Тем временем
В камеру № 88 на спецкоридоре, старого корпуса тюрьмы, доставили нового постояльца. Молодой первоход, Василий Дзагоев, кудрявый кавказец с трехдневной щетиной, предстал перед сокамерниками в весьма контрастном прикиде. Белая рубашка, черный строгий костюм, дорогие ботинки на натуральном меху без шнурков. И завершал всё это великолепие бежевый овчинный тулуп нараспашку. Не дубленка, не полушубок, а именно тулуп армейского покроя. Дверь за ним с грохотом захлопнулась. Он моргнул и сделал шаг вперед.
– «Кто это у нас такой красивый умер, что бы подарить вам эту одежду? Что? Где? Когда? Зимний сезон! А бабочку менты забрали»?
Добродушный голос Паши Хохла, матерого рецидивиста, сбивал с толку. На вид ему было лет пятьдесят, половину из которых он провел в местах не столь отдаленных и вот сейчас крутился на новый срок. Хохол лежал на нижней шконке в дальнем правом углу и смотрел на вновь прибывшего сквозь толстые линзы очков. В руках он держал свежий номер газеты «Аргументы и факты».
Его реплика вызвала приступ смеха у соседей слева, двух молодых парней, сидевших на одной шконке. Они были визуально похожи друг на друга, только один выглядел постарше и повыше. Тот, что был моложе, сидел возле решки, поджав под себя ноги и пил чай из железной кружки с конфетами. Его звали Лёша Адидас. Это прозвище он получил еще на малолетке два года назад, откуда недавно поднялся на взросляк. Свой срок, десять лет, максимальный для несовершеннолетних, он отбывал за убийство. Застрелил какого-то мужика из обреза в родном Канске. Почему его до сих пор не отправили в лагерь, было не понятно, но формально, он был смотрящим за хатой.
Второго звали Тарантино, он же Тарасик – Тарасов Борис Сергеевич. Чернявый, как Ален Делон, такой же смазливый и голубоглазый, он быстро ладить с бабами умел. Домушник, первоход, попавший в тюрьму по глупости. Его машину «Honda Civic Si Walkaround» 1990 года выпуска задержали по ориентировке, когда в ней находились его приятели. Они вместе приобретали ее за небольшие деньги, к тому же частичными платежами. И когда половина суммы была выплачена, в основном его деньгами, документы оформили именно на Бориса. К тому же у него, у единственного из них, били права на вождение. Время было такое, что оплошности не прощались никому и, разумеется, ребята сделали все для того, чтобы не возвращать оставшуюся часть долга. Так Тарантино заполучил, практически в личное пользование, автомобиль мечты для многих. Легкая трехдверка серого цвета, 108 лошадиных сил, заряженная версия с люком на электроприводе, она служила для зарабатывания криминальных денег. Но в этот раз приятели были не при делах, и в темную, сгрузили весь прикуп на него. Когда Тарасик пришел в контору забирать тачку, ему предъявили обвинение и арестовали.
Однажды Борис с подельником обнесли квартиру упакованного киномана. Борису досталась крутая видеодвойка «Panasonic» с кучей видео кассет. Из этой кучи он оставил несколько штук, среди которых особое место занял фильм Квентина Тарантино «Бешеные псы». Тарасик все уши прожужжал своим друзьям об этом шедевральном сценаристе и его детище, за что стал зваться его именем. Кроме того, оно подходило к его фамилии по начальным буквам.
Тарантино сидел на шконаре Адидаса, опустив ноги на пол, и курил сигарету с фильтром.
– «Нет, я бабочку не ношу». – С улыбкой ответил Василий.
Небольшая камера на восемь человек, по четыре двухъярусных шконки у каждой стены. Общак находился возле входа, напротив параши, по разные стороны прохода. Над Адидасом спал Тарантино. Над Хохлом жил Коля Афганец, уличный боец, отслуживший в свое время срочную в Афганистане. Ближе к общаку справа занял место Володя Коммерсант, крутился за какие-то махинации в сфере банковского кредитования. Над ним поселился Саша Дивногорец, щупленький паренек из небольшого, но очень красивого города Дивногорск. Заехал он по 146 статье, разбой. Две шконки возле параши, были не заняты. Все максимально близко друг к другу, поэтому Хохол, не утруждая себя вставанием, продолжил разговор.
– «Да ты проходи, чё встал в дверях, как забытая в поле лопата»?
