– Спасибо, Антон Юрьевич, выручил.
Пока они стояли около дома, во всех его комнатах погасили свет. Рядом промчалась легковая машина, за ней другая. Через пару минут Антон Юрьевич, попрощавшись, пожал руку Степану. Сегодня вкрутили новую фонарную лампочку, и свет от фонаря освещал утоптанную дорожку и человеческие тени, что послушно расходились в разные стороны за своими хозяевами. Степан шел и думал, что ему просто в жизни не везет. Антон Юрьевич же размышлял о том, что у него у самого никогда не было серьезных отношений. Еще он думал о неизвестной ему жизни Катерины.
Глава 5
«Где мелкая вода, там долго тает лед. Говорят, в жизни важно научиться терпению. Даже необходимо терпеть тех, от кого больше зависишь. Но как продолжать терпеть других, если нет терпения к самому себе?»
Запись сделана 5 сентября
Антон Юрьевич закрыл дневник, выглянул в окно, где уже первые сорванные ветром листья прощались навсегда со своим привычным образом жизни.
Деревня Лопухинская.
Семья Потаповых. Сентябрь 2005 год
Сентябрьское солнце пригревало своим теплом. В деревне в огородах заканчивались последние сборы. Выкопанные овощи стояли в мешках в сенцах, ожидая, что их спустят в подпол. Во дворе дома Потаповых перед зимой было еще много работы. Борису, мужу Катерины, нужно было поправить забор, установить на сарай дверь, упорядочить сено. Еще ботва лежала на грядках, и яблоневые деревья ждали человеческой заботы.
К десяти часам во дворе появилась Катерина. По ее спине до самой поясницы, словно змея, висела тонкая русая косичка, переплетенная с сединой, туго завязанная понизу выцветшей синей лентой. Женщина была одета в ситцевое платье чуть ниже колена и обвязана фартуком, на ногах обуты розовые резиновые шлепки, в руках она несла пустой целлофановый пакет. Катерина завернула за угол дома. Вскоре там послышалась возня и куриное клокотание, на чужом дворе хрипнула собака, лязгнула цепь, затем на несколько секунд воцарилась тишина.
– Чего ты бегаешь? Ох, куда? Да, иди же ты сюда, безголовая.
Прервал тишину голос Катерины низких тонов. Послышался звук топора и шуршание пакета. Через пять минут она снова появилась во дворе, неся в пакете еще трепыхающуюся зарубленную курицу. Женщина остановилась недалеко от окон дома, где давно пустовал второй этаж, и лишь кое-какие воспоминания оживляли эту пустоту. Когда-то в нем жили ее родители, а после их смерти Катерина с мужем из ветхой избушки переехали сюда. Под крыльцом, как положено, зарыли кобылью голову, повесили косу на верхний косяк дверей, под потолочную балку воткнули ветку от можжевельника, а к порогу приколотили подкову, чтобы Баба Белая не пришла, не навредила семье. Она даже не пыталась приходить, но мира в этом доме все равно не было. Со временем можжевеловая ветка высохла, и ее растрепал ветер. Подкова заржавела, а косу Борис снял, чтобы использовать по назначению. Правда, на место косы Катерина пару лет назад крепко прибила серп.
Со стороны могло показаться, что женщина оглядела дом хозяйским глазом. Он выглядел совсем не таким, как в ее детстве. Тусклый цвет досок, заброшенный второй этаж, превратившийся в чердак, облупившиеся ставни, на самом деле, ее совсем не беспокоили. Похоже, что ее мужа тоже. За последние годы дом сильно сдал, как и его хозяева. Женщина взглянула на окна, обтерла руку от брызнувшей на нее куриной крови концом фартука. Подумала, что больше всего на свете она боится какой-нибудь болезни. И особенно ее пугала мысль о смерти дочери Васьки. Почему Васька должна умереть, было не понятно. Девушка выглядела здоровой и не давала матери повода так переживать. Вообще тема смерти часто звучала в доме Потаповых.
– Васька! Хоть сюды! – крикнула Катерина дочь, переведя взгляд на свою тень.
Женщина, опустив плечи, запустила руку между бедер и придавила подол платья к их внутренней части. Сморщилась. Она была полная и довольно часто натирала себе между бедрами кожу, из-за этого время от времени посыпала ее мукой. Сегодня забыла.
– Васька, кого зову? – снова крикнула она.
