– А как бы ты хотела, чтобы тебя звали? – говорю.
– Ну я не знаю.
– А хотела бы быть Викой или Мариной?
– Фу!
И вот этот ответ длиной в две буквы был более чем красноречивым. А наше короткое свидание с мамой под окнами палаты в роддоме закончилось тем, что в окно влетело имя Катя, а из окна вылетели колбаса и прочие бесполезные продукты.
Девчоночий мир – особенный
Я как-то быстро привык к новому положению вещей, кроме, конечно, отдельных случаев. Например, трудно привыкнуть к тому, что тебя могут без предупреждения совершенно неожиданно огреть по голове трёхлитровой банкой, пусть и пустой, или железным игрушечным пистолетом. Я очень старался верить, что это делалось неосознанно, что ребёнок ещё маленький и ничего не понимает. Но от этого синяки не становились менее синими, а шишки менее высокими. А ещё появились определённые обязанности. Куда ж без них на правах старшего брата? Это вечное: посиди с Катей, поиграй, возьми с собой на прогулку, просто присмотри, чтобы никуда не залезла. Хотел бы я всё вернуть назад, когда был единственным ребёнком? Когда всё внимание было моим, и всё крутилось вокруг меня одного? Да ни за что на свете! Я и сейчас начинаю скучать, когда мы подолгу не видимся и не созваниваемся.
В общем, я был очень рад появлению сестры. И не потому, что девочки обычно играют в куклы и мои машинки с солдатиками были в относительной безопасности, нет. Скажу больше – сестричка играла вообще всем, что под руку попадётся. Особенно ей нравилось играть отцовскими инструментами. Радовался я совершенно другому. Как уже говорилось раньше, девчоночий мир – особенный. Мне трудно это объяснить даже самому себе. Видимо неспроста я сам стал отцом девочки. Что-то есть в этом символичное.
Конфетти из тетрадок и буквы в обнимку
Тем временем наступала пора вступать во взрослую жизнь. Ну как во взрослую? Идти в школу, в первый класс. Последние дни в детском саду омрачились моей болезнью. Какой-то вирус пробрался в мою внутреннюю фабрику по переработке еды и не давал мне ни чихнуть, ни засмеяться. Закончилось всё больничной палатой человек примерно на сорок. Болезнь сопровождалась жуткой диареей, при которой боишься делать не то что резких движений, а вообще лишний раз пошевелиться. Но спасибо медперсоналу, который не давал скучать. Нас кормили горстями таблеток, зачем-то взвешивали каждые пять минут и развлекали мультиками, отчего приходилось менять исподнее в два раза чаще. Родители, видя такой «прогресс», приняли единственное разумное решение. Меня прямиком из больницы отправили к бабушкам на Кавказ, лечиться солнцем, воздухом и здоровым питанием.
Так я пропустил первый в своей жизни выпускной, потому что по возвращении домой нужно уже было собирать портфель в школу. И вообще, выпускных в моей жизни было немного. А те, которые всё-таки случались, оставляли жалкое впечатление, во всяком случае для меня.
Самое главное для первоклассника в первый день – это сохранить бодрость духа и не впасть в отчаяние. Ну и не потеряться в лабиринте школьных коридоров. Наш класс хоть и был на первом этаже, но, чтобы в него попасть, нужно было пройти через все коридоры с переходами и несколько поворотов с разворотами. Мне этот путь казался длиннее, чем дорога от школьной остановки. Гуськом, дружно всем классом, боясь отстать и потеряться, сразу после линейки мы шагали в свой класс на самый первый в жизни урок. Правда, с портфелем был один я. Почему-то все, кроме меня, знали, что в первый день можно приходить только с цветами. Зато мой портфель заботливо собирал папа. Он умудрился сложить туда все тетради, учебники и канцелярские принадлежности. Не хватало только глобуса и футбольного мяча.