Адидас и Тарантино снова захмыкали в кулаки, глядя друг на друга. Накануне Паша Хохол привез со следки пол стакана анаши, поэтому настроение в хате было выше среднего. Василий присел на свободное место, не снимая тулупа, чем вызвал у Адидаса очередную, веселую гримасу, взглянув на которую, Тарантино взорвался громким хохотом. Хохол, даже бровью не повел.
– «Ну, рассказывай, что твориться в Красноярске и его окрестностях»?
– «Я здесь не далеко живу, в центре. Мой отец приехал в Сибирь из Дагестана». – Подбирая слова, начал свой рассказ Василий.
Он поведал о том, как его отец оказался в этом городе, и что ему пришлось пережить на этой отмороженной земле, вдали от родных, теплых краев. О том, как Руслан Дзагоев поступил в школу олимпийских резервов и попал к легендарному Дмитрию Миндиашвили, тренеру сборной СССР по вольной борьбе. Как он боролся на самых престижных соревнованиях в одной команде с Иваном Ярыгиным и другими вольниками, а по завершении карьеры борца сам перешел на тренерскую работу. Вася рассказал, где он учился, как рос и тренировался под чутким руководством отца, заслуженного тренера страны. Но вот наступили смутные времена – начало девяностых! Мирные планы рухнули в одночасье. Страна поделилась на лохов и бандитов. На стадо овец и на тех, кто их стрижет. Причем, такое мироустройство проникло во все сферы жизни, на всех уровнях. Настоящие мужчины не хотят жить в стаде! Там, откуда его корни, началась локальная война. Кто и за что воюет не понятно. Ясно одно, в стороне не останешься. Если только отсидеться, грустно пошутил Василий, намекая на свое нынешнее положение.
Из его рассказа стало понятно, что ребята из его диаспоры, сбились в группу и стали крышевать местные рынки и не только. Инкриминируют ему 148-ю статью УК РФ, вымогательство.
– «Но я здесь ненадолго»! – Оптимистично признался Василий. – «У меня серьезные подельники, они отмажут»!
Он хотел что-то еще сказать, но Хохол привстал на локте и, как бы почесал указательным пальцем свою щетину под носом. Вася заткнулся.
– «Да-а, дела! Мы все тут, ненадолго»! – Философски заметил старый сиделец. – «Будешь хавать? Мне вчера передачу загнали. Сало, хлеб, чай, конфеты, апельсины».
– «Благодарю, я сало не ем».
– «Ах, да! Ну, давай чай заварим. Присаживайся поближе».
Вася снял, наконец, овечью шкуру и лепень. Хохол подобрал под себя ноги.
– «Падай»!
Когда Василий присел на край его шконки, Паша наклонился к его уху.
– «Ты поменьше тут распространяйся за себя. Не известно, кто с тобой рядом находится». – И громко спросил. – «Ты куришь»?
– «Нет, я спортсмен»!
– «Молодец! А шалу»?
Нагретый Вася, чуть не подпрыгнул от удивления! Его карие глаза смешно забегали вокруг своей оси. Он восторженно закивал.
На следующий день Дзагоева дернули с вещами из хаты. Перед этим Вася оставил парням свой домашний номер телефона и предложил встретиться по освобождению. Славный малый!
Буквально через час камеру забили под завязку новыми арестантами. А под вечер закинули еще одного, в котором Тарантино узнал своего знакомого по воле, Александра Стромского – Строму!
– «Здорово, Строма! Какими судьбами здесь»? – Борис искренне обрадовался неожиданной встрече.
Их, так называемое знакомство, можно было считать шапочным, поскольку и встречались то они всего пару раз, когда в поисках ширева, Тарантино, еще с одним своим знакомым Лукьяном, обращались к Строме за помощью. Через него они впервые попробовали героин. В это время героин уже уверенно стал вытеснять с рынка черняшку, кукнар и другие природные кайфы. При этом стоил гораздо дороже. Тарантино не знал ни тогда, ни сейчас, о том, что Стромский был вязанным барыгой.
Строма стоял посреди камеры, абсолютно потерянный, со свернутым матрасом под мышкой.
– «Бросай рубероид сюда»! – Тарантино указал ему на свое место. Строма тормозил. Семейники Тарантино, Хохол и Адидас, внимательно наблюдали за происходящим.
– «Тебя что контузило, что ли»? – Борис выжидающе смотрел на знакомца.
