и те же люди, кроме принятого по знакомству три месяца назад на должность заместителя директора Антона Юрьевича Скабеева, двадцати семилетнего врача психиатра по образованию, тяготеющего к гипнозу.
Там проживала и Катерина Морова, ныне Потапова, по фамилии мужа, к которой за это время, казалось бы, никто не приходил. Женщине уже исполнилось шестьдесят два года. Только выглядела она гораздо старше своих лет. Может, потому что она деревенская, а может, по другим причинам. Многие находящиеся здесь старушки, что прожили в городе большую часть жизни, выглядели моложе ее, хотя были одного возраста. Они красили розовой помадой губы, даже пользовались духами, если к ним вдруг забредет начальник из администрации или заглянет Антон Юрьевич. А если праздник придет, то и тушь для ресниц доставали, и шифоновые шарфы. Катерине все это было не нужно. Она редко смотрела в зеркало, ее седые длинные волосы всегда были стянуты в тонкую косичку и закручены в комок на затылке. Лицо покрылось глубокими морщинами, веки нависли, почти закрывая небольшие глаза. Губы, потерявшие свой цвет, стали синюшными, части зубов уже не было. Она носила цветные халаты, ходила тяжелым шагом. Редко присоединялась в столовой к жильцам посмотреть по телевизору новости или шедший по вечерам сериал, который называли мыльной оперой.
* * *
В этом году июнь стоял теплый. Прошел очередной скучный воскресный день. Поселок начал погружаться в дремоту, но в доме престарелых еще продолжались разговоры. После вечерней прогулки старики в столовой пили чай, поливали стоящие на подоконниках цветы, слушали советскую музыку. Катерина, послушав с ними несколько песен Муслима Магомаева, вернулась к себе в комнату. Фонарный столб во дворе дома не светил, вчера кто-то разбил лампочку, поэтому в комнате было темно. Накрывшись верблюжьим одеялом, женщина быстро заснула. Обычно ей ничего не снилось. Может, потому что на ночь ей давали снотворное, и на утро она сны забывала.
В полночь заскрипела калитка, залаяла собака. Кто-то забежал по лестницам на крыльцо, стуча каблуками от сапог. Забарабанили по двери. Катерина открыла глаза, около минуты прислушивалась, стук не повторился. Во дворе стояла тишина. «Видно, послышалось», – подумала она. Катерина перевернулась на другой бок, натянула на себя одеяло. Она глубоко вдохнула и почувствовала в воздухе запах лаванды. Двери распахнулись, из коридора в комнату ворвался свет. Катерина медленно приподняла голову. Около ее кровати появилась женщина в белом одеянии, удерживающая на груди края белого ажурного шарфа, покрывающего ее сверху почти до стоп. Женщина тихо причитала. Катерина подумала про Виту Сергеевну, про снотворное. Вита Сергеевна обещала его принести, но ее до сих пор не было.
– Однажды ты не проснешься. Помнишь, как это было у Павла Хромого, у Керьяна Полевого? – спросил откуда-то женский голос, похожий на голос Маруськи.
В последние годы Катерина не всегда понимала, кто с ней говорил. Появлялись люди, которые друг друга не видели. С кем-то она сама не хотела говорить. Кого-то даже боялась. Катерина рассказывала об этом Антону Юрьевичу, тот относился с пониманием. Это был, пожалуй, единственный человек, который ее по-настоящему понимал.
– Кто ты? Это ты, Вита Сергевна? – все же, сомневаясь, громко спросила Катерина, прищуриваясь, пытаясь всмотреться в лицо женщины сквозь шарф.
– Вита Сергевна, – еле слышным эхом прозвучал голос, похожий на Маруськин.
На соседней кровати старушка постучала кулаком по металлическим прутьям.
– Да, что же тебе, Катька, не спится? Молчком лежи, а то скажу на тебя, – пробубнила она.
Предположительная Катерине Вита Сергеевна, как и в остальных случаях, поплыла, словно водой испорченная картина, а вскоре вовсе испарилась. Дверь захлопнулась. Женщина больше не смогла заснуть, откинула одеяло, кряхтя, уселась. Через какое-то время в поселке загорланили петухи, собаки, выпущенные хозяевами из своих будок, залаяли на кур. «Скоро должна прийти врачиха, – подумала Катерина. – Пусть пока лают, а чего им еще делать?»
