– Еще их называют волноломами, но чаще волнорезами, – добавил старик.
– Интересно, а от цунами они тоже спасают? – посмотрел я через плечо на обоих.
Взгляд Михаила Александровича был прикован к моей стене так, как будто он что-то вспоминал, смотря сквозь неё:
– От цунами? – усмехнувшись, переспросил старик, оторвав взгляд от стены, – Нет. От цунами, может спасти только чудо. Слышал, наверное, иногда говорят «чудом спасся»?
Я утвердительно качнул головой, и старик продолжил:
– Вот Коля, стихия она во сто крат, сильнее человека, да и всего что он построил. Как там у Пушкина то: «Ветер, Ветер ты Могуч!..».
Строчку Александра Сергеевича старик произнес многозначительно, подняв указательный палец вверх. Посмотрев по направлению пальца, я ничего там не увидел, ветра сегодня не было, туч тоже.
– А вы видели Цунами? – спросил я его, обернувшись на громкий рев моторной лодки, проплывшей не далеко от берега.
– Цунами, слава богу, нет, – ответил старик. – Но, в море бывает много чего, что может навредить похлеще цунами. Хуже всего не подготовленные матросы, бывает таких дров наломают, что похлеще бури.
– Понятно, – протянул я и отвлёкся от нашей беседы на громкий рев моторной лодки спасателей, проплывшей не далеко от берега.
Глава 3.
От бортов лодки отошло пять или шесть волн и угрожающи двинулись в направлении моей стены. Подойдя поближе, чтобы все рассмотреть и, если будет необходимо, быстро устранить разрушения, я в ожидании замер. Волны были не очень большие и стена справилась с ними просто отлично! Только песок смыло, оголив камни с внешней стороны и все. До рва вода даже не добралась.
– Ну что устоял твой маяк, – старик, посмотрел на мою башенку.
– Ага, – радостно ответил я и пояснил – Только это не маяк, а замок.
– Больше похоже на маяк, – не согласился старик. – Один, на холме, чтоб предупреждать об идущие корабли о приближение к берегу.
– А может и маяк, – согласился я. – Какая разница что это, главное, чтобы выстоял.
– Это да, но, там вон большие идут, – старик указал взглядом в сторону надвигающихся на нас волн, от уже прошедшей за это время баржи.
От нее на берег по водном гладе начали ползти три или четыре бугорка. С берега они казались не большими, но я знал, что это только издалека.
– А вы в каких морях бывали? – сам не зная зачем поинтересовался я.
– А ты, Николай, какие знаешь? – переспросил он меня с интересом.
Я начал перечислять:
– Черное море, на него мама хотела съездить в отпуск, но пока не получается. Потом Каспийское, про него мне из рассказывала бабушка, она там с дедушкой какое-то время жила в городе Баку. И средиземное море – его я помню передачи «Вокруг света».
– Молодец, – сказал старик. – Из тех что ты назвал, я был в Черном и Средиземном. А об Эгейское море слышал?
– Нет, – помотал я головой.
– На флоте служили, Михаил Александрович? – заинтересовался нашей беседой отец.
Старик повернулся к нему и усмехнулся:
– Да я и сам не знаю толком. Жизнь как-то так сложилась, вроде служил, а так подумать, как будто и нет. Но вот сегодня орден вручили. Уже лет так наверно пятьдесят прошло с тех времен. А тут представляете, в пятницу позвонили из дома Правительства.
Он обернулся, и показал пальцем на стоящее на горе красивое белое здание, расположенное на площади Славы.
– Говорят: «Приходите, Михаил Александрович, мы тут архивы разбирали, и вот, нашли пропажу». А я как раз сегодня сюда собирался, посмотреть лавки-то здесь поставили или нет, не люблю на тряпках загорать.
Повернувшись, Михаил Александрович вынул из-под штанины лежащих на лавочке брюк красную коробочку, раскрыл и показал отцу. Я тоже подошел поближе посмотреть и увидел в руках старика красную звезду. В центре у нее был серебряный незавершенный круг похожий на подкову, в котором стоял солдат с ружьем, а под кругом располагались серп и молот. На солнце ее рубиновые концы сияли самым красивым красным цветом на свете.
