– Вот именно.
– Мама, люди же не магазины, они не закрываются.
Полли сидела в тени под дубом, прислонившись спиной к стволу, а Джералд раскинулся на земле рядом с ней. Вдохновившись, Саймон вынул ручку, написал на бумажной салфетке «ЗАКРЫТО» и положил ее Джералду на грудь.
– Это слово нам не прочитать, – сказала Джейн. – Мы умеем только короткие слова.
– Здесь написано «Закрыто», и вы смогли бы прочитать это слово, если бы попытались.
– А я могу, – вмешался Эндрю. – Здесь написано «Закрыто». Я любое слово могу прочитать, если захочу.
Наконец Саймон предложил отвести девочек расседлывать их толстеньких, взмыленных пони, чтобы потом выпустить их в загон, и Эндрю упросил взять его с ними. За это Саймон заслужил благодарные улыбки обоих родителей.
– Пожалуй, всем нам не помешает отдохнуть до пяти, – решил Джералд. – Пока не станет попрохладнее.
Как только Саймон помог девочкам избавить Лютика и Колокольчика от седел и открыть ворота конюшни, как явилась няня с напоминанием, что время дневного сна для детей уже подошло. По этому поводу, как всегда, поднялась буря протестов: близнецы твердили, что Эндрю должен идти первым – «ему надо спать дольше, чем нам».
– А ну-ка живо снимайте с них уздечки и идите в дом. И чтоб больше я не слышала этой пустой болтовни! Делайте, что велено.
Она дождалась, когда сбруя будет снята и отпущенные пони потрусят в дальний угол загона. После этого дети послушно последовали за няней к кухонной двери, и Эндрю, которого Саймон снял с калитки загона, крепко держался за ее руку.
– Скажите ее светлости, что я их забрала, так что пусть идет побездельничать.
Он пообещал передать, но когда вернулся под дерево, то увидел, что Полли и Джералд заснули, держась за руки. Ему захотелось убрать остатки пикника, развести еще один костер, навыдергивать с корнем полную тележку сорняков – хотелось, по сути дела, удивить их тем, насколько он может быть полезным, стать человеком, без которого они не смогут обойтись, чтобы остаться здесь навсегда…
Саймон вдруг понял, что забыл о скуке и уже несколько недель не вспоминал о ней. Работу в саду он очень любил, но еще больше ему нравилось, что Полл и Джералд обращаются с ним как с равным. Вместе с ним они обсуждали свои планы превращения уродливого старого дома в место проведения свадеб и других торжеств, интересовались его мнением, благодарили даже за самые пустяковые идеи. К нему относились как к взрослому члену семьи. Которым, в некоторой степени, он и был. И если они в самом деле намерены сдавать часть дома под проведение приемов, предстоит большая работа, изрядную долю которой он мог бы взять на себя. Он решил серьезно поговорить об этом с Полл, а пока попытаться закончить свою музыкальную пьесу. Потом ему вдруг вспомнилась Дюши. Она наверняка заинтересовалась бы его музыкой, хотя, разумеется, сразу заметила бы, что он и рядом не стоял с «тремя Б», как она их называла. Тут он задумался: неужели мастерства в каком-то деле можно добиться лишь в том случае, если отказаться от всего остального? Так его мысль, не стать ли композитором, была зарублена на корню, потому что он ни в коем случае не хотел провести всю свою жизнь приклеенным к роялю, исписывая нотную бумагу своим скверным почерком. Да, определенно надо как следует поговорить с Полл и выяснить, что она думает по этому поводу. Но только не в присутствии Джералда, добавил он мысленно: о таких серьезных вещах, как собственное будущее в целом, он мог говорить только с кем-нибудь один на один.
Эдвард и Диана
Она явно взялась за дело всерьез. Как только они вернулись из Франции, она связалась с целой сворой агентов, и с тех пор каждое утро почтовый ящик чуть не лопался от писем насчет домов. Он поставил единственное условие: чтобы выбранное место находилось на приемлемом расстоянии от Лондона, ведь ему придется ездить туда на работу.
