– Слышь, старшой, а там байдара Демьяна. А люди, не из его артели, это я тебе точно говорю, – быстро проговорил Мясников, – что-то худое случилось, разобраться надо.
– Поближе подобраться да и расспросить рядком. Гребите быстрее, – командовал Харатьев.
– Вот, бинокль возьми, – подал коробку Алексей, – с ним лучше будет!
– И вправду, – восхитился посмотрев в окуляры, и покрутил барашек, настраивая чёткость, – ты прав, Фёдор. Сам посмори!
Дед глянул, и тут же отдал эту оптику обратно шведу в руки. Сам же Мясников потянулся к ружью, и достал из сумки снаряженные патроны. А байдара тизо подошла к берегу, ткнулась в заросли камыша. Афанасий прислушался, но нет, тихо было в этой заводи. Артельщики спрятались в кустах, стараясь, что бы их не заметили
– С добром остаётесь вы, Андрюха да Ерёма. Сидеть тут, да нас ждать, стеречь пожитки. В четвером мы быстро управимся. Ясно ли вам? – резко спросил Харатьев.
Оба заметили, как старшой сразу посуровел лицом, и как-то раздумали в споры вступать. Промолчали оба.
***
– Послушай, Афанасий, – не торопясь, ставя свои слова, словно кирпичи в кладку, продолжал говорить Алексей, – дай мне с ними одному разобраться, Дел на минуту, и вам рисковать не придётся. Так лучше будет. Верно Фёдор сказал, худые это люди… Они товарища своего съели, от их котла, и от них самих сейчас человечиной несёт…
Харатьев нахмурил брови, размышляя. Для порядка и сам принюхался- да не пахло ничем, кроме как гарью и дымом от далёкого костра. А не мог он не поговорив с чужаками, так дело решить…
– И что делать станешь, швед? – прищурив глаза, спросил старшой.
– Убью всех злодеев, и всё. Байдару и добычу заберём, трупы в реке утоплю, никто не найдёт. Я знаю, как всё хорошо сделать. Поверь, так лучше будет. Если начнём разговор, я не смогу везде успеть, и кто-то погибнуть может.
Даже Панкратов удивился, слушая такие речи. И то, такой иноземец, стройный, чисто выбритый и ладный, а вещает пострашнее любого якута или бурята, вставших на путь кровавой мести. Так ведь говорит, словно собрался рыбу выпотрошить да зажарить, а не людей жизни лишить. Один Мясников не удивился, только улыбнулся хитро, и почесал себе затылок.
– Да я сразу знал, паря, – сказал он, глядя прямо в глаза Алексея, – елбасы, значит? Поохотиться решил? Нас-то потом, часом, не убъешь? Ты отпусти его, Афанасий. Ему крови напиться надо.
– Да не пью кровь, дед Фёдор, ты чего? – отшутился швед.
Но посмотрел так, словно заново сейчас узнал Деда. Но, в лице не изменился, был также спокоен.
– Ладно. Нечего спорить. Семён, наготове ружьё держи, и ты, Фёдор, тоже. Сразу чужаков не убивать, послушать надо, кто такие, – всё решил Харатьев.
Швед не стал спорить, только быстро зарядил свой винчестер десятью патронами, и взял на ружьё ремень, держа свол в землю, а ладонь лежала на шейке приклада. Он был готов к стрельбе. Афанасий только покачал головой, принимая неизбежное. Панкратов тоже зарядил свою двухстволку. Медлить было нечего, кажется их заметили, и артельшики быстро пошли к палатке незнакомцев.
***
– Привет вам, добрые люди! – сразу сказал Афанасий чужим, – кто будете? Куда идёте?
Так было принято по обычаю, и старшой хотел сделать, как должно. Он не зверь какой, и не человек без рода без племени, что бы без закона или обычая поступать. Но и говорил сейчас быстро, напористо. Хотел просто раздавить чудаков, лишить уверенности в себе, а может быть, напугать.
Вперёд вышел, старший их ватаги, сбил на затылок свой картуз, подбоченился, выставил левую ногу вперёд, показывая, что всё одно не боится.
– Зовут меня Зовуткою, и по своему делу здесь, а куда мы идём- так и не ваше дело. Не вам нам указывать! А хотите, если с добром, то присядьте, чаем угостим! Ради нового знакомства!
Афанасий сам присел, раз предложили а рядом расположился Семён. Фёдор всё раздумывал, поправил ворот своей рубахи. А швед стоял спокойно.
– Чаю гостям принеси! – крикнул старшой чужаков.