Тот медленно подошел к шконке и забросил матрас на второй ярус. Затем также медленно он развернулся и пошел к умывальнику.
– «Странный пассажир. Транзитный какой-то. Ты хорошо его знаешь»? – Обратился к Тарантино Адидас.
– «Да, так. Встречались пару раз». – Задумчиво ответил Борис, не сводя глаз со Стромы.
– «Так нафига ты его подтянул»?
– «Держи друзей близко, а врагов еще ближе»! – Вспомнил фразу из «Крестного отца» Тарантино.
Хохол заварил чифир.
– «Саня, не спишь? Иди на базар».
Стромский спрыгнул на пол со второго яруса.
– «Ты давно на тюрьме»?
– «Сегодня с карантина подняли».
– «За что приняли»?
– «224-ая – хранение запрещенных веществ».
Возникла нехорошая пауза. Стромский стоял, не решаясь присесть, а ему никто и не предлагал. Чифирбак прошел мимо него.
– «Первоход»? – Продолжал интересоваться Хохол.
– «Нет, отбывал в Абакане, на 35-ой».
– «Сколько отсидел»?
– «Три года».
– «За что»?
– «За сбыт».
– «Понятно».
Хохол потерял к нему интерес. А вот Тарантино наоборот, оживился.
– «С кем ты сидел на 35-ой, кого знаешь»?
Строма пожал плечами.
– «Шелеста знаешь? Ерёму, Славентия»?
Хохол пристально посмотрел на Тарантино, потом на Строму. Адидас, потерявший нить разговора, рассеянно переводил взгляд с одного собеседника на другого.
– «Знаю»! – Вдруг неожиданно ответил Стромский. – «Егора Шелеста! Я его видел сегодня в нулевке. Его занесли к нам утром на носилках, простреленного, с гематомой в пол головы. Но я его узнал»!
Борис обжег язык о концентрированную жидкость.
Шелест на тюрьме! Раненый! Может это какой-нибудь другой Шелест? Нет, все сходится. Имя, фамилия, купола на левой кисти, общий режим в Абакане. Мысли понеслись в голове Тарантино, как бешеные кони, беспорядочно сбивая друг друга. Так, стоп! Менты крутили его за квартиру бывшего следака Октябрьского РОВД, по иронии судьбы жившего в этом же районе. Этот эпизод они исполнили вместе с Шелестом. Борис был в глуховом отказе. Он стоял на своей версии о том, что просто таксовал и подвез неизвестного на адрес, где соседи срисовали номер его машины. Стоял до тех пор, пока ему не предъявили отпечатки его пальцев, якобы найденных в квартире и показания соседей, узнавших его через глазок. Опера блефовали! Конечно, кроме автомобильных номеров у них ничего не было на Тарантино. Все это была ментовская постанова, запротоколированная и приобщенная к делу. Да! Были еще показания его горе приятелей – свидетелей! Того самого Остапа и Кабана из бригады Пеши, которых приняли в его машине по ориентировке, где нашли две маски и кустарный нож – кинжал. За эту находку Тарантино били три дня подряд, с применением противогаза и других спецсредств, раскручивая его на 146-ю. Но с этим у ментов ничего не вышло. Зато Остапа с Кабаном они напугали так, что те признались даже в том, чего не совершали. Они слили ментам весь расклад о своей группировке, крышующей несколько торговых павильонов на улице Павлова и двух точек на рынке того же района. Имена и адреса родственников Тарантино, у которых были произведены обыски с изъятием вещей, в частности и с вменяемого эпизода. После всей этой карусели, по настоятельному совету адвоката, Борису пришлось признать факт своего нахождения в ограбленной квартире. Теперь он ждал суда, ломая голову, за что и как приняли Шелеста?
– «Иваныч, мне нужно найти человека. Поможешь»?
Тарантино решил довериться старому сидельцу. Паша Хохол успешно разгадывал не сложный кроссворд.
– «Что за человек»?
– «Мой подельник».
– «Шелест что ли»?
– «Угадал».
– «Пиши прогон». – Паша отложил газету в сторону. – «Эй, Дивногорец, доставай дорогу. Афган, встань на пику. Остальные разбежались по шконкам»!
Адидас три раза ударил в стену железной кружкой и ловко заскочил на высокую решку.
– «Уру-ру, соседи! Есть кто дома»?
– «Говори»! – Послышался бодрый ответ.
– «Давайте словимся, будьте так сказочно перпендикулярны»!
