Ниль Блэк "Мармарис"

– Бой заканчивается, когда один из двоих умирает, – он выдыхает дым и поддается вперед, Ханна инстинктивно липнет к спинке стула.

– Чего ты испугалась? – щурится мужчина. – Ты вообще на пугливую не похожа, да и биография твоя это только подтверждает.

– Я не рожу тебе ребенка, – сжимает ладони в кулаки под столом Ханна, готовясь тоже получить – если не пулю, то хоть кулаком по лицу, потому что с этим психопатом никогда не угадаешь.

Гидеон молчит, покуривает сигару, наслаждается ненавязчивой музыкой, и у Ханны заканчивается терпение.

– Я тебе повторяю, я не рожу тебе ребенка.

– Чего ты ждешь от меня? – кладет сигару в пепельницу Гидеон и пристально смотрит на нее. – Какие варианты событий ты там уже придумала, расскажи. Что я буду тебя насиловать, а потом привяжу к постели на девять месяцев, пока ты мне его не родишь? Или что я сейчас посажу тебя на корабль и верну твоему отцу? Есть еще третий вариант?

Ханна мотает головой.

– А у меня он есть, и тебе лучше согласиться на него, потому что вариант с возвращением в Кале я не рассматриваю, – цокает языком Гидеон и, подняв бокал, криво усмехается. Холодок пробегает по позвоночнику девушки, которая на миг представляет, как он и правда выполнит свою угрозу. А ведь он может, он же долбанный Бог здесь, и Ханне ни за что с ним не справиться.

– Да что с тобой? – смачивает горло водой девушка. – Ты мне никто, то есть ты мой враг, наши страны враждуют, я дочь правителя Кале, как ты вообще можешь так спокойно говорить об этом? Ты последний мужчина в мире, от которого я бы родила ребенка.

– Ну тут уж с природой разбирайся, потому что я единственный в мире, от которого ты можешь родить, – скалится Гидеон.

– Я знаю, – сдувается девушка, которая всей душой ненавидит свою сущность, доказывающую ей, что это ее истинный, – я поняла это, но мне ребенок не нужен, и даже ради собственной жизни я на такое не пойду.

– Этот ребенок и не твой. Роди его мне. Поверь, мне такая как ты тоже не нужна, но мы истинные, и только ты можешь подарить мне сына или дочь. Я не откажусь от своего желания, даже если оно противоречит твоему, – сверлит ее взглядом Гидеон, и Ханна уже видит в его глазах свое будущее, прикованное в постели в каком-то подвале.

– Ты реально больной.

– Что плохого в том, что я хочу наследника? – улыбается Гидеон, который словно издевается над ней.

– Что нормального в том, что ты похитил меня и заставляешь родить тебе ребенка! – восклицает Ханна, не реагируя на обернувшихся к ним гостей.

– Первое верно, второе нет. Я тебя не заставляю. Пока.

– Ты поставил мне условие.

– И ты можешь мне поставить, я их приму.

– Последний раз говорю, я рожать тебе не буду и к утру я хочу быть дома, – резко поднимается со стула девушка и так же резко на него опускается, потому что ее буквально заставляет сесть стоящий за спиной телохранитель Гидеона.

– Предлагаю тебе подумать, – возвращает внимание еде Гидеон. – У меня есть еще одна встреча, а ты поедешь на виллу, посидишь на диване, посмотришь телевизор, я специально для тебя распорядился, чтобы открыли ваши телеканалы, а потом я приеду и ты скажешь мне ответ.

– Я не собираюсь думать, мне не о чем, – чувствует подступающую истерику Ханна. – Не будет ребенка, и я вернусь в Кале.

– Конечно, – улыбается Гидеон.

– Ты понятия не имеешь, с кем связался, – шипит Ханна.

– Я-то имею, – поддается вперед Гидеон и накрывает рукой ее ладонь на столе. Ханна тянет руку назад, но ее словно пригвоздили к столу. – А вот тебе советую быть осторожной, – он убирает руку, и ужин продолжается в тишине.