Алексей всё смотрел, как слева и справа подходят трое, и уже нашупал в кармане рукоять ножа. Как раздался крик:
– Тивда! Это я, Настасья! Они меня связали! Каторжники они беглые!
Вышло это, словно набат с колокольни прозвонили. Все словно замёрзли враз. Но чужаки попытались взяться за оружие, это дед Фёдор ещё успел заметить. А дальше- видел, как только три тела упали на землю, заливая её своей кровью. Фёдор вскннул ружьё, как считал очень быстро, а уже раздался револьверный выстрел. На землю упал швед с простреленой головой, оказавшийся вдруг перед Афанасием. Тут и Панкратов не сплоховал, ударом приклада свалил наземь оставшегося в живых каторжника.
Старшой сразу присел к лежавшему Алексею, вынул окровавленный нож из его руки. Кровь сочилась из раны над левым ухом, новый товарищ уже не дышал. Харатьев тяжко вздохнул, на душе стало так гадко и муторно, что дышалось с трудом.
– Фёдор, давай обратно, пусть Андрюха и Ерёма сюла с байдарой идут, – всё же смог распорядится Афанасий, – Сема, вяжи гада этого! – и старшой пнул лежавшего
А Харатьев, опять мельком глянул на убитого Алексея, и только теперь побежал к связанной девке. Присел на корточки, развязал верёвку на ногах. Руки у него, противно дрожали, и голова словно каменная стала. Он внимательно поглядел на пленницу. Красивая, конечно, просто глаз не оторвать. И то, не скажешь сразу, кто такая, какого сословия. Одёжда сшита была отличным закройщиком, хорошим мастером и ткань была не из дешёвых. Модная юбка из дорогой ткани, женская кофта, великолепный шерстяной оренбургский платок на плечах, и шёлковый, покрывл волосы. Так хорошо одетых барышень Афанасий только в Тобольске видывал. Так что на крестьянку эта девица ну никак обликом не походила.
– Меня Анастасия зовут, – затараторила бывшая пленница, – из заимки Тимофея Лукича, я дочь его.
– Дочь? Недалеко отсюда, – невпопад ответил Харатьев, а сам словно вату в ушах чувствовал, – Ну, может быть. Хорошо, что всё…
И взялся развязывать руки девушке. Пытался ножом работать, но чуть не уколол её, и опять стал тянуть пальцами, а затем и снял тугие верёвки. У него перехватило дыхание от натуги и пережитого, но совсем немного, и охотник присел. Его начала бить дрожь. Повернул голову, на поляну, где осталось тело товарища. Голова была сейчас совсем пустая, а тут еще с девицей объяснятся! И Алексея жалко было, не послушал он хорошего человека! Путались мысли в голове старшого, и он в изнеможении схватился за виски.
– А где Тивда? – озабоченно спросила девица, потирая свои затёкшие руки и ноги, – где он? Я его же здесь видела, – и посмотрела в глаза Харатьева.
– Не было с нами такого. Пошли. Собираться будем. Пора уходить отсюда.
ГЛАВА 12 Нежданно Воскресший
Они прошли совсем немного, и вдруг по ушам резанул страшный крик. Громко завыла собака. Афанасий даже обмер, услышав такое. А Настасья подбежала к убитому Алексею, где так кричал и рыдал Ерёма. Парнишка просто бился на груди мёртвого, так, словно тот мог очнуться и встать. Подбежал и Дружок, несколько раз лизнул побелевшее лицо убитого, ткнулся пару раз носом в плечо, и улёгся рядом.
Харатьев и не знал куда себя деть, ноги сами понесли его в палатку чужих. Там он начал вытаскивать мешки и другую поклажу, бросая их рядом с еле горевшим костром. Нехитрая работа немного отвлекла, и он смог чуть-чуть успокоится.
Семён тяжко вздохнул, закинул за спину своё ружьё и винчестер шведа, и оглядел тела убитых каторжников.
– Точно каторжники, старшой… Вот, и следы от кандалов на запястьях, – громко сказал Семён, – но лизо их Алексей, прямо враз положил…
Опять повздыхал потяжелее, но всё одно пожалеть его было некому. Тогда уж он присел, и принялся выворачивать карманы каторжников. Дел-то было нехитрое, только что неприятное. И, хорошо, что крови немного вышло, каждый получил по уколу ножом в самое сердце.
– Как Лёха всё успел, непонятно, – пробормотал себе под нос Панкратов, – я, честно сказать, не заметил ничего.
Но ничего особого не нашлось. Так, три финских ножа да пара кастетов грубой работы. Деньги, кредитными билетами, на сто двадцать рублей, и в серебряной монете, ещё на двадцать рублей. Спорить и пререкаться с ним было некому. И то, мертвец, он всяко не скажет супротив ничего. Поглядел, затем стащил с тел и сапоги, не пропадать же добру. Сложил в кучу. Ну а затем, Панкратов за руки поволок в дальние в кусты убитых, сразу всех троих.