Уходить со двора Катерина не собиралась, в доме тоскливо, а здесь светило солнце, хоть какое-то отвлечение от домашних забот. Женщина зажмурила глаза в попытке посмотреть на солнце. Между занавесок и горшков с цветами все же показалась толстощекая голова в платке, с темно-соломенными кудрявыми волосами. Васька проходила мимо окна, увидела на улице мать, постучала по стеклу. Катерина тут же заулыбалась ей, махнула рукой, в которой держала пакет. Курица в пакете шевельнулась. Голова в окне скрылась, а на пороге появилась молодая девушка Васька, лет двадцати шести, такая же крупная и высокая, как мать, только с веснушками и голубыми небольшими глазами, как у отца. Желтое платье в цветочек придавало ее лицу веселости. Она суетливо спустилась по лестницам босиком, оказавшись рядом с Катериной, замахала руками, будто негодуя, потянула к себе ручку от пакета.
– Ма-ма-ма, – произнесла девушка глухим, низким голосом. – Ай-яй.
Катерина в ответ снова улыбнулась, обнажив редкие зубы, подняла плечо к щеке, сгоняя надоедливую муху.
– Берегиня ты моя. Такая у тебя мамка. Другой нету. Взяла и рубанула ей башку-то. На то они и куры. Не жалей.
Она засмеялась, показывая жестом, как отрубила курице голову. Васька переключила свое внимание на небо, где косяком летели утки. Ей нравились птицы, ведь они были свободны. К курам она относилась с сожалением, но все же ела их мясо. Вдалеке послышался рев, вскоре на тропинке вдоль леса показался мотоцикл «Иж» красного цвета. Катерина, завидев подъезжавшего к дому мужа, подтолкнула дочь, чтобы та обернулась.
– На кой ляд ты мне дался? – тихо проговорила женщина себе под нос.
Худощавый, высокий Борис заглушил мотор. Голубые впалые глаза мужчины, синева под ними, небритое лицо сразу выдавали его пристрастие к алкоголю. Для жены он был «мертвяком», так она его называла. В руках он держал палку с прибитой вывеской, под мышкой – папку. Он бросил на землю палку, привалил мотоцикл на забор. Сняв оранжевую каску с синей полоской посередине, он повесил ее на ручку. Она сорвалась, и ему пришлось вешать ее снова. Все это он делала нервно, неаккуратно. Проверил ногой мотоцикл на устойчивость, потом, опершись на забор, встретился взглядом с женой, выкрикнул:
– Че раззявила? Куру зарубала, что ли?
– Зарубала, – нехотя ответила Катерина. – Куринного супу наварю. Хворает опять Васька. Вон с утра…
– По-твоему, так Васька всегда хворает, – перебил ее мужчина. – Сладу уже не будет. Можно не беспокоиться.
Он улыбнулся, глядя на дочь, помахал ей рукой. Васька тоже расплылась в улыбке. Несмотря на сказанное, Борису было радостно возвращаться в дом, душу грело, что у него есть Васька. Он любил ее больше себя, как и свою бражку. Когда мужчина уезжал по каким-то делам, то дочь провожала его, стоя у дома, пока тот не скроется из виду. Так никогда не делала жена. Однажды он съехал в канаву на своем мотоцикле, потому что обернулся, помахав дочери. Жена оказалась где-то рядом, он услышал ее смех. Вытащив мотоцикл на тропинку, Борис от обиды сжал губы и, прибавив газу, вскоре скрылся за лесом.
– Тебе спасибо за это, муж, – услышал он, не придавая значения словам Катерины.
Все оказалось просто. Женщина винила мужа, что дочь родилась глухая. Не упускала возможности, чтобы ему об этом не напомнить. Если разговор был не к месту, Борис на слова жены обычно злился. «Главное, что Васька есть», – говорил он, обнимая дочь. В округе от залетевшего теплого ветра затрепетала листва. Затрепетало и внутри у Катерины. Она ощутила легкую приятность в голове и разлившееся тепло по лицу, потом у нее резко затянуло макушку. В глазах появилось ощущение усталости, она оперлась на руку дочери, положила возле ступеней пакет с курицей. «В голове и ушах часто шумит. Из-за тебя, не иначе», – подумала она, искоса посматривая на мужа.
– Ма. Ма. Т-т, – в беспокойстве пыталась что-то сказать девушка матери, с тревогой в глазах.
– Щас пройдет, – ответила ей Катерина.
Немного постояв, она подтолкнула Ваську, показывая рукой за дом.
– Пойдем, воды принесем. Пойдем, к колодцу.
Женщина пальцем провела в воздухе очертание ведра. Оставив пакет лежать около крыльца, они направились на задний двор. Васька пару раз обернулась на отца. Борис не торопился, заскрипев калиткой, шаркая ногами по осенней листве, подошел к дому. Обычно Васька сгребала граблями опавшие листья во дворе, чтобы поместить их в компостную яму. Но пока их было немного. Около самого крыльца мужчина воткнул в землю палку острым концом с вывеской «Берегите лес от пожара!», заглянул в пакет.