Учительница привела нас в класс, рассадила по своему усмотрению, произнесла, как мне теперь кажется, дежурные приветственные речи, со всеми познакомилась и начались школьные будни. Я очень быстро понял, что смотреть в окно было гораздо интереснее, чем на доску. С тоской глядя на свои каракули в прописях, я вспоминал беззаботные дни в детском саду. Крючки и кружочки никак не хотели выстраиваться в ровные ряды. Буквы то приседали, то прыгали, то корчили рожицы, то стояли порознь, а иные – в обнимку. Зато двойки в дневнике были просто загляденье – огромные и с красивой подписью на хвосте. В общем, учёба как-то не задалась с самого начала. Но, может быть, проблема не только во мне? Наверное, есть смысл дать портрет самого педагога. Это была крупная женщина с короткой стрижкой и басовитым голосом. Она заводилась с пол-оборота, как мопед нашего соседа. Могла орать так, что в соседнем классе дребезжали стёкла. Тетради после проверки она возвращала в разорванном виде. Эта макулатура уже переставала быть тетрадями. Я даже представляю, как она, сидя дома, с пеной у рта превращает наши тетрадки в рваное конфетти, аккуратно складывает в обложки, чтобы с утра каждому швырнуть это в физиономию. Чему можно научиться с таким отношением? Правильно, полюбить самый главный предмет в школе – перемену! Вот где не действовали никакие законы, даже гравитации. Следы от ботинок можно было увидеть даже на потолке.
Спорт и ничего, кроме спорта
Но всё-таки энергия выплёскивалась наружу, требовала выхода. Шило в известном месте не утаишь. И я начал посещать все кружки подряд, какие были в школе и во Дворце пионеров напротив. Пытался стать художником в кружке рисования, но опыт рисования кленового листа показал, что Левитан из меня тот ещё. Да и терпения не хватало, и усидчивости. У меня в прописях творился такой андеграунд, что было ну совсем не до кленовых листьев. Попытка школы раскрыть мой театральный талант, также не имела успеха. Максимум, что я мог бы сыграть, это роль мухомора на лесной опушке. Если там вообще растут мухоморы. Нравилось бывать в кружке юных натуралистов, но стать постоянным участником этого благого дела я был как-то не готов, хотя всегда любил всё, что ползает, квакает, плавает и чирикает.
На картингах не давали покататься. Говорили, что не дорос ещё. И я, как заворожённый, наблюдал, как маленькие машинки с визгом носились вокруг стадиона. Были ещё кружок авиамоделирования, шахматный кружок, библиотека и логопед. Всё – не то. Спасением стал урок со странным названием – ритмика. Он проводился как школьный предмет в зале Дворца пионеров, где тренировали балерин, с брусьями вдоль стены и зеркалами. Там разрешалось делать всё, что душе угодно: бегать, прыгать, стоять на голове, ходить по потолку. Занятия были построены в игровой форме, и мы всем классом в конце урока буквально выползали оттуда на четвереньках.
В один из дней к нам в класс пришёл невысокий человек в спортивной форме и стал спрашивать, кто из детей хочет заниматься гимнастикой. Опрос был только среди мальчиков, так как это был тренер мужской команды. Встали несколько человек, разумеется, и я в их числе. И это стало главным и поворотным событием в моей жизни на ближайший год. Поиски подходящего занятия для себя наконец-то увенчались успехом. Спорт и ничего, кроме спорта. Разминки и тренировки отнимали львиную долю времени. Расслабиться нельзя ни на секунду. Тело быстро всё забывает. А что ещё нужно растущему организму? Конечно же, гимнастика! Кольца, брусья, перекладины. Сальто вперёд, сальто назад. Кувырки, кручения, прыжки на батуте. Моё тело становилось гуттаперчевым. Меня можно было завязывать узлом.
Режим и яма с поролоном
Казалось бы, появился режим, а с ним и дисциплина. Хотя, кто говорит о дисциплине? Стоило только тренеру отлучиться ненадолго, как в зале начиналась беготня и хаос. В углу зала находилась бетонная яма, наполненная кусками поролона. Назначение этого сооружения для меня и по сей день остаётся загадкой. Хотя, возможно, это был прародитель современного бассейна с шариками. Случайно свалиться в эту яму дело было нехитрым, но совершенно безопасным. А вот выбраться без посторонней помощи, практически невозможно. И вот, пока тренер ходил по каким-то своим важным делам, яма заполнялась мальчишками. Туда сталкивали зазевавшихся и просто проходящих мимо. Кого-то раскачивали за руки и за ноги прежде, чем закинуть в яму. За это не ругали и не наказывали. Помогли тебе выбраться – хорошо. А если нет – жди тренера.
Под запретом был батут, причём очень строгим. За него могли даже выгнать из зала, причём навсегда. Во время тренировки на батут пускали по одному и под строгим надзором. Этот снаряд не прощал даже малейшей ошибки, так как во время прыжков можно было оказаться в любой точке спортзала. И хорошо, если ты улетишь в яму с поролоном. Гораздо хуже после прыжка оказаться верхом на коне или сыграть в боулинг своими товарищами. Мягко говоря, неприятно будет всем.