Выйдя из ресторана, Гидеон кивает своему телохранителю, и Ханну провожают к бмв, сам мужчина садится за руль гелендвагена и покидает двор первым. Ханне кажется, что у нее взорвется голова от мыслей, а еще воющий от голода желудок никак не заткнется и из-за тепла в салоне ей хочется отрубиться. Приехав на виллу, она просит себе воды с лимоном и салат с рукколой и тянется за пультом. Она сама не знает, зачем она зацепилась за слова Гидеона про телевизор, но пусть и через него хочется почувствовать себя в Кале. Прислуга ставит на столик перед ней миску с салатом и раскладывает приборы, Ханна поддается вперед, рассматривает содержимое миски.

– Я попросила салат, я не говорила, что хочу чтобы в нем был соус, сыр и помидоры! – раздраженно восклицает девушка, и прислуга, извинившись, забирает миску. Через пять минут перед ней ставят миску с рукколой и она включает телевизор. Салат так и остается нетронутым, потому что первое, что видит Ханна на экране – это ее же фотография и дерущий глотку ведущий, который объявляет ее предателем. По словам ведущего и его гостей, Ли Ханна была в сговоре с Мармарисом, хотела убить брата, чтобы Гидеон Ривера захватил власть в Кале, и когда ее план провалился, ее сообщник забрал ее в Мармарис.

«Предательница родины, Иуда, враг народа».

И все это про нее. Ханна щелкает по остальным каналам и понимает, что самая горячая тема в Кале – она. Она выключает телевизор, швыряет пульт об экран и сворачивается калачиком на диване. Как так может быть? Почему люди любят вешать ярлыки, не разобравшись? Почему никто не рассматривает вариант того, что ее похитили, что она сидит сейчас в окруженной охраной вилле психопата, который требует родить ему ребенка. Ханне страшно, со сцены в театре она до сих пор не отошла, не может избавиться от образа мужчины, под животом которого расползалось кровавое озеро, а теперь ей еще страшнее, ведь, получается, ей некуда возвращаться. Верит ли в эту версию, о которой трубят все ведущие, ее семья? Верит ли отец, что Ханна могла пойти на такое? Скорее всего верит. Ханна стреляла в Кристофера, не скрывала, что желает ему смерти, так почему народ должен сомневаться в том, что она предала и родину. Тот, кто предал семью и родину продаст. Она переворачивает взмокшую из-за слез подушку, всхлипывает и, прикрыв рот обеими ладонями, старается не завыть в голос. У нее отныне нет дома. Она не должна просить Гидеона посадить ее на корабль и отправить в Кале, она должна просить Морского волка утопить ее вместе с этим кораблем, потому что у корабля Ханны нет направления. Она сама сейчас дрейфующее в открытых водах судно, которому никогда не найти порт, чтобы пришвартоваться. Так ведь не должно быть, люди не могут оставаться в полном мраке. Какие испытания ни подбрасывала бы судьба, всегда есть пусть и крошечное, но окошко, через которое пробивается свет. Ханна прямо сейчас его не видит, но в то, что она обречена, не верит. Не так она сама себя воспитывала, не такой выдрессировала. Неужели напрасно она столько лет сама себя закаляла, самые высокие температуры принимала, чтобы вот так вот, став игрушкой для ненавистного мужчины, сдохнуть на чужой земле. Ханна на такое не пойдет, она в этот раз свою судьбу не примет. Она построит свой порт. Столько лет неприятия, войны, агрессии и желания найти понимания не сломали ее, и этот психопат не сломает. Ханна эгоистичная, завистливая и жадная до внимания, она свои ярлыки не просто оправдала, она их реализовала, и выжила. И сейчас выживет. Назло Кале. Назло Ривере. Назло судьбе, которая никак не устанет ковыряться в ее ранах своими костлявыми пальцами. Она слышит звук шин со двора, наспех утирает слезы и, залпом выпив стакан воды, присаживается. Дверь открывается, в комнату проходит Гидеон, он переоделся, выглядит свежо и пахнет розами. Ханна бы съязвила, но ее словно выпотрошили и даже на ругань нет сил.

– Я ведь ничего не делала, я жертва, это ты меня похитил, почему они так говорят? – не поднимает голову девушка.