А тут и словно очнулся от горя Ерёма, словно что вмпомнил. Он встал, посмотрел вокруг красными от слёз глазами, и закричал:
– Кто, кто его убил?
– Да кто убил? Вот он и стрелял, песья душа, – кивнул на связанного дед Фёдор, и хорошенько пиннул каторжника под самые рёбра.
Связанный каторжник перевернулся, и попытался отползти. Он нелепо толкал сам себя, упираясь каблуками сапог в землю, и так скользил спиной по траве. Словно надеялся так скрыться отсюда куда подальше. Вызодило смешно, но никто не улыбнулся.
Правда, и Мясников не ожидал того, что будет дальше. Ерёма схватил лежавший около сучьев, приготовленных для костра, топор, и направился к виновнику.
– Нет, нет! – дурью закричал связанный злодей, уже прощаясь с жизнью.
Хорошо, что Федор ухватил Ерёму сзади, крепко прижал его руки, и тот уронил топор. Правда, дед ощутил под своими ладонями что-то, чего и быть было не должно. А парнишка вдруг мучительно покраснел и тихо попросил:
– Не говори никому деда…
Тот лишь кивнул со значением, и выпустил Красильникова из своих железных объятий.
– Не бойся ты, всё ладно будет, – прошептал Фёдор, – к вечеру образуется…
Ерёма лишь непонимающе посмотрел на деда, и уже успокоившись, сел на чурбачок рядом с убитым. Настасья, теперь с кожаным ведром, полным воды, принялась отмывать голову мёртвого от крови. Её хороший сатиновый платок стал розовым, но следов крови на виске убитого не осталось.
– Надо бы в палатку его положить, а то чего вот так, – тихо сказал Андрей.
– Давай, понесли, – согласился дед.
Вдвоём, за руки за ноги, занесли тело, едва не столкнувшись с Харатьевым. Тот отступил чуть внутрь, давая пройти артельщикам.
– Правильно придумали, – прошептал он, и закрыл лицо мёртвому найденным здесь полотенцем.
– Надо и руки и ноги связать, по обычаю, – заметил Усольцев.
– Да не надо, ребятушки, – не согласился Фёдор, – ни к чему это.
– Завяжем, раз надо, – громче сказал Афанасий, – всё, как надо сделаем. Он, за нас и себя не пожалел. А утром и похороним, как должно. Ладно, дед, посмотри, чем тут помянуть можно. Я здесь две бутылки водки нашёл. Да и у нас, в байдаре ещё одна имеется. И надо ещё и могилу копать. Я и займусь…
– Ладно, пойдём на стол накрывать…, – тихо проговорил Андрей.
ГЛАВА 13 Тот, кто не умрёт никогда
Еремей так и сидел на старом дереве, больше не плакал. Не мог, словно слёзы кончились. Усольцев и Мясников хлопотали с ужином, поставили на огонь котелок и чайник. А незнакомая девушка всё также участливо смотрела на парнишку, затем подняла с земли и отряхнула его упавший картуз.
– Вот, возьми, – тихо сказала девица.
– Спасибо, – гнусаво, в нос, ответил Ерёма, – а ты откуда Алексея знаешь? И отчего его Тивдой назвала? – и посмотрел так, нехорошо.
– Так Тивда он и есть. Я из его скита сбежала. Невеста я его.
Сказала Анастасия так, и не пожалела. А то, всей правды не скажешь, не поверят ведь. И, разве он Бессмертный, если сейчас мёртвый лежит? И тут, её обманули. Худо всё вышло, корила себя Настасья, кляла без конца.
– А отчего? – и Ерёма сделал круглые глаза, побелел, да так, что стали видны веснушки на его курносом носе..
Настя решила, что был бы этот паренёк девкой, так пригоже бы смотрелся. И очень. А так, пока нескладный немного.
– Да дурой была, не поняла сразу, – ответила она теперь честно, – испугалась его. Знакомы были мало.
– Да он и смелый был какой, и хороший охотник, даже птиц на лету ловил. И сильный очень. А теперь вот… Мёртвый…
Но в этот раз Ерёма сдержался, не расплакался. Хотя было видно, что тяжело юноше. Он задыхался, и поспешно расстегнул ворот своей косоворотки.
Тем временем, всё было готово. Афанасий вернулся, обстучал лопату от налипшей земли, ополоснул руки. Видно было, что его нательная рубаха вымокла насквозь. Работал старшой сегодня себя не жалеючи. Взял полотенце, и пошёл умыться к реке. Вернулся не очень быстро.