Через час пришла малява. Писал некий Жбан: «Егор Шелест на 18-ой больничке. Омоновская приемка, по тяжелой! Огнестрел обеих ног».
Борису снился сон, по сюжету книги «Поющие в терновнике», которую он прочитал здесь в тюрьме, буквально за три дня. Как будто он, отрекшийся от мирской жизни монах, тайно влюблен в молодую, красивую девушку. И она отвечает ему взаимностью. Эта платоническая любовь, самое мощное чувство на свете! Сильнее, наверно, может быть только любовь к Богу, до которой он еще не дорос. Что же ему делать, терзаемому искушением, несчастному служителю культа? Он страдает! Он возносит молитвы Всевышнему! И вдруг, небеса разверзаются. Чья-то сильная рука поднимает его высоко и грубо бросает вниз. От удара о землю он проснулся.
– «На продол, живо, накипь человеческая»! – Нечеловеческим голосом орал начальник оперчасти, Олейник Петр Матвеевич.
Двое прапоров дуплили Тарасика дубиналами по спине и жопе. Он стрелою выпулился из камеры в открытую дверь на коридор, где на растяжке уже стояла вся хата. Борис пристроился с краю.
– «Завалишь его, тебе вся тюрьма будет грев засылать». – Хмуро, себе под нос прохрипел стоявший рядом Афганец.
– «Ну что, недолюбленные»! – Продолжал жутигонство опер. – «Знаете правило Малибу? Кого найду, того нагну! Я так нервничаю, аж кушать не могу! А это для вас очень плохо может закончиться! Всех в оперчасть, по одному в разные боксики! Руки за спину, глаза в пол, налево пошли»!
Только оказавшись в узком каменном мешке, Борису удалось сбросить с себя остатки сна. Он видел, что в соседнюю одиночку завели Адидаса.
– «Лёха, что происходит»?
Железные двери камер наполовину были зарешечены арматурой. Адидас подошел к решетке.
– «Все спали. Утром принесли чай. Стрёма, сука, принял на всех. Мужики проснулись, недосчитались двух паек. Стали задавать ему вопросы, он съехал. Нас будить не стали, от прогулки отказались. А он, скотина, уговорил Дивногорского погулять и во дворике распилился, крыса ломовая! Дубакам сказал, что это Дивногорский его порезал. Менты такой кипишь подняли, вся эмиграция до сих пор на толчке сидит! Дивногорца закрыли до выяснения, а Стрёму на санчасть. Во, какая бадяга! Не говори ничего про эту чесотку»!
– «Да я вообще спал».
– «Ну-ка, тихо»! – Проходящий мимо дубак саданул дубинкой по двери.
Допрос у начальника был недолгим, без пристрастия, с вялой попыткой вербовки. Тарантино отвечал на вопросы односложно, косил под запутавшегося. В хату вернулись поздно ночью. Через какое-то время завели Сашу Дивногорского, который рассказал о ЧП из первых уст и поведал о концовке. Стромского закрыли на десять суток в карцер. Адидас был вне себя от гнева. Так с его легкой руки, Строма превратился в Стрёму.
***
Маша положила на тумбочку исписанный клочок бумаги. Слезы непроизвольно потекли по щекам. С последней её встречи с Егором прошло две недели. За это время она прожила целую жизнь и чуть не лишилась её. Он пишет, что все хорошо, что ей не за что переживать. Он ещё не знает, что произошло в его отсутствие.
Оставшись одна, Мария начала топить свое одиночество в шампанском и развлечениях. Такой жизни она научилась у Егора. Одаривая Машу предметами роскоши и женского фасона, он таскал её по ресторанам и знакомил с разными людьми. Некоторых из них потом грабили, с другими вели дела.
Одним из таких людей был Эльдар, давний знакомый Студента. Кирилл на тот период времени близко общался с соседской разведенкой, Ксенией Новицкой – Новкой. Дамы быстро подружились, а теперь ещё стали сёстрами по несчастью. После приемки Шелеста с Ерёмой они не вылазили из кабаков. Гуляли, разумеется, на то, что осталось от друзей. И в один из очередных банкетов в роскошном ресторане «Сопка» они повстречали Эльдара.
Хотя он и был из ближнего круга общения, никто из них толком о нем ничего не знал. Ни фамилию, ни где живет, ни его контакты. Знали только, что зовут его все Эльдар – Черный риэлтор. Ещё они знали, что иногда он помогал парням скидывать краденые вещи.