Хью предлагал ему переселиться в Саутгемптон и управлять тамошней пристанью, но ему казалось, что Хью просто пытается отделаться от него и таким образом прекратить нескончаемые споры о капиталах, доходах и, конечно, банке. Разлад в отношениях с братом, с которым они всегда были так близки, ранил его в самое сердце. Он понимал, что все дело в Диане: Хью, с точки зрения Эдварда, был совершенно неоправданно предубежден против нее. И не делал никаких попыток поладить с ней, под откровенно надуманными предлогами отказывался поужинать вместе с ними и никогда не приглашал их к себе на Лэдброук-Гроув. Накрылись их тихие вечера за шахматами или бриджем. Изредка они встречались за обедом в одном из своих клубов, но главным образом виделись в конторе, где, вынужденные постоянно отвлекаться, в разговоре они всякий раз топтались на одном месте, без каких-либо шансов продвинуться дальше. Предположения на тот счет, если банк перестанет мириться с их неуклонно растущей задолженностью (он); как рискованно изменится вид книг учета компании, если с Саутгемптоном придется попрощаться (Хью), а если Саутгемптон все же удастся сохранить, кто будет управлять им? Он считал, что им не найти кандидата лучше Макайвера, который служил у них уже тридцать лет, избежав призыва из-за сильной близорукости, и прошел путь от мальчишки-посыльного в конторе во времена двоюродного дедушки Уолтера до управляющего одной из лондонских лесопилок. Но Хью настаивал, что управлять пристанью должен кто-нибудь из Казалетов, – следовательно, Руперт, который, видит Бог, не создан, чтобы управлять хоть чем-нибудь, или Тедди, который хоть и подает надежды, но все еще недостаточно опытен.
– Мы почти на месте, дорогой. Сбавь скорость, а то проскочишь поворот.
Рывком и с облегчением он вернулся в настоящее – свое излюбленное. Они подъезжали к дому на окраине Хоукхерста, на коленях у Дианы были разложены планы проезда с примечаниями, сделанными рукой агента.
– Вот он! Сворачивай. Приехали!
Он стоял на небольшой возвышенности перед ними – прямоугольный каменный дом с крышей из сланцевого шифера и портиком с двумя каменными колоннами по обе стороны от входной двери. Раньше, видимо, дом окружал небольшой парк, а теперь местные фермеры пасли здесь скот. Он остановил машину на минуту, чтобы сначала осмотреть дом издалека. Дом выглядел просто, но производил впечатление величия в миниатюре, которое, как Эдвард точно знал, понравится Диане.
– Чудесный вид. Прямо не терпится посмотреть, что внутри.
Она была взбудоражена с тех пор, как ей прислали подробное описание, и поэтому заметно более ласкова с ним, чем за все время, начиная с поездки во Францию. Он пожал ее колено.
– Тогда едем.
Стояло дивное и благоуханное сентябрьское утро, листья уже пожелтели, но еще не начали облетать. Узкая подъездная аллея заканчивалась распахнутыми воротами с табличкой «Парк-Хаус». Агент, мистер Армитидж, уже ждал их на месте, его велосипед был прислонен к крыльцу. Он с удовольствием поводит их по дому, заверил он, но большинство клиентов предпочитают делать первый обход самостоятельно. Если понадобится – только позовите. Он отпер входную дверь и сел на ступеньки невысокого каменного крыльца, которое вело к ней.
– Судя по виду, у него адское похмелье, – предположил Эдвард, а Диана отозвалась:
– Наверное, терпеть не может работать по утрам в субботу.