Собранное добро Панкратов вместе с Усольцевым унёсли на байдару артельщиков, а Красильников и Мясников приготовили пристойные поминки. Старшой вернулся уже в чистой рубахе, похлопал дела по плечу, благодаря за труды.
Все расселись около огня, а дед осторожно, что бы не обжечься, положил всем еды в деревянные миски. Алюминиевая плошка осталась пустой, в кружку покойного налили водки, и положили сухарь. Хлеба, понятно, не было. Ведь не только вином поминают, а едой. Те, кто собрались здесь, эти люди вместе трудились, и шли рядом по реке и тайге. А теперь поминали того, кто ушёл насовсем.
– Ну, кажется и всё… – встал Харатьев, с кружкой в руке, – за помин души Алексея, товарища нашего храброго. За нас человек голову сложил, и пусть земля ему будет пухом!
– Помянем, – сказали враз и встали остальные артельщики.
Панкратов и Усольцев разом осушили кружки, и принялись за еду. Быстро, споро, как выпооняли любое дело, хоть на охоте или рыбалке, так и занимаясь старательством, вымывая золото из грунта. Ерёма только коснулся губами края своей кружки, и понемногу ел рыбу, отламывая по кусочку.
Голодная Настасья старалась сдерживаться, хоть и не ела три дня. Чинно ела кашу, не спеша. Всё боялась, что как заурчит сейчас в животе, но нет, обошлось. И съев, что ей положили, отодвинула от себя пустую миску. Хоть и порывалась ещё и копчёной оленины попробовать, но остановила себя.
Один дед всё хитро улыбался, и поглядывал на свои старые часы. Так, будто чего -то ждал. Нет, водку из кружки пригубил, поел и варёной рыбы из котелка, и мяса. И не было заметно, что он хоть немного расстроен. Но, как-то терпение его оставило. Фёдор нахлобучил картуз на свою седую голову, и вперевалочку пошёл в палатку. Никто не понял, для чего? Но полог закрылся, и услышали, что дед уселся на настил, на котором лежало мёртвое тело.
– Эй, парень, хорош уж валятся! – услышали они оттуда голос Мясникова, – ишь ты, разлёгся! Чего тебя, уговаривать, что ли!
– Дед, ты чего? – закричал не на шутку перепугавшийся Харатьев, – на тебя мерячка напала? Семён, Фёдора вязать его надо, а то худо будет!
Знали сибиряки, как внезапно нападает этот недуг, враз лишая людей разума. Многие, топятся в море или на реке, не помня себя. И помогает, если человека связать, да на пару дней без движения оставить. Многих после такого болезнь отпускала.
– Сейчас, старшой! – и Панкратов тут же вскочил с места.
– А верёвки у вас крепкие, хорошие, – вдруг услышали они знакомый голос, – ладно, иду. У вас там что, не мои ли поминки? – и «мертвый» швед рассмеялся, – без меня никак нельзя начинать! Мне, так самая большая доля положена!
– Да там много еды-то, пошли, – ответил дед, – заждались тебя. На всех хватит припасов!
Из сидевших у огня, кто покраснел, кто побелел. Настасья схватилась за свою косу, а Ерёма, поставив миску с ложкой на землю, побежал на голос. Дружок радостно залаял, и тоже рванул в палатку, виляя хвостом.
И вот, вышли все трое, с собакой, которая радостно подпрыгивала, стараясь достать до лица занового родившегося.
– Да, такое дело, и голова не болит, – говорил Алексей Ерёме, шедшему рядом, – так, кружится немного.
За ними, показался и дед. Занят был делом, веревку в клубочек сматывал, да всё охал, посматривая на ожившего.
– Ох, не мог ты, бесова душа, не рвать верёвку? Развязал бы, что тебе, трудно что ли? Я уж знал, что ты скоро очнёшься, – обратился Фёдор к Алексею.
– Да я, сказать честно, думал дождаться утра, да уйти. Дело было сделано, можно мне и домой возвращаться, что бы вас зря не пугать. Не понял я дед, что ты сразу узнал, кто я такой. И Настасья жива, не пропала. Так что всё хорошо.
– Я всё одно с тобой не уйду. Не стану там, на твоей заимке, жить, – упрямо сказала Алексею девица.
– И не надо. И не о тебе разговор. Мне тут обещали, что накормят?
– Так разве тебя стоит обманывать? Тем более, с едой. Какой дурень будет елбасы злить? – усмехнулся Фёдор, и наделил Алексея полной миской рыбы.