Все также усмехаясь Михаил Александрович продолжил:
– Я сначала подумал шутка, а потом думаю кому шутить-то? Все шутники-то померли давно, – старик закрыл коробочку, ее магически манящий свет исчез, и он аккуратно убрал ее обратно.
Отец посмотрел на старика, поджав губы, и когда они встретились взглядом спросил:
– Сколько ж вам лет?
– О… – протянул старик задумчиво, посмотрел куда-то в даль и добавил, – Мне уж восемьдесят девять лет. Я родился ровно в одна тысяча девять сотом году, в январе. Я еще при царе жил, до революции.
– Ого! – удивился папа, – а вам столько и не дашь.
– С молодости засолился, – расплылся в улыбке старик.
– Это где это вы столько соли нашли?
Глава 4.
– Родился-то я в городе Ейске, на Азовском море. Дед мой туда перебрался еще в тысяча восемьсот коком-то году. Сам город и порт тогда только строить начинали, это мне отец рассказывал, царство ему небесное. Мы в поселке жили, в своем доме, прямо почти на косе, значит. Я, брат старший и мать, – старик повернулся к оцту, и положив руку на спинку лавки продолжил. – У отца две лодки были свои, они с дядькой Гришей и братом моим рыбу ловили, а я помогал. Потом эту рыбу амбарщикам местным на склады продавали или прасолам. Прасолы в основном к зиме ближе начинали ездить из Таганрога и Ростова.
– А кто это «прасолы»? – спросил я старика, услышав не знакомое интересное слово.
– Это, – старик задумался, почесав затылок, – это Коля, когда у тебя товара много и здесь он уже никому не нужен, а в другой город везти, нет на чём. Вот и сдаешь свой товар такому человеку только по дешевле, а он в другой город его везет и продает там подороже. Так и зарабатывает.
– Спекулянт что ли? – выдвинул я предположение, рассмешив одновременно отца, старика и маму, которая обернулась и легла на спину накрыв шляпкой лицо.
Закончив смеяться, подтвердил старик и обернувшись к отцу продолжил:
– Получается так, а рыбы там было действительно море. Кефаль, сельдь, осётры вот не поверите тоннами ловили и продавали. Амбары зимой, те что городские, да краев забиты были. Помню дома пока рыбу чистишь, мать икры наберет и на сковороду. О, это было лучше всех конфет, – старик даже причмокнул. – В общем жили мы не плохо. В училище начальное я там ходил, да и все детство, можно сказать на море, да под парусами. Когда мне десять было, осенью, сестра родилась Катей её назвали. Крикливая до ужаса, дома как хвост за мной ходила по всюду. Давай играть, давай играть, как заведенная твердила. Я ей всяких кукол постоянно мастерил только бы отстала, хоть на минуту.
– Детство, оно всегда прекрасно, все интересно, все ново, воображение играет, – соглашаясь со стариком сказал отец.
Старик, выслушав эту мысль, повернулся и взял из-под одежды бутылку с водой, открыл её и отпил несколько глотков. К этому моменту волны от баржи подошли к берегу. Они были гораздо больше первых, но и в этот раз камни устояли. Вода, переливаясь через них только лишь наполнила ров, не повредив моего замка. Я радостно припрыгнул несколько раз, напевая под нос выдуманную мной победную мелодию.
Дальше я решил продолжить работу рядом со стеной. Выкопать большую яму, чтобы в нее залилась вода и получился бы не большой бассейн. Чтобы слышать продолжение рассказа Михаила Александровича копать решил возле лавки.
Глава 5
Михаил Александрович убрал бутылку и продолжил:
– Потом, когда мне двенадцать было, брата в армию призвали, на флот в Одессу. Помню, как он радовался. Волновался конечно, но светился прям. Попал на канонерскую лодку «Донец». Батя тоже за него рад был, письма от него нам постоянно перечитывал. Года через два, когда мне почти четырнадцать было, я решил, в наш порт на буксир пойти работать. Отец нам с братом всегда говорил: «Смотрите ребята, под парусом ходить вы умеете. Рыба никуда из моря не денется, на ваш век хватит. Вот только надо оно вам или нет это думайте сами. Я вас убеждать, да неволить не стану».