– Куды голову курицы дела? – громко спросил он жену.
– Голова у сарая, она мне не к надобности, – ответила ему Катерина, неприветливо посмотрев на мужа.
С утра они поссорились, и Борис уехал, не сказав куда. Прочитав надпись на вывеске, Васька удивилась, что отец привез ее домой. Иногда мотив для его действий сразу понять было трудно, оставалось только ждать объяснения или забыть. Но если что, Борис всегда мог объяснить свое странное поведение, в этом деле он был мастер.
– Собака ести станет, ты же знаешь, она любит головы.
– Не помрет. Чего ей жрать нечего? – продолжая злиться на утреннюю ссору, ответила Катерина.
Борис прикармливал бездомного пса, иной раз сам варил ему кашу с куриными головами. Пес любил Бориса, и как только тот выходил за забор, то преследовал мужчину, куда бы он ни шел.
– Вот ты, Катька, на курицу без головы похожа, толстая и без мозгов, бегаешь только. Туда, сюда. Туда, сюда. Никакого толку от тебя нет.
Борис с искривленным лицом показал рукой из стороны в сторону, хрипло захохотал. Женщина не обернулась, но крикнула:
– Ты зато толковый! Мертвяк.
Мужчина не стал продолжать с ней перепалку, стянул грязные сапоги, шагнул на ступеньку, потянулся к засаленной тряпке, брошенной на перила, протер руки, поднял сапоги и аккуратно поставил их под навес.
– Катька! – вновь крикнул Борис, выглянувший уже из дверей дома, откуда потянуло печеными пирогами. – Куда дела тапки-то мои?
Ничего не услышав в ответ, пробурчал:
– Ну тебя. Сам найду.
С грохотом захлопнул дверь. В доме Борис прибавил звук на радио, зазвучал саксофон. Мужчина, перебирая вещи в папке, вытащил оттуда небольшую книгу с нарисованным семейным портретом на обложке, какие-то рисунки, коротенький карандаш и наполовину стертую резинку. Выложил все на заправленную покрывалом постель. Наклонил голову, примеряясь к одному рисунку, прищурил глаз. Он подумал о несправедливой жизни, о том, что все могло бы быть по другому, но удача отвернулась от него, да и люди ему попадались нечестные. «Неудачник», – подытожил он, быстро собрал выложенные вещи в папку, убрал ее на шкаф.
Тем временем Катерина уже была за домом, подняла с земли два пустых ведра, одно протянула дочери. Затем стукнула ведро об ведро, послышался звон. Катерина, слегка улыбнувшись, замерла в ожидании, глядя на Ваську. Девушка тоже ей улыбнулась, быстрее пошла вперед. Эта детская игра ее забавляла, когда ей было около десяти лет. Но сегодня взрослая девушка просто притворялась, скорее забавляя мать. Она давно отметила: «Если не наиграешь улыбку, то мать сразу начнет беспокоиться о ее здоровье, пихать в нее таблетки». Как будто Ваське нельзя было проявлять недовольство или плохое настроение.
Они уже подходили к колодцу, как оттуда послышалось бульканье. С самого детства Катерина боялась приближаться к нему и перед тем, как опустить ведро, она что-нибудь в него кричала. За свою жизнь женщина слышала различные истории про колодец. Рассказывали, что в нем могут жить уродливые существа. Кто-то говорил, что туда бросались молодые девушки, топили внебрачных детей, которые в полночь возвращались в родительский дом и завывали, пугая родственников. Катерина пугала этим и дочь. Васька была уверена, что в колодезной воде находится сила, что вода там живая и целительная.
Подходя ближе, Катерина не сомневалась, что внутри колодца прямо сейчас пойдут круги. Из воды, чуть приподняв металлическую крышку, высунется маленькая толстая ручка с волосками серо-зеленого цвета. Когда она подойдет совсем близко, ручка скроется под водой. Она подняла крышку, воображаемой ручки уже не оказалось. Мотнула головой Ваське, вытянув губы трубочкой, не посмотрев на воду, выкрикнула:
– У-у-у.
Изнутри колодца послышалось эхо.
– У-у-у! – повторила за матерью Васька.
