– О, французский, – в детскую без стука заглянул Савелий Филимонович. – Я тоже немного знаю этот язык. То здесь слово услышишь, то там подхватишь. Мария Ильинична, не напомните, как переводится кюль[4 - Cul (фр.) – жопа.], а то что-то я запамятовал?
– Кюль, кюль, – тут же подхватили новое слово Вера и Лека.
– Я не знаю, что оно означает, – смогла лишь ответить Маша, чувствуя, что краснеет до корней волос.
– Жаль, – топтался в дверях Савелий Филимонович. – А то мой знакомый недавно сказал одной барышне, что у нее un gros cul et de gros seins[5 - Большая жопа и большие сиськи (с фр.).]. Барышне это так понравилось, она смеялась до упаду. Что бы это могло значить?
– Н… не знаю, – упорствовала Маша.
– Жалко, – ответил Савелий Михайлович и наконец ушел.
Он постоянно пытался сказать Маше какую-то скабрезность и ожидал, что она оценит это и рассмеется. Однажды он даже показал ей коллекцию своего лубка. Стоя к ней неприлично близко, он листал отпечатанные на дешевой бумаге листы, среди которых, помимо басен и анекдотов, встречались и довольно откровенные сцены с полуголыми женщинами и развратными мужчинами. Маше стало так дурно, что, неловко завершив разговор с Савелием Филимоновичем, она поспешила наружу, во двор, где жадно вдыхала холодный колючий воздух, пока он не разогнал липкий сладковатый запах у нее в носу и во рту.
Тем же вечером она услышала из гостиной женский хохот, дверь была приоткрыта, и в щелку она увидела, как Савелий Филимонович показывает тот же альбом Евдокии. Она хохотала и прижималась к нему всем телом. Вздрогнув, как будто она увидела что-то мерзкое, Маша поспешила в свою комнату.
* * *
Холодна и глубока
Течет Смородина-река
Маша спала, и снился ей сон. Во сне она видела девушку – не красавицу и не дурнушку, явно крестьянку. Ее черные волосы были растреплены, заплаканные глаза напоминали провалы. На ней был сарафан и старенький шушун, перевязанный пояском. Она шла напрямик через лес, не разбирая дороги. Раздался шум воды, деревья словно раздвинулись, и девушка оказалась на крутом берегу быстрой реки, через которую был перекинут крепкий деревянный мостик с перилами.
Я нага, и я боса
Расплелась моя коса
Девушка направилась к мостику, так и эдак пыталась она подняться на него, но у нее ничего не получалось, словно неведомая сила не пускала. Но ей зачем-то очень нужно было попасть на другой берег.
Я молвы не убоюсь
От серпа не уклонюсь
Тогда она спустилась к самой кромке воды, собралась с духом и, не разуваясь и не снимая шушуна, шагнула в холодную воду. Вода поднималась все выше, но она упорно шла вперед, даже когда ее волосы, словно водоросли, закачались на поверхности, даже когда ее макушка скрылась под водой…
На смерть или на живот
Перейду Калинов мост
«Ульяна!» – раздался душераздирающий женский крик, от которого Маша резко проснулась.
Но все было тихо. Болезненная сентябрьская луна заглядывала в окно, освещая комнату белым светом. Маша выглянула на улицу: во дворе было тихо и темно, с улицы виднелся зажженный фонарь, так что можно было еще спать. В комнате было тепло, однако Маша почему-то почувствовала озноб. Шепча слова молитвы, она вернулась в постель и накрылась одеялом с головой. Но стоило ее голове коснуться подушки, как Маша снова заснула, и сны ей до утра снились легкие и приятные.
* * *
Маша любила гулять с Верой и Лекой. Они выходили со двора и шли по мостовой вперед, пока она не заканчивалась, а затем сворачивали в рощу. Здесь росли молодые деревца рябины, липы, березы, каштана. Их тонехонькие облетающие ветви трепыхались на ветру, опавшие листья золотым ковром лежали на земле. Вера и Лека бегали, искали на земле каштаны и не успевших заснуть на зиму лягушек, которых тут водилось в изобилии из-за бурного ручья. Маша боялась, что дети могут промочить ноги, и не разрешала им подходить близко к воде. Еще одной причиной было то, что на другом берегу ручья часто гуляла гувернантка с детьми помещиков Атласовых – двумя мальчиками возраста Веры и девочкой помладше. Гувернантка была немного старше Маши, и Маше очень хотелось с ней познакомиться. Однако гувернантка не подходила и не заговаривала с ними, а если дети заглядывались на Веру и Леку, спешила увести в другую часть рощи. Вид у нее при этом был сконфуженный, и Маша догадывалась, что это помещики не хотят, чтобы их дворянские дети водились с детьми купеческими. Маше было обидно, потому что Вера и Лека стали бы им отличными друзьями. Однако она помнила, что и ей с сестрами в детстве было запрещено играть с деревенскими ребятами, они могли только смотреть в окно на пробегавших мимо их дома детей в пестрых рубашонках, которым, казалось, было так весело играть всем вместе в прятки, лошадок и догонялки. И как здорово было бы ей иметь в этом городе хоть одного человека, равного ей по положению и по кругозору, с которым можно было бы дружить, рассказывать о своих бедах и надеждах. Но, видно, дружбе между гувернантками было не суждено случиться.