Ну и, конечно, бревно. Этот снаряд был особенно коварен. Побывав однажды наверху, натерпевшись страху до дрожи в коленках, мы перестали смеяться над девчонками, которые могли не просто удерживать равновесие на бревне, но и выполняли какие-то сложные элементы. Тут надо упомянуть, что загнала нас на это бревно именно тренер девочек. То ли для того, чтобы прекратились наши хохмы, то ли у нас по программе была тренировка баланса и удержания равновесия. Знаю только одно, что после этого мы в сторону бревна с девочками больше не смотрели, ну или смотрели уже с уважением. Разбиться об него было делом пары секунд, ведь с бревна надо ещё научиться правильно упасть. Поэтому фраза «Спорт – это жизнь» приобрела для нас особый смысл.
Макароны гриль
В школе я впервые понял смысл выражения «Голод не тётка». И не просто понял, а прямо-таки ощутил на себе. Придя домой после уроков, я голодным хищным взглядом изучал содержимое холодильника. Молодой организм требовал подкрепления, говоря простым языком, безумно хотелось жрать, а не просто чем-то перекусить. Счастливое детсадовское время безвозвратно ушло, и, значит, никто не придёт, столы не накроет, с ложечки не покормит. На глаза попалась кастрюля с макаронами. Что было проще, как поставить этот кулинарный шедевр на газовую плиту и разогреть. Сказано – сделано. По квартире начал расползаться божественный аромат макарон, который быстро сменился едкой гарью. Макароны благополучно сгорели. Кто ж знал, что нужно было переложить еду на сковородку и разогревать с маслом? Но чувство голода никуда не делось, и я среди угольков ещё мог наковырять уцелевшие макаронины. В холодильнике ещё были яйца, но с яичницей получилась та же самая беда.
Пришли Чебурашки, и мы летим на юг
Первый учебный год приближался к концу. Позади остались новогодние праздники, за ними маёвки и субботники. Что-то ещё было интересного и что-то не очень. Всего не упомнишь. Появились первые звоночки надвигающейся катастрофы. В газетах и в телевизоре всё чаще появлялось слово «перестройка». Я совершенно искренне думал, что это как-то связано со строительством, что начнут перестраивать дома. Но зачем? Тем более сказали, что перестройка коснётся каждого. Мне мой дом, к примеру, нравился. Он меня полностью устраивал в том виде, в каком он был. Совершенно непонятно, зачем его нужно перестраивать, и где нам в это время придётся жить. Видимо, к власти пришли Чебурашки, которые хотели всех одиноких и бездомных наконец передружить. Как в любимом мультфильме: строили мы строили – наконец построили! Тем временем приближался новый учебный год. Летние каникулы пролетели со скоростью поезда Москва–Рига, который никак не хотел ехать помедленнее, чтобы ещё на чуть-чуть продлить лето. Опять школа, уроки, учителя, тренеры… и… вдруг, всё это оборвалось, перестало иметь значение. Конечно же, всё происходило не совсем «вдруг». Родители уже готовились к переменам.
Странное письмо и фото с детьми
Всё началось со странного письма, которое сопровождала не менее странная чёрно-белая фотография с детьми. Что было в этом письме, и что за дети были на той фотографии, стало понятно чуть позднее. Советский рынок недвижимости в основном строился по принципу обмена. Купить квартиру было нельзя, поэтому люди менялись и разменивались. Менялись номерами, улицами, посёлками и городами. Так мы стали готовиться к переезду в Ставропольский край, чтобы влиться в свою большую семью. На той фотографии были дети хозяев нашей будущей квартиры. То ли их надо было пожалеть и срочно освободить жилплощадь, то ли это был ещё какой-то рекламный ход, не знаю. Мы стали готовиться к переезду. Комнаты наполнялись ящиками, коробками, тюками и чемоданами. Я совсем не хотел уезжать из родного города. Здесь были друзья, здесь я знал глубину каждой лужи, помнил наизусть все ходы и лазейки, все рисунки и надписи на домах. Но разве мог я знать, что из Ржева уезжали только два человека – мы с сестрой? Родители же просто возвращались к своим родителям.