Колодец выдохнул на них прохладой, отражая в водной глади лица. Васька провела ладонью по плесени, что образовалась по краю, потерла ее между пальцев. Катерина все-таки взглянула на воду, ужаснулась, увидев, как оттуда на нее смотрят красивые женские глаза. Затем появился образ отца, она видела его четко, как Ваську. Тут же вода стала гладкой, и Катерина смотрела лишь на свое лицо. В голове у нее снова появился шум и опоясывающая резкая головная боль. Она присела возле колодца. Васька ухватила ее за локоть. Но уже через пару минут Катерина оживленно произнесла:
– Васька, вот, когда я молодая была, то ухажер за мной ходил, плечистый такой, вот такой высоченный. Ой, Васька, красивая я была. Титьки – во! Все при мне.
Показала грудь больше, чем имела, смачно хлопнула себя по бедрам, покрасовавшись перед дочерью. Женщина, явно испытывая гордость за воспоминание, удерживая улыбку и поднятые брови, озорно цокнула. Васька выглядела растерянной. Она не успела уловить слова и движения матери, еще больше тревожась за ее состояние. Катерина с умилением посмотрела на дочь, затем отыскала веревку, что была брошена Борисом среди инструментов возле сарая. Васька помогла ей привязать веревку к ведру.
– Ма-ма, – вдруг зазвучала девушка, пальцем показывая на небо.
По небу снова летел косяк птиц. Их стремящийся полет звал за собой туда, где тепло и светло, где Васька никогда не была. «Вот бы с ними полететь», – подумала она.
– Да ну тебя.
Катерина прервала мечту дочери, прошептала:
– Будет вода в нем и чиста, и пьяна, и от всякого лихого глаза на пользу.
Она снова заглянула в колодец, опустила туда ведро, оно дном ударилось об воду, перевернулось и скрылось. Потащив обеими руками за веревку, Катерина поставила ведро у своих ног, взглянула на второе. Вздохнула.
– Эх, Васька, была у меня сила, когда меня мати на руках носила!
Васька согласно кивнула, подняв второе ведро, протянула его матери. Она указала рукой на землю.
– Не надо. Оставь здесь. Одного хватит. Говорила твоему отцу, что не буду носить по два. Тому и быть. Сам пусть идет.
Уже приблизившись к углу дома, немного искривив спину, неся в руке полной ведро с водой, Катерина услышала глухое сипение, обернулась. Сидя на краю колодца, на нее смотрел мокрый маленький серо-зеленый человечек, похожий на морщинистого старичка. Она видела его не первый раз. На лбу у него виднелся один глаз, который закрывали длинные тонкие волосы, второй глаз был ближе к большому уху. Катерина плюнула в его сторону три раза. Старичок, шамкая беззубым ртом, как слизень спустился назад в колодец, зацепив за собой крышку. Булькнуло. Васька перевела недоуменный взгляд с матери на колодец, с привычным непониманием засеменила в дому.
Подходя к крыльцу, Катерина поняла, что Борис сегодня запьет. Жена всегда знает, чего ждать от мужа. Из окна было слышно, как он резкими движениями играет на гармони. Женщина подумала о том, что к ним давно никто не заходил в гости. «Праздники не устраиваем, только для дочери в знаменательные дни. К моим родителям гости ходили часто. Это и понятно, с Борей праздновать – все равно, что приговор себе подписать», – думала она. После застолья ее муж нередко распускал руки. Катерина вспоминала об этом с горечью.
Перед входом в дом женщина провела рукой над дверью. Ключ был на месте. Она толкнула рукой дверь, за ней вошла Васька. Гармонь рвала меха, Борис громко распевал песню о вороне.
Глава 6
Деревня Лопухинская.
Сентябрь 2005 год
Зайдя в дом, Катерина ногой растолкала стоявшую у порога обувь, приподняла ведро на угол стола, оно немного шатнулось, вода плеснула на клеенчатую скатерть и на одежду женщины. Катерина отодвинула ведро чуть подальше от себя. В это время на подоконнике негромко трещало радио, каждые пару секунд пыталась заиграть музыка. Женщина выдернула вилку из розетки. Гармонь сразу умолкла. Вообще музыка вызывала в ней отвращение. Может, потому, что слуха не было, может, по неведомой ей причине она не любила ее слушать. Васька, расправляя половичок у порога, снимала тапки, поглядывая в сторону комнаты.
Сзади Катерины в дверном проеме показался Борис с гармонью в руках. Он развернул меха так, что весь дом окатило громкое басистое звучание. Борис улыбнулся дочери. Но Васька, хмурясь, прошла мимо него в комнату, уселась на постель. Соломенные кудри девушки выбивались из не плотно сплетенной косы, она развязала платок, чтобы собрать волосы потуже и, наклонившись, провела им по полу. Мельком Васька заметила поднятый хвост котенка, пробравшегося под кровать. Тут же оттуда высунулась серая лапка, пытаясь достать до конца платка.