– Мало ли на что еще способна братоубийца, – останавливается в шаге от нее мужчина.

– Я не такая, как они говорят, я бы не предала свою родину, – глаза опять слезятся, но Ханна проглатывает не успевшие вырваться слезы. Ронять слезы перед врагом – последнее дело.

– Мы просто люди, и мы любим судить поверхностно, хотя в твоем случае лжи там мало, – снимает пиджак Гидеон и, отбросив его в кресло, идет к стойке налить себе коньяк. – Ты сейчас враг номер один для Кале, даже меня затмила, – поднимает стакан. – За тебя.

– Меня все ненавидят. Даже моя семья, – подняв ноги, притягивает их к груди девушка, убирает с лица спутавшиеся грязные волосы и шмыгает носом.

– А тебя любили? – возвращается к ней Гидеон, садится в кресло, косится на миску нетронутого салата.

– Мне плевать, – огрызается Ханна, за мгновенье превращается в ту же, кого Гидеон встретил на том вечере на приеме, когда она унижала девушку.

– Так чего тогда выглядишь так жалко? И вообще тебе бы не помешало в душ зайти, на этой вилле их шесть, а ты воняешь как помойное ведро, – кривит рот мужчина.

– Прости, что не благоухаю розами, – фыркает Ханна.

– Сейчас помойное ведро, но я знаю, что ты пахнешь сиренью, – перекидывает ногу через ногу Гидеон, запоминает замечание про запах роз, которыми пахнет Ариэль.

– И ты хочешь, чтобы я родила тебе сына? Хотя да, тебя ненавидеть не будут, ты мужчина, ты крутой, тебя боятся, бросать камни ведь принято в слабых? – кривит рот девушка.

– Я же не виноват, что ты моя истинная, мне даже сочувствовать будут, вот так вот мерзко устроен наш мир, – усмехается Гидеон. – Ну так что, хочешь обратно в Кале?

– Ты ведь это нарочно сделал, – опускает ноги Ханна и смотрит на мужчину. – Ты хотел, чтобы я это увидела, и ты не прогадал, – подползает к подлокотнику дивана ближе к креслу мужчины. – Я не хочу в Кале, но я хочу, чтобы ты выполнил мои условия.

– Я слушаю.

– Я хочу пять миллионов, безопасный перелет в страну, которую выберу, и никакого секса с тобой, – выпаливает на одном дыхании Ханна, которой не верится, что она это озвучила.

– Деньги будут, улетишь на моем самолете, секс от тебя мне и не нужен, благо сейчас, чтобы завести ребенка, трахать тебя мне необязательно, – поднимается на ноги Гидеон. – Я согласен на твои условия, но у меня они тоже есть. Утром приедет мой юрист, и ты подпишешь отказ от ребенка после его рождения.

– Хоть сейчас могу подписать, мне он нахуй не нужен, – морщит нос Ханна.

– Ожидаемо, – идет к двери Гидеон и, распахнув ее, впускает Азура, – все-таки ты омерзительна.

– А тебе он нахрена? – снова взбирается ногами на диван Ханна, следя за движением огромного пса, вальяжно расхаживающего по гостиной.

– Я не собираюсь с тобой откровенничать. Если не будешь нарушать условия, я подарю тебе любую недвижимость в любой стране, – опустившись на корточки поглаживает собаку Гидеон. – Но ты ребенка никогда не увидишь и о себе напоминать не будешь.

– Потому что ты боишься позора, мол завел ребенка от врага? Найдешь ему новую мамочку? – кривит рот Ханна.

– Может, уже нашел.

– Прекрасно, мне все подходит.

– Будешь следить за здоровьем, выполнять все рекомендации врачей и жить в особняке, здесь я могу тебя защитить. Если люди узнают, кто ты, тебе попытаются навредить, поэтому будь аккуратна, – чешет за ухом пса Гидеон. – Учти, ты не можешь нарушить соглашение и сбежать.

– А если смогу? – с вызовом смотрит на него девушка.

– Тогда я найду тебя, привяжу к постели и ты девять месяцев проведешь в комнате без окон, а потом вывезу на середину моря и утоплю. Как тебе такое?