Последние часы перед отъездом пролетели незаметно. Нужно было собираться на вокзал. Был прохладный осенний вечер. Мы вышли из подъезда, и я ещё раз окинул взглядом наш двор. Всё в нём было как прежде на своих местах; деревья, качели, песочница, лавочки. Только всё это прямо на глазах становилось моим прошлым. Теряло свои краски, становилось блёклым. Я мысленно прощался со всем этим, уходя в осенний туман своего будущего. Ещё вчера друзья не верили, что наша семья уезжает жить в другой город, а завтра они с удивлением заметят, что меня уже и след простыл. Больше мне вспомнить уже и нечего.
Двадцать лет спустя
Пройдёт каких-нибудь двадцать лет, и всё тот же старенький поезд Москва–Рига глубокой ночью остановится на ржевском вокзале. Я приехал на родину всего на пару дней, но и этого хватило, чтобы пройтись по знакомым местам. Прогуляться по новому мосту, спуститься к мосту старому. Выйти на берег Волги… Я с удивлением заметил, что городской транспорт уменьшился в размерах. Огромным «Икарусам» тяжело было маневрировать по улочкам Ржева. Теперь каждые две-три минуты к остановке подъезжает ПАЗик. На нём я доехал до знакомой остановки, вышел и отправился в свой старенький двор. Там, сидя на лавочке перед подъездом нашей бывшей квартиры, я разглядывал наш по-прежнему огромный двор. Он стал ещё больше, потому что людям, видимо, всё-таки надоели сарайчики и их снесли. Я даже не удивлюсь, если там однажды случился пожар. А может, городские власти просто избавлялись от стихийных застроек, кто знает.
Постучать в свою квартиру я не решался, хотя было очень любопытно посмотреть, как внутри всё изменилось, что стало с моей детской комнатой, и как люди поместились на крохотной кухне. Там жила уже совершенно другая семья и даже не та, с которой мы когда-то совершали обмен. Вот мимо меня пробежала девчушка лет пяти, проскользнула в подъезд, и я только успел заметить, как она скрылась за дверью «нашей» квартиры. Так вот кто там сейчас живёт! Вот чьи игрушки будут разбросаны по комнате. Я мысленно порадовался тому, что квартира имела такую хорошую ауру, и в ней непременно жили дети. Что называется – в добрый путь! А мне, тем временем, уже пора было возвращаться в гостиницу.
Часть вторая. В поисках себя
Посёлок Рыздвяный – другое Рождество
Самолёт приземлился в аэропорту города Ставрополя. К трапу почему-то не приехал автобус, как раньше, поэтому пришлось идти пешком. Толпа разделилась на две группы. Те, кому нужно было забирать багаж, направились в сторону здания аэропорта. Остальные же пошли к ограде с калиткой, где стояла толпа встречающих. Контейнер с нашими пожитками где-то путешествовал сам по себе, поэтому у нас была лишь ручная кладь. Встречал нас дедушка на своём «Москвиче».
Тёплая ставропольская осень больше походила на лето. Деревья шелестели ещё зелёной листвой. Дедушкин «Москвич» урчал и покачивался, шурша своими колёсами. Вдоль дороги росли высокие тополя. Времени на отдых было не очень много, ведь нужно ещё осмотреть будущую квартиру. Да и школьная пора в разгаре.
Бабушки жили в селе Шпаковское (ныне город Михайловск), что примыкает к Ставрополю. Нам же предстояло переехать в небольшой посёлок с рычащим названием – Рыздвяный. Он находится в тридцати километрах от Шпаковки, как мы любили её называть. Те, кто верит в судьбу, должен испытать удовольствие. Ведь что Ржев, что Рыздвяный на разных языках означают рождество. Получалось, из одного рождества я уехал в другое. Ну не судьба ли?
Первое впечатление посёлок производил довольно скучное. Это обычный на первый взгляд небольшой населённый пункт, каких тысячи. Более подробное его описание может вызвать только зевоту, поскольку ничего примечательного я в нём не увидел. Один квартал двух- и трёхэтажек, несколько магазинчиков, стихийный рынок и газетный киоск. Хочу сразу оговориться, что речь идёт о 1988-89 годах. Так что, если кто решит, что я заслуживаю побивания камнями за подобные описания, пусть не забывает, о каком времени идёт речь. Пожалуй, главной особенностью посёлка было то, что на центральной улице располагались конторы Газопромыслового управления.