В коридоре послышались шаги. Персонал уже принимался за работу. К одиннадцати часам непричесанная Катерина заглянула в кухню, где в это время Таня, социальный работник, с жадностью заглатывала с ложки гречневую кашу. На печи из двух кастрюль шел пар от обеденного борща и компота из яблок. Таня, полноватая немолодая женщина с сединой на коротко подстриженных волосах, всегда была приветлива с жильцами, часто с ними курила. Курила она не просто сигареты, а закручивала, как солдаты в военное время, махорку в газетку. Из-за печи вышла повар Тамара, тучная женщина шестидесяти лет, похожая на утку, с выпяченной большой грудью. Она появилась, держа в руках испачканный кухонный нож, фартук был вымазан чей-то кровью.
– Чего тебе надо здесь? – крикнула Тамара, глядя на Катерину. – Тут делать нечего. Скоро обед, в столовую приходи.
Она сказала это с недовольством в голосе, торопливо вытирая нож о тряпку. Приветливость от нее была редкостью. Сквозь ее шутки и подтрунивание порой слышалось оскорбление. Многие жильцы жаловались на такое недружелюбие. Но Тамара – хороший повар, поэтому жильцам приходилось терпеть ее неприятные манеры.
– Катерина, ты шла бы погулять, – поддержала Таня, уши ее зашевелились. – Глянь, погода стоит хорошая. Скоро дожди обещают. Иди, иди уже.
Катерина немного замешкалась, потом молча вышла. Навстречу ей направлялась скрюченная Варвара Михайловна, местная сестра-хозяйка, сухонькая старушка с горбинкой на носу. В руках она держала чистое постельное белье. Варвара Михайловна в последние годы находилась в этом доме постоянно, так как ей стало негде жить. Ее дом сгорел, другого дома администрация не построила. Муж давно умер, с сыном она жить не захотела. Здесь ей нравилось, она со всеми ладила. Говорила, что такая старость ее вполне устраивает.
– Ты чего, Катя, такая грустная? – спросила Варвара Михайловна. – Солнышку радоваться надо. Глянь, солнышко-то какое.
Она улыбнулась беззубым ртом. Катерина оставила старушку без ответа, лишь проводила взглядом до конца коридора. Варвара Михайловна скрылась за дверями, напевая себе под нос что-то из современной эстрады. Отсутствие реакции Катерины на вопросы вполне можно было объяснить. С острыми перепадами настроения что-то нужно было делать, вот ее и лечил Антон Юрьевич. Сегодня утром она ни с кем не желала говорить, вообще ничего не хотела, кроме еды. Пожалуй, это единственное, чего она хотела всегда.
В коридоре с пальмой копошились две низенькие старушки, обе с длинными носами, словно сестры. Катерина уселась напротив них на небольшой старый диван, выставленный неделю назад из кабинета Антона Юрьевича, в ожидании времени обеда. Рядом с ней волнистый зеленый попугай Кеша раскачивался в клетке на специальном приспособлении.
– Голова болит.
Катерина обернулась, услышав гнусавый голос, затем вернулась взглядом к старушкам, которые продолжали свое занятие, переговариваясь между собой. Похоже, к ней они не обращались. Больше в коридоре никого не было.
– Плохая голова. Больная ты.
Снова услышала женщина странный голос.
– Ну и что? – спросила она.
– Уходи. Уходи!
– Чего я пойду? – спросила Катерина, уже не пытаясь понять, кто с ней говорит. – Я тут останусь.
Она даже слегка рассердилась. В это время попугай затрещал, словно сверчок. Прошло еще минут пятнадцать, женщина снова услышала:
– Хорошая птичка. Кеша – птичка для кота.
Катерина подозрительно заглянула за диван, затем обернулась на старушек, выкрикнула:
– Хорошая птичка? Эй, где ваш кот? Нельзя сюда кота!
Старушки продолжали говорить между собой, не обращая внимания на ее окрик. Здесь все уже привыкли к тому, чтобы не обращать на Катерину внимание. Так настраивал людей персонал. Из клетки послышался ритмичный стук. Попугай застучал в зеркальце.
– Мальчик, мальчик.
Катерина посмотрела на него. Вытянув шею, птица вспорхнула, зацепившись когтями за верхние прутья клетки. Мимо нее снова проходила Варвара Михайловна.
– Кеша тебя кадрит? – спросила она. – Ох, озорник.
