– Соседка, Нина.
– А, знамо, знамо… Красивенькая такая, как куклёнок, да?
– Она самая, – подтвердил, не отводя глаз от ребенка. – Куда!? – снова окрикнул, когда она подошла к емкости с водой. – Не лезь в чан! Бинт же намокнет!
– Влюбился чё ли? – пожилая женщина просияла, словно узрев какую-то истину, хрипло засмеялась, оценивающе стрельнув в него голубым, выцветшим от старости, взглядом.
– Господи, ба! Как скажешь, хоть стой, хоть падай. Ей шесть лет всего! – от неожиданного и до абсурдности неуместного вопроса его глаза превратились в два бездонных синих озера.
– Я-то сижу, далеко гляжу.
– Ты посмотри, а!? Еще и не слушается, зараза такая!
– Тут и очки-то не надобны, – промурлыкала себе под нос женщина. – Под два метра вымахал, а глупый, как Иванушка-дурачок.
– Умный, как Кащей Бессмертный, бабуля, – он подскочил. – Называется, пусти козу в огород с капустой.
Нина беспределила по-черному, обесценивая его труд. Полоскала ягоды в воде для полива и тут же совала их в рот.
– Тяжелый случай, как бы передоз не случился, – он вышел из беседки, коротко бросив ей через плечо: – Иди в дом. Жарко.
– Если в папашку пошёл, то беду свою нашёл… Кощей.
***
Солнце неуклонно ползло к зениту, и неприкрытую головным убором макушку начало ощутимо припекать. Нина с прищуром, недовольно посмотрела на безоблачное небо и застыла. Догадка о том, что сейчас она должна быть на собственном огороде и помогать сестре с огурцами, прострелила сознание. Тут же к сердечку присосались скользкие щупальца страха и сжали его так сильно, что стало трудно дышать.
– Она меня точно убьет… – пролепетала подавленно, со смирением. Отставила от себя заполненную до краев и вторую по счету банку с клубникой. Первая уже покоилась на дне ее желудка.
– Кто и кого убьет? – Влад отвлекся от созерцания своего отражения в чане с водой. Неспешно отлепился от бортика, повернулся к Нине и ласково улыбнулся. Мелюзга оказалась не стеснительной штучкой. Клубничные пилюльки развязали ей язык в чудное помело, которое и без его «стоумов» уже само все знает.
– Светка… Вот же мне и влетит теперь!
– За что? – он недоуменно сдвинул темные брови.
– За что, за что… За все хорошее, – виновато пробубнила. – Мне домой нужно!
Она встала с лохматой грядки и бегом поспешила из сада.
– Да не беги ты так! Все равно без моей помощи не выйдешь, – крикнул ей вслед. Подобрал забытую впопыхах банку и быстро двинулся за ней.
Возле ворот, разделяющих внутренний двор и палисадник, она внезапно остановилась, развернулась на носочках и в три прыжка сократила расстояние между ними. Вцепилась ему обоими руками за левое запястье.
– Небось и крапиву уже надергала… ждет… – сказала тихо, словно доверяя ему величайшую тайну бытия.
Округлившиеся до размера пятирублевых монет глаза тревожно блестели.
– Спокойно расскажи, что стряслось, – он мягко отцепил ее ручонки от себя. – В чем-то провинилась, а я до сих пор не знаю?
– Надо было огурцы из земли доставать, а я тут с вами ляськи-масяськую!
– Тебе конец… – протянул он в нарочитом ужасе.
– Мне конец… – повторила она и зажала рот ладошками.
– Ну… За это максимум шапалак по попе получить можно, и все. Ты чего? Какая крапива? – он попытался ее обнадёжить совершенно не понимая, о чем она мелет.
Нина посчитала своим долгом объяснить, насколько силен проступок и чем ей это грозит.
– Ага, я здесь уже экстрасенс. За такое, если не крапивой, то хворостиной отхлестает точно, – понуро прошептала и повернулась к нему спиной. Снова поспешила к кованой двери. – Спасибо, здрасти, до свидания, прощайте.
– Кхм, кхм, – он прочистил горло от накатывающего смеха. – Давай мы с тобой поступим так: я спасу тебя от шапалаков и крапивы с хворостиной, а ты мне за это подаришь желание.
– Какое еще вам желание, когда мне жить не осталось, – Нина встала на цыпочки, судорожно подергала за щеколду, пытаясь преодолеть преграду, но она не поддавалась. Детских сил на тугую задвижку не хватало.
– Не знаю, не придумал еще, но ничего сверхсложного. Так, по мелочи, что-нибудь. Лады?
Влад помог ей с защелкой, но дверь не открыл, встав на пути. Она возмущенно уперла кулачки в бока.
– Лады – малады, дайте, пожалуйста, выйти.
Он заговорщически поманил ее к себе пальцем.