Рыздвяный появился на карте страны как маленький полустанок железнодорожной линии Кавказская – Ставрополь. Здесь жили и трудились сезонные работники, которые обрабатывали землю, выращивали и собирали урожай, грузили его в вагоны. Также жили те, кто эту железную дорогу обслуживал. Дальнейшая история происходила как в старом анекдоте:
– Мальчик, как ты сумел разбогатеть?
– Я продавал яблоки, которые мама мне давала с собой в школу.
– А потом?
– А потом умерла моя богатая бабушка и оставила мне громадное наследство.
В середине 50-х годов в недрах земли, на которой расположился посёлок, было обнаружено и открыто крупнейшее газовое месторождение. С этого времени началась новая эпоха в жизни Рыздвяного и его жителей. Но к моему приезду всё выглядело не так радужно, как на стендах перед управлением Газпрома. И, разумеется, мой приезд на это никак не повлиял.
Наша квартира располагалась в кирпичной трёхэтажке. Двора как такового не было, в привычном для меня понимании. Крохотная детская площадка ютилась где-то за углом, а прямо перед домом у жителей были клумбы, огороды и фруктовые деревья. А из земли торчали люки погребов, где хранились запасы на зиму. Ни о какой весёлой шумной детской толпе не могло быть и речи. Казалось, что жизнь предстоит скучная и унылая.
Тоскливый реквием по уходящей юности
С переездом началась не просто новая жизнь, не похожая на прежнюю, но что-то изменилось и во мне самом.
И вот меня, второклассника, привели в новую школу, единственную в посёлке. Самое первое для меня открытие, пожалуй, было то, что учитель может быть добрым. Оказывается, можно учиться хорошо или плохо, либо вообще не учиться, и тебя за это никак не накажут, по крайней мере, в классе. Не наорут и не швырнут разорванной тетрадью в физиономию. Это было так непривычно, что в душе я тихо радовался таким переменам.
Будучи новеньким в классе, я на время превратился в экспонат для изучения. Мне кажется, это вполне нормальное явление, когда новый коллектив тебя хочет узнать поближе, рассмотреть и пощупать. Главное, чтобы не пытались разобрать и заглянуть внутрь. Этого я мог не пережить.
Так началась моя новая жизнь, совсем не похожая на прежнюю. Волей-неволей нужно было смириться с неизбежным, начать перестраиваться на новый лад, оставить прошлое и смотреть уже в будущее. Надо было срочно заводить себе новых друзей, чтобы не свихнуться со скуки. Единственной наградой было то, что можно теперь почти каждые выходные ездить к бабушкам. Благо, они теперь жили совсем рядом.
Дружба с ровесниками завязалась очень быстро. В таком возрасте дети обычно легко находят общий язык. Мы с мальчишками встречались возле школьной двери по утрам, чтобы толпой ввалиться в класс, а после уроков такой же толпой провожали друг друга домой. Живя ближе всех к школе, я умудрялся приходить домой самым последним. Надо же каждого обязательно проводить до самого подъезда.
Так получилось, что в классе я был самого маленького роста. Сам себе я напоминал того Рыжикова из «Электроника», или Чижикова (вечно забываю), который постоянно путался в ногах. На физкультуре я постоянно замыкал строй мальчиков и начинал строй девочек. Получалось, что рядом со мной стояла самая высокая девочка в классе. И когда учитель объявлял расчёт на первый и второй, то голос этой девочки для меня звучал где-то наверху. Зато очень удобно было маршировать в строю, зная, что никто не будет наступать на пятки. Вообще, в своём новом классе я ощущал себя лилипутом в стране Гулливеров.
А ещё в посёлке не было ни Дворца пионеров, ни вообще каких бы то ни было спортивных секций. Был стадион, но он был наполовину завален стройматериалами строящейся панельной пятиэтажки. Мне очень не хватало занятий спортом, я скучал по своей любимой гимнастике. Постепенно мои спортивные навыки терялись, а заниматься самому без тренера я не умел. Сказать, что никто в посёлке не занимался спортом, было бы неправильно. Отсутствие спортивной школы не мешало людям играть в футбол и волейбол, даже устраивать соревнования. Только всё это было не то. Видимо произошло то, о чём я говорил выше. Что-то изменилось во мне самом, а точнее, надломилось. Мне нужна была только моя любимая гимнастика с батутом, с коварным бревном, с брусьями, кольцами и нашей весёлой командой. Наконец, мне нужен был мой ржевский тренер.