Порт у нас был большой. Через него много чего вывозили, да привозили. Помню названия первого буксира куда меня взяли «Слава моряка!». Спасибо отцу это он договорился. Меня туда сначала как ученика взяли к механику. На буксире частенько что-нибудь ломалось. Так что очень быстро я не только устройство парового двигателя, но и весь буксир до винтика знал и починить мог. Потом даже калымить начал, инструментами своими обзавёлся и кому где что помочь – только позови. Не бесплатно конечно.
Ну а в свободное время, хоть его и мало было, отдыхали о-го-го…Старик вдруг замолчал, посмотрел на меня, потом на отца и усмехнувшись добавил:
– Штормило нас по полной.
Глава 6
– Это получается уже революция была близко? – спросил отец.
Старик, нахмурившись, поежился будто бы замерз и с грустью продолжил вспоминать:
– Нет, это только война начиналась. Помню не верили сначала, что она начнется. Дядька с батей все спорили дома, только об этом и говорили. Да и весь порт гудел, война, будет, не будет. Ну, а как со станиц казаки пошли, да кругом лозунги зазвучали: «За веру!», «За царя!». Так и ясно все стало, что будет. Верили конечно, что сейчас мы их, одним махом сметем. Тем более силищу такую собрали… А тут как в сентябре новости, да слухи из Пруссии пошли, что наших там совсем разбили, страшновато стало. В порту больше стало грузовых кораблей, а прогулочных пароходов меньше. Людей отдыхающих как будто ветром сдуло. На море-то вроде спокойно было, никто не стрелял. Турки в войну сначала-то не вступали. Мы еще думали, хорошо, что Гришка брат мой, его как дядьку звали, на корабле да возле порта, а не в окопе. Ну, а потом все одно к одному пошло. В октябре турки тоже в войну вступили, без объявления. Они ночью хитростью на двух кораблях прям к Одессе подошли. «Донец» как раз на входе в гавань стоял. Сначала на «Донце» думали, что свои идут, а потом, когда увидели, что это чужие, уже поздно было. Торпедой им прямо в носовую часть, туда где котельная, они сразу и затонули носом. Тридцать человек погибли и брат вместе с ними. С утра ходили слухи, что их потопили. Потом портовый начальник все подтвердил. Отец его просил имена запросить убитых с «Донца», чтобы точно знать. Ему список по портовой связи передали. Так мы узнали, что брат погиб. Похоронили их всех в братской могиле, на городском кладбище.
– Соболезную, – не громко сказал отец.
Михаил Александрович моргнул, потом выпрямил спину ненадолго и опять ссутулился:
– Да уж сколько времени прошло. Батя конечно сильнее всех переживал, дней пять вообще молчал. О чем думал не знаю. Мать ревела. Катюха тоже все чувствовала, она нас всех по-своему успокаивала, по-детски. Родители сразу хотели на могилку съездить, но не получилось война уже совсем разгорелась. В морях мины начали ставить. Некоторые из них с якорей срывало, и они там плавали свободно. Наткнёшься на такую и поминай как звали. На железной дороге стало больше эшелонов с военными, да провизией. Начали появляться сербские беженцы, даже пленных австро-венгров к нам на работы привозили. Слухи шли, что еще с Польши идут обозы с людьми, что больных среди них много, и корью, и холерой. Но тут бог миловал, до нас не дошли.
Старик тяжело вздохнул и продолжил:
– Порт гудел. Рабочих меньше стало, а работы больше. Оно и понятно – война. Нам только успевай, трудились почти без выходных и в ночь, и в день. Мне хоть и всего пятнадцать исполнилось я уже буксиром управлять умел, рулевого подменял. Уставал конечно очень, но и мыслей страшных поменьше в голове было.