В доме было пусто, и Диана сразу сказала, что ей это нравится. На обоях остались следы там, где висели картины, решетки в красивых каминах засыпала сажа, на ставнях облупилась краска; повсюду наплели сетей благоденствующие пауки, в ванных подтекающие краны оставили зеленые пятна, в кухне явно расплодились мыши. Они осмотрели все: спальни, выстроившиеся по размеру от самой большой и роскошной, с окнами по фасаду, до все более и более спартанских, выходящих окнами на задворки; гостиную с окнами на две стороны и большим эркером с видом на обнесенный стеной сад; столовую, сообщающуюся внутренним окошком с кухней; холодную кладовую с каменной плиткой на полу, мраморными столешницами и стародавними липкими бумажками сплошь в мушиных трупиках; промозглую судомойню, еще одну кладовую и в самом конце по коридору – сырую и тесную уборную для прислуги.
– О, дорогой! Лучше и представить нельзя – тебе не кажется? Да еще огороженный сад! Я всю жизнь о таком мечтала! – Она обернулась к нему, ее прелестные гиацинтовые глаза светились радостным волнением и удовольствием.
– Если ты уверена, что тебе хочется, дорогая…
– Да, уверена. И тебе тоже, правда?
– Разумеется, мне тоже. И если тебе хочется его, он твой.
Она закинула обе руки ему на шею.
– Наш дом! Наш первый настоящий дом!
Она поцеловала его, и к нему разом вернулись все былые чувства к ней. Он заполучил обратно прежнюю Диану.
Часть 4
Декабрь 1956 года – январь 1957 года
Хоум-Плейс
– Да уж, и впрямь «о груши»![4 - «Au pairs» (фр. иностранки-помощницы по хозяйству) созвучно английскому «o pears» – «о груши» (прим. пер.).] Хоть убей, ума не приложу, почему их так называют. Ежели спросить меня, так мороки с ними больше, чем проку от них.
Вот только никто ее не спрашивал, думал Тонбридж. А так Мейбл охотно откликалась, что бы у нее ни просили – хоть сухое печенье, хоть совет, который она называла «своим мнением». Он задался вопросом, сумеет ли набраться смелости и завести разговор с мисс Рейчел, и решил подождать, пока не представится подходящий случай. И это означало, как он хорошо понимал в глубине души, что не отважится никогда и ни за что.
Он старался изо всех сил. Этим утром он принес дров для каминов, иначе если бы не кокса для кухонной плиты, то угля по карточкам не хватило бы даже до Дня подарков. Съездил в Бэттл за мясом и другими продуктами, занес в дом картошку и лук, накопанные Макалпайном, привез лекарство мисс Сидней из аптеки. Потом была передышка перед семейным обедом, стол к которому накрывала Айлин: в столовой – для взрослых, в холле – для детей и «о груш», двух девчонок-иностранок, которые, моя посуду после завтрака, раскокали две чашки и кувшин и теперь дулись, застилая постели. Это мисс Рейчел наняла их и сказала, что объяснила обеим, чтобы занимались всеми делами по дому, где потребуется помощь. Вот только дома-то их почти никогда и не бывало – учили где-то английский, а когда возвращались, подолгу мыли головы, красили ногти и жаловались на холод.
Дом был набит битком. В прежние времена хотя бы одна из семей наверняка отселилась бы в Милл-Фарм, дальше по дороге, но тот сейчас сдавали. Он занялся подсчетами. Мистер и миссис Хью с ее двумя мальчиками и девчушкой и, конечно, молодой мистер Уильям. Мистер и Миссис Руперт с мисс Джульет и мальчонкой с крысой. Мистер Лестрейндж и мисс Клэри с их двумя детьми. И, конечно, мисс Рейчел с ее подругой мисс Сидней. Хорошо еще, мистер Эдвард с новой миссис Эдвард и всеми своими остались дома, и леди Фейкенем тоже. Да и места для них попросту не нашлось бы – впрочем, мистер Эдвард заезжал на чай в День подарков, и не один. Мейбл прямо чудеса творила, готовя на всех, вот только к вечеру у нее с ногами ужас что делалось. Но справедливости ради все дамы помогали. Не то что в прежние времена. Попробуй-ка застань старшую хозяйку или мисс Рейчел с пылесосом. Так тогда и прислуга была, все как полагается, а дамы знай себе шили или гулять ходили, в теннис играли да ложились подремать в разгар дня – кроме старшей хозяйки, которую из сада было ничем не выманить.