Не помню с какого перепугу я решил, что стану вдруг музыкантом. Причин может быть несколько. Во-первых, наличие самой музыкальной школы, которая располагалась в дальнем крыле начальной школы. Во-вторых, музыку я вообще-то люблю, и мне было интересно даже просто взять инструмент в руки. Ну а в-третьих, надо же было себя наконец хоть чем-нибудь занять. Надо сказать, что об этом своём решении я жалею до сих пор. И дело даже не в преподавателях, хотя и в них тоже. Просто иногда надо вовремя передумать, переменить решение и выбрать более подходящее для себя занятие.
Долгие четыре года я тянул меха аккордеона, получая линейкой по пальцам, и с каждым уроком ненавидя бедный инструмент всё больше. Моя учёба напоминала тоскливый реквием по уходящей юности, исполняемый на испорченной волынке. Родители не разрешали просто взять и бросить музыкальную школу, значит, оставалось всячески саботировать эту каторгу. Тут моя фантазия работала на пределе своих возможностей. Я прогуливал занятия под самыми разными предлогами: болит живот или голова, запутался в расписании или перепутал дни. Если же меня всё-таки удавалось вытолкнуть из дома, то я мог просто дойти до школы, постоять возле двери и вернуться домой. Кое-как дотянув до выпускных экзаменов, я получил злосчастное свидетельство об окончании, засунул его в папку со всеми семейными документами и больше никогда не доставал. К счастью, музыку я любить не перестал, как бы учителя ни старались убить во мне эту любовь. И она давно стала неотъемлемой частью моей жизни.
Это всё было потом, а пока заканчивалась начальная школа, приближались летние каникулы. Учительница организовала в классе символический выпускной с чаепитием и дискотекой под магнитофон. И со слезами на глазах проводила во взрослую жизнь будущих старшеклассников. Из третьего класса мы дружно переходили сразу в пятый. Мне, конечно, пытались объяснить, что это было частью тогдашней реформы образования. Но я до сих пор не могу понять, как знания за четвёртый пропущенный класс смогли бы сами собой попасть ко мне в голову. И не переведут ли нас из пятого сразу в седьмой, потом в девятый класс? В общем, сюрпризов было ещё много.
Вот-вот должна появиться первая любовь
Жизнь на Кавказе – это, практически, тоже самое, что жить на курорте, без преувеличения. Летние каникулы становились более разнообразными. Рядом жила вся моя многочисленная родня: дедушки, бабушки, дяди, тёти, братья и сёстры. Совсем близко стало к морю ? всего несколько часов езды. Ещё ближе Кавминводы с нарзанными источниками и Большой Кавказский хребет, над которым возвышается красавец Эльбрус. Такой сильный контраст по сравнению с Поволжьем, что даже не поддаётся и сравнению. Конечно же, Ржев постепенно уходил в прошлое. Но не сам город, а та жизнь, что была у меня раньше, до переезда. Живя здесь, на Кавказе, мы стали чаще выезжать куда-нибудь семьями, да и просто собираться в одну большую дружную компанию. Я вдруг понял, что необязательно быть запертым на этом маленьком клочке земли под названием Рыздвяный. Частые поездки в Ставрополь и окрестности становились больше необходимостью, чем средством от скуки. И пусть простит меня посёлок, что он так и не стал для меня второй родиной, я влюблялся в Ставрополье целиком.
Лето, как всегда, пролетело мгновенно. Кто-то, наверное, всё-таки включает невидимый тумблер, и начало июня сразу превращается в конец августа. А так хочется уцепиться за последние летние денёчки и продлить хотя бы ещё на чуть-чуть летние каникулы. Загар давно перестал быть летним и недолговечным, так как темнеть я начинал уже в середине апреля. Кожа со временем приобрела постоянный смуглый оттенок, и я превратился в настоящего южанина. Солнца на Кавказе всегда много. И если Ржев навсегда запомнился своей зимней погодой и всем, что связано с этим временем года, то Ставрополье – это настоящее южное солнце.
Тёплых дней впереди ещё было много, но каникулы уже заканчивались, и нужно было снова собираться в школу. Сентябрь на носу. Я теперь пятиклассник, почти взрослый уже. Помню у меня была любимая книга «Мы в пятом классе». Это значит, что меня наконец примут в пионеры, и вот-вот должна появиться первая любовь, если верить книге.