Старик усмехнулся:
– Раз как-то летом мать говорит, что у ее подруги дочь, глаз на меня положила, вроде нравлюсь я ей. А я ее пару раз видел всего, девчонка вроде симпатичная. Ну и через мамок договорились в городском парке встретиться, погулять. Значит я со смены пришел отмылся. Мать мне все мое парадное нагладила. Нарядный, одно слово жених. Пришел заранее, сел на лавочку, у которой договаривались встретиться. И так хорошо мне стало, вечером жара спала, ветерок с моря обдувает. После порта в парке тишина. Катюша с куклами да играми не достает. Я на спинку скамейки откинулся и через минуту уснул. Сон помню какой-то хороший снился. Просыпаюсь уже ночь почти, батя меня за плечо трясёт, смеется, говорит: «Вставай, алкаш нарядный, домой пошли спать». Я глаза вытаращил не пойму ничего. Почему я алкаш? Сколько время? По дороге-то он мне рассказал, что эта подруга пришла, видит я сплю. Нет бы разбудить, ну мало ли? Так она обиделась, сама додумала, что я по дороге где-то напился и ее красоту не дождавшись, уснул. Развернулась и со слезами домой, нажаловалась матери. Та пошла к моей, говорит: «Безобразие, ваш там пьяный», чуть ли не с бутылкой в руке спит. Придумала, что видели меня у деда Фрола, это наш местный самогонщик был. Он у военных фильтры от противогазов покупал угольные и через них значит самогон свой фильтровал. Говорил: «Высокой очистки продукт!». Мамка конечно сразу не поверила, что я такое учудить мог и отца попросила меня забрать… Вот женщины? Да? – посмотрел старик на отца прищурившись. – Чуть что, сразу пьяный! Как будто мужики трезвые уснуть не могут!
– Да, – согласился отец, сказав это специально громко и протяжно, так чтобы мама услышала.
Мама не громко засмеялась и снова перевернулась на живот. Тут и я решил рассказать о такой девочке из класса:
– А у нас Марина такая в классе, – обернулся я к лавочке. – Она перед каждой контрольной говорит, что Федька или Сашка решить задачи не смогут и за нее двойку получат. Особенно если диктант по русскому языку. А еще придумывает всякие глупости.
«Вот», «да, да», – кивая с серьёзными лицами, в голос, согласились со мной отец и старик.
– У вас, прям, митинг тут начался! – рассмеявшись, подняла голову мама.
Старик с отцом одновременно засмеялись, потом Михаил Александрович снова достал бутылку с водой и отпил из нее.
Папа подошел к покрывалу и, тоже взяв из пляжной сумки бутылку с водой, сел на место.
– Держи, – протянул он мне первому.
На пляже становилось все жарче и жарче. Вода была прохладной, сделав несколько больших глотков, я не почувствовал, что напился и не заметил, что выпил уже половину.
– Ты мне-то оставь, водохлёб самарский, – пошутил отец.
Глава 7
– Митинг, – вдруг еще раз усмехнулся старик на мамину шутку и посмотрев на отца, продолжил. – Шутка не шутка, а они вот так и начинались. Да… Сначала три человека собралось, потом девять. Мне уж шестнадцать было. В городе стало как-то, хмуро что ли? Да и новости к нам приходили одна страшнее другой. Телевизора-то не было и вот один рассказал, другой пересказал. А что там на самом деле происходило, ни первый ни второй не знает.