– Ох, калина! – запел хриплым голосом Борис. – Ой, малина. Эх!
Он небрежно провел по клавишам гармони сверху вниз и перепрыгнул с ноги на ногу. Васька в ожидании худшего, подняла котенка, смотря отцу в спину. Рубаха с коротким рукавом ему была немного велика, в последнее время Борис порядком похудел. На тонких, но жилистых руках еще больше выступили вены, сухие локти напоминали локти старика.
– Нажрался уже, – иронично подытожила Катерина, косясь на мужа, поправила скатерть. – Как знала. Готовый. Горе у тебя или радость?
Она взяла дырявую тряпку, висевшую на ручке одного из ящика стола, провела по гладкой скатерти возле ведра, не двигаясь с места, кинула тряпку в раковину.
– Ушел бы я от тебя, – ехидно сощурив глаз, ответил Борис. – Вона скока баб меня хотят. Да тебя, дуру, жалко. Не управишься одна.
Катерина тут же развернулась к нему лицом, приподняла брови, с наигранным недоумением взглянула на мужа.
– А ты-то уж завидный жених и такой же помощник, – язвительно ответила она. – Тяжелее стакана да гармони в руках уж лет двадцать ничего не держал. Папку все носит. Смотри-ко, начальником прям стал. Или был, да я не знала? Уйди с глаз моих, рожа немытая.
Борис как будто даже удивился словам жены. Потом удивление его сменилось злостью.
– Ух, ляка!
Он поднял брови, повернул голову, ища пристанище для гармони, но, не найдя, резко повернулся. Глаза его еще больше помутнели, он сжал кулак, замахнулся. Васька вскочила, котенок стремительно скрылся под кроватью.
– Ай-яй! – завыла девушка и рванула к упавшей возле дверей матери, грозя пальцем озверевшему отцу.
Гармонь растянулась и заскрипела, безысходно повисла, обнажив коричневые складки. Борис попытался погладить дочь по волосам, но Васька увернулась и осуждающе посмотрела в его уже потерянный взгляд. Девушка могла вызвать у отца тревожные чувства, ее осуждение било его в самое сердце, но не меняло его отношения к жизни. Борис не любил распускать руки, но порой не мог остановиться, потом корил себя и винился перед дочерью. Он не просил прощения у жены, считая, что она все равно не поймет, да и принципиальность ему не позволяла признать себя слабым. Он считал, что Катерина после извинений будет чувствовать себя слишком заносчивой. Тогда ему будет еще хуже. «Нет уж, не будет этого», – принимал он решение, оправдывая себя и свои поступки, просто подолгу молчал, зная, что его жена сама угомонится, и снова будет все как прежде. Потом он думал, что если женщина не понимает слов, значит, можно ее ударить, так сказать, вправить мозги. Объяснить и показать, кто в доме хозяин. В деревне многие думали, что женщина – человек странный и небыстро соображающий, а мужчина долго ждать не может.
– Катюха, – сквозь зубы процедил Борис. – Ты мне не это, а то знаешь, не помилую.
Катерина немного развернулась к мужу, застыла в этом положении и окатила его ледяным взглядом. Только сейчас она ощутила, как ноет шея. Васька дотронулась до ее плеча, но тут же одернула руку, прижала ее к груди. Катерина почти закричала:
– Да кому ты нужен, мертвечина? Будь проклят тот день, когда я вышла за тебя замуж!
Борис исказил лицо, передразнивая жену, кривя рот, беззвучно повторил ее слова. Женщина сделала пару шагов на коленях до табуретки, подтащила к себе упавшие со стены фотографии, что Васька недавно приколола иголками к обоям. На одной фотографии на Катерину смотрела трехлетняя дочь, на другой была ее мать Анисия. Фотокарточка с матерью совсем пожелтела, края загнулись. Катерина не знала, кто ее фотографировал, но вспомнила, что отец почему-то был недоволен и хотел порвать фотографию. Ваську же приходил снимать Федя – брат Бориса. Тогда он привез с собой маленький фотоаппарат. Борис весь вечер крутил его и пытался разобраться, откуда же вылетает птичка, о которой говорил Федя. Все смеялись, а Федя рассказывал, что птичка – это символ радости, то есть улыбки на лице, не более. Федя был добрее, чем Борис. Катерина вздохнула. Она оперлась на табуретку, поднялась на ноги.
– Помилует ли он тебя? – пробурчала она, вытирая полотенцем кровь на губе и отодвигая со лба съехавший платок.
Женщина подхватила сорванную ей при падении шторку, что прикрывала обувь, потом убрала фотокарточки в ящик стола.