Ритуал принятия в пионеры меня пугал лишь тем, что надо было клятву рассказать наизусть. То есть выучить то, что вообще ни в одной строчке не рифмуется. От этого волосы вставали дыбом. Я жутко волновался. А поскольку клятву пионера мы должны были рассказывать хором, небольшими группами, то я решил, что буду просто открывать рот на тот случай, если так и не смогу её выучить. Видимо, так подумали и все остальные. Поэтому на торжественной линейке под дружный смех всей школы зазвучало наше нестройное блеяние о том, что мы теперь пионеры и готовы быть всем и во всём примером. Разве кто-нибудь из нас в то время задумывался о каких-то высоких материях и светлых идеях коммунизма? Кто угодно, только не я. И не потому, что я не проникся идеей лозунгов о пролетариях и прочих идеологических атрибутах Советского Союза. Просто в моих, тогда ещё совсем детских, глазах всё это выглядело как ещё одно весёлое приключение. Вот и всё. К слову сказать, наш советский герб я по-прежнему считаю самым красивым.
Всё мероприятие закончилось повязыванием галстука, с которым у меня так и не сложились нормальные отношения. Дело было в том, что я никак по утрам не мог завязать этот злосчастный «правильный» узел. Даже пробовал надевать через голову, чтобы не развязывать. А к вечеру этот узел затягивался так, что желание было одно ? на нём же и повеситься. Безупречней всего на той линейке выступил барабанщик, за что честь ему и хвала.
Что касается первой любви в пятом классе, как у писательницы Людмилы Матвеевой, то в моём случае было всё более чем прозаично. Девчонки сами проявляли интерес к моей персоне, но не те, которые нравились мне. А те, которым я сам дарил знаки внимания, в мою сторону даже не смотрели. Вот такой пердимонокль. Я понимал, что дружить с девчонками как раньше, будет всё сложнее, потому что мы разные. И чем старше мы становились, тем разница была сильнее. Где-то в девчачьих дневниках остались мои анкеты, наброски, пожелания и рисунки. Кажется, есть даже стихи. Но всё это было хулиганством и детскими шалостями, не более. Настоящие чувства пришли гораздо позже, как и понимание смысла самих отношений. А пока что я носился по классу, как угорелый, уворачивался от мокрой тряпки, брошенной в мою сторону, и рисовал на доске Чебурашку. Да, именно Чебурашку. В общем, был обычным школьником. Первые чувства, отдалённо напоминающие влюблённость, пришли ко мне по прошествии лет. А моя будущая жена и вовсе только недавно пошла в детский сад.
Рождественский треугольник
Сюрпризы же начались следующим летом, после чего я это слово стал тихо ненавидеть. Вместе с новыми учебниками, которые и в макулатуру-то нести было стыдно, мне досталось учиться в совершенно новом коллективе. Точнее, несколько обновлённом. Всё дело в том, что руководство школы решило из трёх шестых классов сделать четыре таких же полноценных класса. Перетасовали все шестые классы как карточную колоду и из каждого класса, уж не знаю по какому принципу, закинули часть учеников во вновь созданный класс «г». Само собой, досталось и мне. Почему именно я? Чем я провинился в предыдущем классе? В общем, нужно было ко всему привыкать заново, уж в который раз. К слову, в этом «г» мне и предстояло доучиваться до самого выпускного. И на том спасибо.
Примерно в то же время состоялась наша поездка в Татарстан к маминым родственникам. Мы, двумя семьями, во главе с бабушкой, на комфортабельном самолёте АН-24, который, спасибо, не развалился, прогрызая небесную твердь, кое-как долетели до аэропорта Набережных Челнов. После посадки головы у всех гудели как турбины того самолёта. В аэропорту нас встретил мамин родственник на старенькой «Ниве», в которую мы набились как селёдки в банку, и с ветерком, шутками и прибаутками домчал нас до города.
Не вдаваясь в хитросплетения родственных связей, скажу лишь то, что наша родня в Татарии ничем не отличалась от нас. Такие же дяди и тёти со своими детьми примерно нашего возраста. А троюродное родство для меня всегда было тем же самым, что и просто хорошее знакомство.
Набережные Челны мне казались большим промышленным городом, стоящим на реке Кама, с широкими проспектами и довольно интенсивным движением. Каждое утро примерно в пять часов я просыпался под весёлый звон трамвая. Он, словно нарочно, проезжая под нашими окнами, начинал трезвонить. Было лето, поэтому спали с открытыми окнами. Город просыпался очень рано.