Старик небрежно махнул рукой:
– То слышали, что забастовки начались и в Каспии, и в Черном море. Потом в Черном море корабль госпитальный «Портюгаль» затопили немцы с подводной лодки. Сто человек погибло! Главное это плавучий госпиталь был, с красным крестом. По ним не должны были бить… Но, там уж кровь рекой лилась. Немцы и города с дирижаблей бомбили. Один такой говорили над Англией сбили. Он пять тон бомб вез. Ну, а из хороших новостей тогда помню писали летом Брусилов, который своим прорывом, пленных взял под четыреста тысяч. Мы уж думали сейчас война закончится. Только главная война для России не на фронте, а дома начиналась. Начали уставать люди от войны. Вот тогда и начала трещать держава наша. Не без помощи конечно заграничной. Стычки, стачки, листовочки делали свое дело, разжигали пламя. Зазвучали кругом вопросы: «С кем ты», «Да кто ты»? Батя даже начал с дядькой обсуждать, чтобы собраться нам отсюда и перебраться на полуостров в Керчь или в Симферополь. Бросить все конечно тяжело, вот так сразу. Дядька батю успокаивал, говорил: «Чего бояться-то, кому мы нужны? Нас простых рыбаков, да работяг никто не тронет. Что с нас взять? Нечего». Так вот они, наверное, год и проспорили. Потом уже в семнадцатом, с начала в марте телеграф пришел, и мы узнали, что у нас в стране теперь какое-то временное правительство. Людям-то непонятно было, что значит «временное»? Следом осенью заговорили, что теперь у нас вроде как Республика. Ближе к зиме начались разговоры, что нужен нам в городе «революционный комитет». Матросы начали на берег сходить. Оружие начали завозить. Пошли слухи что будут создавать «Ейский революционный батальон». Вот как отец про батальон услышал, так он и решил все окончательно. Помню он вечером нас собрал всех в комнате, дядьку тоже за стол посадил и говорит: «Значит так, слышать от вас ничего не хочу. После завтра по утру, ты Миша с матерью и Катюшей сядете на транспортник, который сегодня пришел. Миш ты видел его?» Я первый раз тогда видел отца таким серьезным. Видно было, что ему и самому-то не по себе, от того, что он говорит. Поэтому на его вопрос я только приоткрыл рот, а мать ойкнула. «Я уже договорился, что бы вас взяли. Он идет в Крым, но остановиться в Керчи, вот там и сойдете. Как только сойдете, так сразу найдите там гостиный двор. Ты Мишка инструменты свои возьми и на следующий день в порт иди, по поводу работы поспрашивай. Говорят, им там тоже люди нужны. Сегодня вещи соберите. С собой возьмите только теплое и еды на пару дней, а я на лодке остальное заберу». Ну мы опешили, сидим молчим глаз по полтиннику. «Дядька вдруг как засмеется: «Вот это», – говорит, – «ты шутить брат!». У бати на лице ни один мускул не дрогнул. Он на него посмотрел так, что дядька сразу смеяться перестал: – «Тебе», – говорит, – «Гриша я указывать не могу, у тебя своя голова и жена, ты сам решай. Да и позицию твою я знаю, сто раз слышал. Только вот, что я тебе последний раз скажу, да спрошу. Против кого они здесь батальон создавать планируют, да оружие сюда тащат, ты думал? Фрицев-то тут и близко невидно. Говорят, землю сделают общей, продовольственные отряды какие-то? А ты видел, чтоб казаки свою землю да скотину, кому- ни будь просто так отдавали? Я не видел! И не слышал! А вот то, что они с шашкой на коне могут, это я слыхал. Так что если хочешь, оставайся. Только здесь по середке, между теми да этими жить не получиться. Они, когда столкнуться и тебя сомнут». Дядька я помню встал, только уже с совсем грустным лицом. Понял, что все решено и батю не переубедить, посмотрел на нас всех, говорит: «Поживем увидим. Вам если помочь что собрать нужно будет, говорите».
Глава 8
– Вот так мы все и оставили в Ейске. Ранним утром прибыли в Керчь. Это было моё первое путешествие. Порт и город с воды мне показались, какими-то сказочными. Белый каменный дворец с колоннадами на холме, как в Греции. Я такого конечно раньше не видел. Гора Митридат с часовней на вершине, к которой вела широкая лестница. Развалины древнего города. Мне тогда казалось, что вот тут, наверное, и жили древнегреческие боги. Вы не бывали там? – спросил отца старик.
– Нет, – улыбнувшись, ответил отец.
– Все! В следующем году, едем смотреть на Митридат! – Вдруг давая сама себе обещание, да так, чтобы все мы были свидетелями, перевернувшись на бок сказала мама.
– Я, за! – согласился я с мамой и посмотрел на отца.
– Хорошо, Митридат так Митридат, – спокойно утвердил наш план отец.