Тут же из кухни вышла Тамара, махнула рукой Варваре Михайловне. Как в школе, зазвенел звонок на обед. Шаркая ногами, ходячие старики друг за другом проходили в столовую, заскрипели ножки стульев об пол, застучали об тарелки ложки. Ближе к дверям, за столом для четырех человек, уже сидела Катерина.
* * *
После обеда на работе появился Антон Юрьевич. Сегодня утром нужно было подать списки директору, который, даже сидя дома, оставался главным. Антон Юрьевич ездил к нему домой, отдать долг подчиненного. Прибыв на работу, мужчина в своем кабинете выпил чаю с вареньем из черной смородины, накинул на себя медицинский халат, посмотрел в окно, вытащил из ящика стола журнал и шариковую ручку, направился по коридору на обход местных жильцов, которые были тайно отданы директором под его опеку, как врачу-психиатру. Антон Юрьевич, находясь в отличном настроении, слегка шевелил губами, напевая: «Темный мрачный коридор. Я на цыпочках, как вор. Пробираюсь, чуть дыша. Чтобы не спугнуть. Тех, кто спит уже давно. Тех, кому не все равно. В чью я комнату тайком желаю заглянуть, чтобы увидеть…»
Слегка пританцовывая, завернул в комнату, где жила Катерина. Для него она была идеальной пациенткой. Он писал о ней в своих записях как об очень странном человеке, полном загадок. Несмотря на то, что он видел старческое слабоумие Катерины, он чувствовал, что за этим есть еще что-то. Вот это «что-то» его интересовало, поэтому в период обострения болезни ее не увезли в психиатрическое отделение.
Катерина, сидя у себя на кровати, проследила взглядом, как врач в белом халате, с редкой русой бородкой и маленькими глазами в очках, вошел в комнату. На ее взгляд, его непомерная голова совсем не подходила телу. Ей показалось, как будто он еле ее удерживал. Антон Юрьевич брезгливо повел носом, широким шагом прошел мимо пары кроватей с парализованными старушками. За ним зашла ярко накрашенная женщина пятидесяти лет, чуть выше ростом, чем врач, лицо у нее было немного вытянуто вперед. Она оглядела комнату, тоже сморщилась. «Они оба, по всей видимости, кого-то ищут», – подумала Катерина, на всякий случай пробежавшись глазами по комнате.
– Не спится? – негромко спросил ее ободряющим голосом Антон Юрьевич, поправив очки на остром носу. – Уже обед прошел, а вы не умывались еще, не причесывались? Кат…
– Ты Витька иль кто? – перебила его Катерина.
Мужчина ловко взялся за спинку стула, сел напротив нее, ответил:
– Ну, давайте снова знакомиться: я врач Антон Юрьевич Скабеев. А это моя помощница – медсестра Оксана Ивановна, мы вчера с вами общались, позавчера, ну и так далее.
Он растягивал слова, словно говорил с маленьким ребенком. Улыбнулся Оксане Ивановне. Голубоглазая, широкобровая, обычно веселая Оксана Ивановна на этот раз выглядела хмурой. Сегодня она спала беспокойно, на работу идти не хотелось. Она до самого обеда просидела в процедурном кабинете, закрывшись изнутри на ключ.
– Оксана Ивановна, подай мне полотенце. Где-то вымазал халат.
На халате мужчины действительно виднелось бардовое пятно от варенья, которое врач перед выходом из кабинета зачерпнул из банки. Обычно на любую просьбу медсестра сначала закатывала глаза, что Антон Юрьевич увидел и сейчас.
Оксана Ивановна не любила себя утруждать дополнительной работой, зато любила посиживать у себя в кабинете и первой после окончания работы выскакивать во двор ровно в шестнадцать часов. Она была разведена и воспитывала сына.
Антон Юрьевич потер карман халата полотенцем, кинул его на стол. Он быстрым движением открыл принесенный с собой журнал. Достал из кармана ручку, щелкнув, уронил ее на пол, поднял. Снова слегка улыбнулся медсестре, потом с серьезным видом посмотрел на Катерину.
– Злобный Корочун ты, а не врач. Я-то знаю, что ты тут делаешь. Чесночину тебе надо в нос! – выкрикнула Катерина.
Антон Юрьевич от неожиданности замер, потом выдохнул.
– Чесночину? Чего мы хотим видеть или воображаем, то и видим, – проговорил он, продолжая разглядывать пациентку.