Из Набережных Челнов было решено по реке плыть в село Три Озера, где родилась мама и её сёстры. На катере на подводных крыльях путь лежал через шлюзы из Камы в Волгу. Местные до сих пор спорят, пытаясь друг другу доказать, что именно Волга впадает в Каму, или наоборот. Проплывая мимо живописных окрестностей двух рек и огибая многочисленные острова, катер причалил наконец к пристани. До места ещё предстояло добираться на автобусе. Село нас встречало редкими деревянными хатёнками, мимо которых мы шли по пыльной просёлочной дороге. Мама с бабушкой само собой предавались воспоминаниям, рассказывая о людях из своей прошлой, мне неведомой, жизни в Трёх Озёрах. Мне же гораздо интересней было посчитать сами озёра. Их как раз было ровно три. Значит название всё ещё соответствовало действительности. Я был доволен этим открытием. А сейчас я с удивлением сделал ещё одно открытие – оказывается, село Три Озера какое-то время называлось Рождественское. Так получилось, что рождество сопровождает меня повсюду в течение жизни: Ржев, Рыздвяный – Рождество, Три Озера – Рождественское.
Погостив у родственников трёхозёрцев и насобирав большую корзину белых грибов, мы отправились в дальнейший путь, который лежал в село Танкеевка. Историю происхождения названия Танкеевки я так и не смог найти, зато ассоциации напрашивались сами собой. Асфальтированной дороги между сёлами Три Озера и Танкеевкой, видимо, не было, потому что нас повезли по дороге грунтовой. Сама дорога выглядела так, словно недавно здесь была бомбёжка. К тому же, накануне прошёл сильный ливень, и поездка превратилась в ралли по бездорожью. Погостив немного у танкеевских родственников, мы решили, что пришла пора возвращаться в Набережные Челны, а оттуда уже к себе домой.
Назад уже добирались поездом через Москву. В принципе, для меня подобная дальняя поездка не была первой. Но именно она дала мне понимание того, что горизонты можно и нужно расширять, что границы зачастую существуют только в нашей голове. А ещё я понял, что СССР был не просто самое большое государство на карте мира. Он был огромен во всех отношениях, вмещая в себя множество народов и культур, абсолютно всех природных зон, какие только существуют на планете. Я ещё помню картинку в детском атласе, где были изображены народы союзных республик в национальных одеждах. Реки, горы, пустыни, бескрайняя тайга и бесконечно далёкий Владивосток. Разве хватит одной жизни, чтобы побывать в каждом уголке нашей необъятной родины?
Может водку сразу выпить?
Однажды как-то вечером по телевизору шёл фильм-катастрофа про большой пассажирский самолёт, который на протяжении всего фильма пытался упасть и разбиться, а ему всё никак не давали этого сделать. Вдруг, посреди кадра, появилась какая-то напуганная тётка и начала вопить, что телестудию «Останкино» и её саму кто-то пытается захватить. Потом опять этот злосчастный самолёт продолжил борьбу с гравитацией. Всё происходящее вызывало весьма смешанные и непонятные чувства. Фильм постоянно прерывался какой-то суетой в телестудии. Это продолжалось очень долго. Становилось немного жутковато.
Буквально через несколько дней с экрана телевизора объявили, что СССР больше не существует. С советского герба союзные республики посыпались как осенние листья, а на месте изображения планеты Земля появился грозный орёл с двумя головами, которые смотрят в разные стороны и показывают всем язык. Люди вдруг снова стали господами, как при царе. Разве что крепостное право не вернули. Так получилось, что тот падающий самолёт в итоге кое-как смогли спасти, а вот страны, в которой я родился, не стало.
Наступили грозные девяностые годы. Время, которое запомнилось для меня лично двумя страшными словами: «дефицит» и «реклама». Как-то разом с магазинных полок исчезли все основные товары – еда и одежда. Государство ввело для населения карточную систему. Само собой разумеется, я в то время даже не пытался вникать в хитрости тогдашней экономики. Ну карточки и карточки. Вроде как деньги, но обменять их можно лишь на то, что в самих же карточках и указано. И это было лишь полбеды. Вместе с карточками появились длиннющие многочасовые очереди.
В то время бытовал такой анекдот:
«Приходит маленькая девочка в магазин отоваривать карточки. А у неё карточки были только на водку и на мыло. И говорит продавщице:
– Дайте мне пять бутылок водки и две упаковки мыла.
– А не тяжело ли тебе, ребёнок, будет всё это нести? – спрашивает продавщица.