* * *
Однажды вечером, уложив детей спать, Маша обнаружила, что в кувшине, стоявшем на умывальнике, нет воды, и спустилась вниз в людскую. Ей практически не доводилось там бывать. Сейчас, когда купец и купчиха легли спать, а Глафира занималась чем-то в другой части дома, слуги, почувствовав немного воли, собрались у самовара. Они не смели пить хозяйский чай или есть баранки, они просто сидели в людской – кто у стола, кто просто на табуретке или даже на корточках, привалившись спиной к теплой печке, а кто и просто на полу, и разговаривали или прислушивались к разговорам других. Женщины шили. Мужчины курили трубки. В людской было дымно и душно, хотя окошко было распахнуто. Но все затихло, когда в дверях появилась Маша. Она чувствовала себя странно и не знала, как себя вести с этими людьми. Они были гораздо ниже ее по положению, но то, что купец платил жалование и им, и ей, словно стирало какие-то границы между ними, уравнивало их, с чем ни Маша, ни слуги не хотели мириться. Вот и теперь никто не встал почтительно перед Машей, потому что она не была хозяйкой, однако все ждали ее слова: она могла разрешить им продолжать вести беседы или приказать разойтись, и они беспрекословно послушали бы ее.
– Мне бы воды, – тихо сказала Маша, показывая на свой кувшин.
– Я налью, барышня, – дворник Панкрат поднялся с трехногой табуретки и протиснулся через других слуг к ведру с водой, которое стояло у печи.
В людскую, потеснив Машу, вошел возница, принеся с собой запахи пота и конюшни.
– Фи, – тут же сморщила нос Евдокия, – только сегодня здесь убрала, так снова проветривать!
– Извини, что от меня не пахнет цветами, – едко ответил Федор. На нем был его неизменный зипун, на рукаве которого теперь зияла прореха. – Рукав совсем оторвался, кто б зашил.
Он смотрел на Евдокию, а она смотрела прямо перед собой.
– Попроси у Глафиры нитки. Я тебе что, сестра али жена? Сам порвал, сам и залатаешь!
Возница побледнел и вышел вон, а Панкрат набрал воды и отдал Маше полный кувшин. Маша взяла его и отправилась было к себе в комнату, но увидела стоявшего в сенях сгорбленного возницу. Вид у него был такой отчаянно-грустный, что Маша не смогла пройти мимо.
– Федор, – сказала она вполголоса, чтобы ее не было слышно из людской. – Ты не расстраивайся из-за зипуна. Хочешь, я зашью?
Маша не хотела зашивать его зипун, этот зипун насквозь промок от его пота, впитал уличную пыль, лошадиный дух и навоз, Маше становилось дурно от одной мысли, что ей придется прикоснуться к этой вещи. Однако это была единственная помощь, которую она могла предложить.
– К чертям зипун, – сказал в сердцах Федор, но тут же обернулся и забормотал: – Извините, я не имел в виду… я не должен был…
– Тебе же платит жалование Филимон Михайлович, разве нет? Скопил бы денег и давно купил бы новый зипун, – предложила Маша.
– Не могу, уже больше года отказываю себе во всем, откладываю каждую копейку…
– Да на что?
– Мне много нужно, двести рублей. Евдокия сказала, что пойдет за меня, если я ей двести рублей принесу. С тех пор я коплю. Только ей, кажется, все равно, – жалобно добавил Федор. – Она все на Савелия Михайловича смотрит. А он поступит с ней, как с собакой, надоест – и сапогом по морде… Вы тоже засматриваетесь на Савелия Филимоновича? – спросил вдруг Федор. – Что она в нем такого нашла?
– Он похож на лягушку с рыжими усиками, – неожиданно для самой себя сказала Маша и тут же обернулась: не подслушивает ли их кто. Но ее слова, казалось, обрадовали Федора – он впервые за вечер улыбнулся.
– Спасибо, Мария Ильинична. Иногда здесь так тоскливо становится. Думаешь: может, и правда Березова прокляли, а нас всех вместе с ним.
– Кто проклял? – спросила Маша.
– Есть здесь одна сумасшедшая старуха. Иногда приходит к дому и ругает Филимона Михайловича на чем свет стоит, желает смерти, проклинает его до седьмого колена. Сколько раз ее прогоняли со двора, только, думаешь, унялась, так нет, через несколько месяцев снова приходит и визжит почем зря.
– А почему? Что ей сделали?
Федор посмотрел на нее и с неохотой ответил:
– Разное болтают. Только не нашего это ума дело.
* * *
Маше снились лягушки. Толстые, склизкие, они выползали из-под фундамента дома Березовых, заполняли собой внутренний дворик, шлепали голыми пузами по брусчатке. Маша проснулась больной и усталой. Она почти ничего не съела на завтрак, а ко времени, когда начались уроки, у нее разболелась голова.
– Жил-был добрый царь Матвей; Жил с царицею своей[6 - Начало сказки В. А. Жуковского «Спящая царевна».], – читал по слогам Лека. Вера, которая читала быстрее брата, обогнала его на пару страниц.
– Кто такая чародейка? – спросила она.
– Погоди, я дотуда еще не дошел! – возмутился Лека. – Не говорите ей, Мария Ильинична, подождите!
– Чародейка – это ведьма, ведунья, – отвечала Маша, ей не нравилось, что Вера зазнается и дразнит брата, но пока не нашла способа остановить это. – Пока Лека читает, выпиши непонятные слова в тетрадку, а потом мы их разберем.
Вера надулась и заболтала ногой, зная, что этого нельзя делать на уроке. Маша открыла было рот, чтобы сделать ей замечание, но тут с улицы раздался громкий женский визг, и все трое подскочили к окну. Во дворе худая, одетая в черные лохмотья старуха трясла руками и кричала, слуги Березова ошарашенно стояли как вкопанные и наблюдали. Вой старухи было сложно разобрать, но постепенно он начал складываться в слова:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70740526&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Vache (фр.) – корова.
2
Poulet (фр.) – курица.
3
Chien (фр.) – собака.
4
Cul (фр.) – жопа.
5
Большая жопа и большие сиськи (с фр.).