– А если я бесплодная?

– Вернешься в Кале, ну, или куда хочешь.

– Отлично. Мне нужна банковская карта, охрана, автомобиль и гид по Мармарису. Я хочу прожить эти девять месяцев весело, – хлопает себя по коленям Ханна.

– Без алкоголя, дури и сигарет.

– Как скажете, папочка, – потягивается девушка и, позвав прислугу, просит показать ей ее комнату.

Гидеон так и остается сидеть внизу, играет с Азуром и ждет Элроя, с которым хотел обсудить утренние встречи. Элрой приезжает через полчаса, они обсуждают работу, а потом, расположившись на террасе, наблюдают за моросящим дождем и выкуривают по сигаре.

– И как у вас? Пришли к чему-то? – наконец-то заводит разговор о девушке Элрой, который с утра все порывался приехать и выяснить как дела на вилле.

– Деньги решают все, – ухмыляется Гидеон и подносит стакан к губам. – Я готов половину своего состояния отдать, лишь бы моей истинной была другая, но жаль, что этого теперь не изменить. Она родит ребенка, и я его у нее куплю.

– Отвратительно, – кривит рот Элрой. – Я никогда не привыкну к тому, что люди продают своих детей. Хотя ты ей небось и выбора не оставил.

– Она просто цену себе набивала, я сразу понял, что она гнилая, так что не удивлен, что она струсила возвращаться домой, бороться за свое имя и выбрала побег, – с издевкой тянет Гидеон, прячет непонятно откуда взявшееся разочарование. Скорее всего это его зверь, который, несмотря ни на что, верит своей истинной и возносит ее на пьедестал, даже подножия которого эта девушка не достойна.

– Тогда поздравляю тебя, будущий отец, – чокается с его стаканом Элрой. – Только не сверни ей шею раньше времени, а ты свернешь, учитывая, что я про нее узнал.

– Пусть живет, наслаждается жизнью, я ей отказывать ни в чем не собираюсь, вот только платить я ей не буду, я отдам ее морю, – растягивает губы в коварной улыбке Гидеон.

***

Поднявшись наверх, Ханна сразу пошла в душ и почти полчаса не выходила. Смыв с себя пот, запахи, она накинул на плечи чистый, пахнущий свежестью халат и начала рыться в вещах в шкафу. Вещи в основном все базовые, Ханна выдергивает из аккуратно сложенной стопки футболку, забирает из выдвижного шкафчика белье и, одевшись, валится в кровать, борясь с мыслями, оккупировавшими ее мозг.

Ханна знает, что бой будет долгим и кровопролитным, и пусть она выставила Гидеону условия, она даже думать об их реализации не хочет. Во-первых, Ханна сама ребенок. Во-вторых, она была убеждена, что всю свою жизнь проходит одна, семью и детей заводить не станет, тем более ее никто и не захочет. Люди предпочитают брать людей с витрины как товар, чтобы обязательно был полный набор, а Ханна ни одному показателю не отвечает. Несмотря на все свое возмущение по поводу требования Гидеона, одна ее часть все еще сомневается, предлагает не торопиться, хорошенько обдумать, ведь, учитывая нынешнее положение дел, Гидеон и правда может обеспечить ее суммой, которая наконец-то подарит Ханне свободу. Пусть ради этого и придется выносить ему ребенка. В принципе, и Кале, и Мармарис так и живут, в их реалиях – это абсолютно нормально продавать своих детей другим, просто обычно это делают истинные пары для заработка, а здесь Ханна продаст ребенка его же отцу. Гидеону тоже секс не нужен, значит никакого физического контакта не будет, и это уже лучшая новость за день. Ханна и представлять не хочет, что было бы, если Гидеон не принял ее условия. Она перестала ждать своего принца, спасителя, того самого мужчину еще в четырнадцать. Она не верит в любовь, в особую связь истинных и точно не романтик, который не ляжет в постель с первым встречным, в ожидании того самого. Ханна не хочет с ним спать из-за долбанной власти, которую этот мужчина имеет над ее сущностью. Если бы не натренированная годами сила, Ханна даже разговаривать бы с ним не могла. Каждое присутствие Гидеона в комнате – это невыносимое давление и желание забиться в какой-нибудь угол. Ханна прекрасно знает, что такое страх, но то, что она испытывает рядом с этим мужчиной – не просто страх. Ханна четко осознает его власть, она чувствует его могущество над собой каждой своей клеткой и понимает, что если Морской волк захочет, он подавит ее волю даже без физического насилия. Долбанная истинность, которая вбивает в женщин подчинение, только Ханна слишком многое пережила, чтобы проиграть. Пусть даже воевать ей придется с природой. У Гидеона есть власть над ней, но Ханна может установить и свою, она просто не пробовала, никогда с таким не сталкивалась. Она изучит тему, присмотрится, а потом посадит этого мужчину на поводок. Раньше, чем это с ней сделает Гидеон.