Пора и честь знать. Он проглотил остаток пирога с сыром, смахнул крошки с брюк и пустил чуток ветры, прежде чем выйти из уютной комнатушки при кухне, где всегда хозяйничала Мейбл (сколько раз ему случалось заморить здесь второпях червячка, объясняя, как устроен мир, ведь в этом она, женщина, мало что смыслила…).
В кухне он застал меньшого мальчонку мистера Руперта, который спрашивал, что на обед.
Макароны с сыром и бисквит с патокой, ответила ему она. И продолжила взбивать тесто для бисквита в огромной миске.
– О, здорово! Люблю бисквит с патокой. Знаете, – он забрался на табурет, стоящий рядом с ней, – я только хотел узнать, нельзя ли мне кусочек сыра без макарон? Один только маленький кусочек? – Он погладил ее по руке. – Это же не для меня. Макароны с сыром я очень люблю, а это для Риверса.
– Это кто же такой?
– Мой друг. Вообще-то он крыса, но совсем не такой, как другие крысы.
– Не вздумайте притащить его ко мне на кухню.
– Не буду, – он потихоньку запустил руку в глубокий карман, в котором обычно носил Риверса, и придержал его там. – Только один малюсенький кусочек, можно с корочкой, он не против.
Упершись коленкой в стол, он взял ее за руку и заглянул в лицо. И она сдалась. Отложив ложку, она направилась в кладовую. Пока она возилась там, отрезая сыр, он окунул палец в миску с тестом, загреб побольше и быстро облизнул. Было вкусно, даже лучше, чем готовый бисквит.
Она вернулась с изрядным ломтем чеддера.
– Вот вам, и идите себе, и не вздумайте принести сюда эту тварь.
– Обещаю! Спасибо вам большое, – он сполз со стола и убежал.
– Постреленок. Вылитый мистер Руперт, – добавила она, чтобы объяснить ему, отчего так расщедрилась.
– Ты любому готова раздать что угодно, – нежно сказал он и этим рассердил ее.
– Чего я не выношу, так это когда ты стоишь над душой, пока я делом занята. – Огромная заколка-невидимка плюхнулась прямо в миску. – Да чтоб тебе пропасть! Смотри, что я из-за тебя наделала!
Настолько несправедливые упреки служили у них серьезным предостережением.
– Пойду чистить машину, – объявил он, старательно притворяясь обиженным.
Она фыркнула.
– Ох уж эти мне твои машины, – сказала она. – Только смотри, к ужину не опоздай. Посылать его тебе с этими «о грушами» я не стану.
Она почти сразу уяснила, что угрозы они не представляют: женщины, у которых лишь кожа да кости, ему не по нутру.
Семья
Рождество имело шумный успех, хоть и началось с рыданий младших детей, которые проснулись задолго до семи – часа, когда им разрешалось наконец заглянуть в свои чулки. Худший из скандалов разразился в большой комнате, которую называли «комнатой с бельевым шкафом», потому что там стоял сушильный шкаф, слегка подогреваемый трубой от кухонной плиты, хотя и здесь видели поднимающийся над постелями пар в тех редких случаях, когда в них клали горячую грелку. В этой комнате теперь разместились близнецы Генри и Том в спальных мешках на полу, Гарриет и Берти – дети Клэри, Джорджи и, после долгих препирательств, Лора, которой ясно дали понять, что это лишь на один Сочельник. Ей было велено во всем слушаться Тома или Генри, и она, потрясенная тем, что наконец добилась своего, дала торжественное обещание. Едва все родители вышли, Генри вытащил из-под кровати доску для «Монополии», включил фонарики – свой и Тома, и игра началась. Нет, остальным нельзя: фонариков на всех не хватит и вообще партия уже в разгаре. Лора начала было всхлипывать, но ей пригрозили, что позовут Джемайму и ее отправят обратно в комнату к родителям. Джорджи ни на кого не обращал внимания, переправляя Риверса из клетки к себе в постель, но бедняжка Гарриет сочла себя несправедливо обделенной. «Мне же восемь, – твердила она, – и я прекрасно умею играть в эту игру». В конце концов она так утомилась от обиды, что укрылась одеялом с головой и уснула.