– А чего голова такая большая? Ты из этих, что ли?
– То из этих, то из тех. Нет, Катерина Константиновна, я из наших. А голова уж, какая есть.
Оксана Ивановна молчала, только вскидывала к верху брови, глядя на женщину.
– У тебя хроническое воспаление почек, – продолжила Катерина.
– Вы соскучились, вижу. Очень поговорить хочется, – ответил Антон Юрьевич, словно перед ним действительно сидел ребенок.
Тут Оксана Ивановна негромко рассмеялась.
– К врачу ходил, на УЗИ? – продолжала спрашивать его Катерина.
– Спасибо за заботу. Да нет, вам показалось, все в порядке. Это я вчера… Спасибо за беспокойство. В конце концов, я же сам врач.
Он, спустив уголки рта вниз, сделал запись в журнале.
– Отец тоже любил, – снова произнесла Катерина, – спасибо говорить.
Антон Юрьевич снова что-то записал в журнал, поднял взгляд вверх, где в углу комнаты громко жужжала пара мух, запутавшись в паутине. Катерина вдруг хлопнула себя по груди, расправляя плечи, демонстративно мотнув волосами.
– Галочка, все для тебя, радость моя! Ты моя душа, ты мой соловей! – изобразив чью-то интонацию, выкрикнула она. – Тихо ты, рыба моя. Он начал мять ее, втолкнув в двери…
Сменив интонацию, Катерина наигранно захохотала, не сдерживаясь, от этого затряслись ее плечи и выпирающий живот. На соседних кроватях зашевелились соседки. Послышались вздохи.
Вмешалась Оксана Ивановна:
– Катерина, про тебя сегодня сказали, что ты в полном порядке. Спокойная, хорошая. Тебя врач так будоражит? Антон Юрьевич от чего ей надо укол сделать?
Мужчина хотел ответить, но не успел.
– Спасибо вам, нате выкусите, – выкрикнула Катерина, завернув кукиш перед лицом врача, показала его и медсестре.
От неожиданности Антон Юрьевич даже вздрогнул, уголки его рта наигранно снова поползли вниз, он старался удерживать смех, прикоснулся к подбородку, потер его, поправил очки. Оксана Ивановна, подойдя почти вплотную к Катерине, ловко подобрала ее волосы, затянув на затылке, заплела косичку.
– Ох, Катерина, чего возбужденная какая? – спросила она, косясь на врача. – Доктора пугаете? Ну, ясно.
Врач взял Катерину за запястье, замер, прислушался. Медсестра звякнула металлической миской, положив ее на стол, убрала с нее мокрую марлю, достала ампулу и шприц. Вдруг Катерина воинственно потрясла кулаком в воздухе. Антон Юрьевич отклонился, снова взглянул на Оксану Ивановну, кивнул.
– Уколю. Потерпи моя хорошая.
Катерина неодобрительно мотнула головой, немного дернулась от вонзившейся в ее мясистую руку тонкой иглы, но не воспротивилась. Вообще она была не агрессивная, только доставляла массу неприятностей для жильцов и персонала в силу своих психических особенностей. Обижаться на нее было не за что, но все, что она делала, порядком всех раздражало. Медсестра, вынув иголку, приложила к коже маленький кусочек ваты, смоченный в спирте, нежно погладила по плечу женщину. Антон Юрьевич прикоснулся подушечками пальцев к своему лбу, потом поправил на переносице очки, спросил:
– Екатерина Константиновна, какой сегодня день?
Ответа не последовало.
– Какое сегодня время года? Вы смотрели в окно? Может, размышляли? – произнес Антон Юрьевич, провел в воздухе пальцами линию слева направо и обратно перед глазами Катерины.
Она не заострила на пальцах внимание. Ответила:
– Размышляла? Нет, не размышляла.
Женщина опустила плечи, потом мягко согнула спину, словно коромысло, и ее лицо, как будто еще больше сползло вниз.
– На дворе июнь, Екатерина Константиновна, самая его середина.
Она чуть наклонилась вперед.
– Ты кто?
У Оксаны Ивановны вырвался нервный смешок.
– Врач, Антон Юрьевич, – выдержанно ответил мужчина, негромко постучал носками ботинок об пол.
– Врач. Скажи-ко мне. Вот живу я всю жизнь в деревне, где нечисти да бездушные живут. Идешь туда, а придешь обратно. Отгадай загадку.