А пока надо перестать бояться его, забыть про убийство в театре и убедить себя, что Гидеон ее не тронет. В конце концов, он не идиот, чтобы навредить сосуду, в котором будет развиваться его ребенок. Ханна внезапно улыбается своим мыслям. Вот, у кого истинная власть – у нее самой. Пока Ханна здесь и будет носить его ребенка, Гидеон пылинки с нее сдувать будет.

В половине четвертого утра, уставшая от мыслей и завывающего желудка Ханна спускается вниз и, на цыпочках пробравшись на кухню, открывает дверцу холодильника. Она достает стоящую на полке миску салата, который она так и не съела, а потом скользит взглядом по сырам, ветчине, по коробке с разнообразными пирожными и замирает. Ханна смотрит на миску с салатом, даже кладет в рот веточку, жует, поглядывая на озаряемые светом в холодильнике вкусняшки, и внезапно сама себе улыбается. Она ставит миску на стол и, схватив нож, опускается на пол. Она дрожащими от голода и предвкушения руками отрезает толстый слой сыра, кладет сверху кусок ветчины и пихает в рот, глотает, почти не жуя. Не успев доесть свой бутерброд без хлеба, она открывает баночку с паштетом и ест прямо из нее, доставая содержимое пальцами, так как не хочет тратить время на то, чтобы подняться за ложкой. Еще не проглотив паштет, она пихает в рот кусок пирожного с меренгой, тянется за вторым со сливочным кремом, но глаза слепит заливший кухню свет, и Ханна, подняв лицо, смотрит на нависшего сверху Гидеона. Мужчина, кажется, только из душа, он в свободных штанах, торс обнажен, влажные волосы ниспадают на лоб. Ханна, забыв о своем странном положении, засматривается на татуировку, изображающую возвышающегося над волнами монстра на его животе, часть которой скрывается под резинкой штанов.

– Ты что делаешь?

Голос Гидеона действует на нее отрезвляюще, и девушка, сбросив наваждение, пихает в рот огромный кусок сыра, который не в силах проглотить, и давится.

– Дура, – нагнувшись, приподнимает ее Гидеон и, обхватив со спины, применяет прием Геймлиха. Раскрасневшаяся от удушья Ханна выплевывает сыр и прислоняется к столу.

– Мы были в одном из лучших ресторанов Мармариса, ты ни к чему не притронулась, у меня есть личный повар, – ты заказала миску травы, на дворе рассвет, а ты сидишь перед холодильником голожопой и ешь как животное, – хмурится Гидеон, не пропускает метнувшуюся в сторону девушку.

Ханна вдруг резко вспоминает, что она спустилась в одной футболке, в которой и легла спать. Она наспех тянет подол футболки вниз, хотя и понимает, что поздно прикрываться, топчется на месте и бесится, что мужчина ее не пропускает.

– Стесняешься? – скрестив руки на груди, стоит напротив Гидеон, с интересом скользит по тщательно вымытым, пахнущим сиренью, мягким, платиновым волосам.

– Откуда я знала, что ты не уехал, – бурчит смущенная девушка. Гидеон только ухудшает ее положение, потому что теперь нагло рассматривает ее худые, покрытые синяками из-за последних событий ноги.

– Почему ты ешь как воришка? – отрывается от холодильника мужчина и становится вплотную. – Мы ведь обо всем договорились и утром подпишем бумаги. Считай, это твой дом. На ближайший год точно.