Всем, кто остался внизу, нестерпимо хотелось разойтись наконец по спальням. Рейчел так и сделала, следом ушла Сид. Почти весь день они провели, наряжая большую елку. Еще давным-давно Бриг постановил, что дерево должно быть живым, а Дюши – что свечки настоящими, «а не этой пошлой чепухой с электрическими лампочками». Зоуи бережно раскладывала подарки под елкой, а чулки – длинные и толстые, в которых мужчины выезжали на охоту и гольф, – на одном из диванов, в том числе совсем крошечный, предназначенный, как она сказала, для Риверса. «Джорджи специально попросил», – пояснила она, слегка порозовев. На сыне она помешалась, но не хотела, чтобы ее в этом уличили остальные. Руперт обнял ее, Арчи заявил, что идея отличная. Было решено, что переправить чулки наверх помогут все, но для того, чтобы развесить их на спинках кроватей, понадобится всего два человека.
Клэри прикорнула на диване. А когда Арчи разбудил ее, заявила, что быть ребенком гораздо приятнее, чем взрослым.
– Обычно я лежала в постели и изо всех сил зажмуривалась, делая вид, что сплю, пока ты или папа прокрадывались в комнату с моим чулком.
– И ручаюсь, открывала глаза в ту же минуту, как я поворачивался к тебе спиной.
– Конечно, нет! Мы давали честное слово, что не станем. Поэтому открывал глаза только Невилл. И говорил, что скрестил пальцы, когда давал честное слово, так что это не считается. Он всегда выкручивался.
– В постель, – скомандовал Арчи так решительно, что все поднялись и каждый взял свою долю чулок.
– Поскольку доступ в гостиную будет открыт только после обеда, лучше запереть дверь, – Хью повернул в замке ключ и отдал его Джемайме.
– Я в большую детскую, – прошептала Зоуи. Ей хотелось убедиться, что носок для Риверса висит там, где надо.
Джемайма повесила чулки для своих мальчишек, Руперт – для Джульет и Луизы, и на этом вечер закончился.
* * *
Ночь для Джемаймы выдалась короткой: Лора перебудила плачем всех остальных.
– Она хочет свой чулок, но получит его только через пятьдесят девять минут. Мы положили его на шкаф, куда она не достанет, и я назначил ей время на семь, – Генри и Том выглядели до отвращения довольными собой.
– Семь не наступит никогда! – всхлипывала Лора.
– Ну вот, она проснулась как раз, когда я так разоспался, – захныкал семилетний Берти, всего годом старше бедняжки Лоры.
– А может, пойдем в комнату к маме и папе, там и посмотришь свой чулок?
Но это было уже совсем не то.
– Я хочу смотреть свой чулок вместе с большими детьми.
– Вообще-то, – вмешался Генри так доброжелательно, как только мог, – ты нам здесь совсем не нужна.
Это возмутило Гарриет.
– Но вы же ее братья! Так нельзя…
– Да, конечно, мы ее братья. Но она еще совсем маленькая. Вот подрастет – и мы сводим ее и в зоопарк, и в ночные клубы…
Лора перестала плакать.
– Какие ночные клубы?
– Конечно же, клубы, которые работают всю ночь, глупая.
– Не называй свою сестру глупой.
– Но мама, она же правда глу-у-упая.
– Кстати, осталось всего сорок девять минут.
– Ну вот, Лора, выбирай: или пойдешь со мной, или останешься здесь и больше плакать не будешь. Очень советую тебе пойти со мной.
– А я очень советую нет.
– Ладно. Мальчики, ведите себя как следует.
Мгновение после ухода Джемаймы в комнате было тихо, а потом близнецы покатились со смеху.
– «Ведите себя». А кого нам еще вести как следует? Ну, правда!