– Я не ем. Я слежу за фигурой, а тут сорвалась, – прячет глаза Ханна, которой некомфортно от такой близости. Опять внутри нее поднимается буря, и вместо желания вмазать ему кулаком по лицу и убежать к себе, хочется прильнуть, позволить ему приласкать себя. Ханне от странных и впервые испытываемых желаний хочется вскрыться. Еще лучше бы вскрыть долбанную сущность в ней, что туманит разум.

– Ощущение, что мне на кухню скунс пробрался, – кивает в сторону разбросанных по полу пооткусанных продуктов Гидеон. – Хотя знаешь, ты ела, как те голодающие дети, которых я встретил после войны в Лагосе. У них были такие же глаза, как у тебя, когда я включил свет.

– Будто ты не знаешь, как мы, девушки любим морить себя голодом, – кусает губы Ханна, не зная, куда деть глаза, лишь бы не пялиться на мощную грудь. – Все ради красивой фигуры. Да и я не ела с Кале, – бурчит девушка, которой разговор не приятен.

– Нет, голодный человек – поест, тем более еду тебе предлагали, и на вилле она в открытом доступе. Ты ела так, как будто тебе нельзя было есть и внезапно разрешили, – не сводит с нее глаз Гидеон, не верит ни единому слову.

– Готовься, я еще и не начала тебя объедать, зарабатывай побольше, – задирает подбородок Ханна, поздно осознавая, что между их губами всего лишь пара сантиметров. – Я покажу тебе, как живут девушки из семей правителей, и начну прямо утром, – толкает его в грудь, намереваясь увеличить расстояние между ними, но Гидеон хватает ее за запястье, подносит тонкую руку к лицу.

– Питайся нормально.

– Не переживай, я рожу тебе крепкого малыша, – отбирает руку Ханна и, натягивая футболку, с трудом прикрывающую ее задницу, уносится прочь.

Гидеон смотрит ей вслед, потом возвращает внимание к продуктам и все больше мрачнеет.

Тишина покинутости стояла здесь, как прудовая вода

Вернувшись в спальню, Ханна долго не может уснуть из-за гудящих в голове мыслей и с трудом засыпает только на рассвете. Она просыпается в полдень из-за шума за окном, потянувшись, сползает с кровати и видит, как детвора от пяти до восьми лет носится по двору с Азуром, за ними, выкрикивая ругательства, бежит охрана.

– Что такое? – затягивает шторы Ханна и идет в душ.

Закончив с утренними процедурами, она по привычке просит себе черный кофе и выходит во двор, где визги и погоня не прекращаются. Ханна стоит на лестнице, жмурится из-за бьющего по глазам солнца и, потягивая из большой кружки дымящийся кофе, наблюдает за детьми, которых наконец-то собрали на главном дворе. Дети, виновато опустив глаза, топчутся на месте, пока один из охранников по телефону кому-то что-то объясняет. Ханне не особо интересно, кто эти дети и что здесь происходит, она допивает кофе, собирается вернуться в дом, чтобы приступить к обдумыванию своего положения, но, заметив въехавший во двор бмв, останавливается. Из бмв выходит уже знакомая роскошная брюнетка и, поправив серый вязанный кардиган, постукивая высокими каблуками по камню, двигается к ней.

– Я смотрю, ты обжилась, – останавливается рядом с ней девушка, смеряет недовольным взглядом ее пижаму и растрепанные волосы. Пижаму Ханне пришлось надеть после ночного инцидента. Отныне она вообще, не обмотавшись в тряпки, никуда не выйдет – не заслужили разные волки вида ее роскошных ног.

– Мне уже пора обжиться, потому что я тут, кажется, надолго, – пожимает плечами Ханна в ответ на ее замечание, не может скрыть улыбку, заметив, как смешно кувыркается на траве самый младший из детей.

– Тетя Мия, – бежит к девушке маленький акробат, – мы же сами можем уйти, не зовите их.

– Не можете, хулиганы, – поглаживает его кудрявые волосы Мия.

– Кто они? – все-таки любопытство берет вверх, и Ханна сдается.