– Скажи сестре, что я ей передал гостинчик, – всучил в ручонки полную банку ягод. – А еще скажи, что я велел ей передать, что очень огорчусь, если она пустит мои труды насмарку… Нет, не так… Очень обижусь, если она заставит тебя возиться в земле с болячками. И что если она будет тебя ругать или хлестать крапивой, то я не буду с ней дружить.
– Ой, да нужны вы ей сто лет! Клубнику слопает и не подавится, а мне все равно попадет!
– Сделай так, как я говорю. И сама все увидишь.
– Тоже экстрасенс?
– О, еще какой! Покруче Кашпировского. А еще я знаю четыре волшебных слова, которые спасут тебя от нее в любой опасной ситуации. Заклинание безотказное. Хочешь узнать?
– Хочу…
– В случае чего говори ей: «Я пожалуюсь дяде Владу». Но будь осторожна. Их магия будет работать только пока я здесь. Как уеду, их действие испарится.
Нина скептически скривила ротик, заглянула ему в лицо, а потом так заливисто расхохоталась, будто услышала самый забавный анекдот в мире.
– Я никогда не жалуюсь. Жалуются только маленькие, – произнесла просмеявшись.
– Так ты и есть маленькая.
– Большая.
– Маленькая.
– Большая!
– Хорошо, большая. Как хочешь, мое дело предложить, – он сдался и легонько щелкнул ее по точеному носику. – Но сестру не слушайся и в грязь не лезь.
Она в обнимку с банкой выскочила наружу и через улицу со всех ног побежала к дому. Свету нашла в огороде. Та с остервенением ковыряла землю и что-то невнятно шипела. Нина нервно сглотнула и приблизилась к ней с боку. Заметив ее сандалии, сестра резко дернулась к ней и схватила за волосы, больно потянула на себя.
– Ты где была? Дрянь ты такая! Я тебе русским языком сказала валить…
– Это тебе дядя Влад передал, – перебила ее Нина, протягивая банку с ягодами. – А еще он сказал, что обидится и не будет с тобой дружить, если ты будешь меня бить.
Света машинально забрала из ее рук клубнику, и на мгновение, будто и вправду услышав волшебное заклятие, окаменела. Ослабила хватку, а потом и вовсе извиняюще погладила по растрепанной шевелюре. От резкой перемены в настроении сестры Нина опешила. По ее сценарию события должны были разворачиваться совсем иным образом. Она несмело подняла глаза на Свету и поразилась. Та молчала, но ее грудь ходила ходуном, выдавая крайнее смятение. Щеки порозовели, словно от мороза, и кожа на руках покрылась пупырышками, хотя жара стояла неимоверная. Немного осмелев от такой реакции, Нина продолжила:
– А еще мне нельзя лезть в грязь. Он так сказал… Он полечил мне болячки. Мне вообще нельзя сегодня ничего делать. И завтра тоже… А может даже и потом.
– Так сказал, говоришь… – грубоватый голос сестры понизился до хрипоты.
– Да, да, так и сказал.
– Иди тогда, раз сказал… Я сама тут все…, – ответила, словно через силу, не договаривая предложений. – Мать отсыпается после смены… Не буди, она не в духе… И там… Бабка Галька твоя приходила… Принесла тебе кулек с голышками.
– Правда? – радостно переспросила Нина.
– За батареей… В спальне найдешь.
«Сработало!» – слово, сладкое, как леденец, громкое, как звон колокольчика на шее у Степана, здоровенного быка Косолаповых, зазвучало в голове.
«И впрямь, чудеса чудесатные» – удивилась не на шутку, заходя под прохладную тень дома. Как и сказала Света, конфеты находились в тайнике за чугунным радиатором. Зачем она спрятала их туда, не было ни малейшего представления. Про тайное место знала даже мать.
Остаток дня прошел обыденно. Нина была предоставлена самой себе. К вечеру мать затеяла стирку и не обращала на нее внимания, а сестра больше не проронила ни слова, мечтательно витая где-то не здесь.
Глава 5
Света ловкими движениями маститого шулера тасовала изрядно потрепанную колоду карт, готовясь в десятый раз разложить гадальный пасьянс. Исходившие от нее напряженные флюиды было можно пощупать пальцами. Она, словно истеричный ботаник – студент, не доучивший один билет перед экзаменом и молящий высшие силы простить его за эту неслыханную дерзость, с опаской вытянула из стопки первые три комбинации и облегченно выдохнула.
– Хватит маяться ерундой! – не выдержала Наташа, наблюдая за ней. – Сколько можно тебе талдычить, мать твою за ногу, что чихать он хотел на тебя!
Они сидели за открытым столом в палисаднике у дома подруги и были скрыты от посторонних глаз кустистым ясенелистным кленом.
– Даже картишки не врут. Он меня любит. Натах, смотри… Жить без меня не может!
– Ага, всю жизнь не любил, а тут, раз такой, и влюбился за парочку слов. Вот что ты за дурында-то такая, Свет? Давай, заканчивай с этим. Я тебе, как подруга, говорю. Не ходи к нему в хибару в субботу. Пожалеешь.
– Да что ты заладила-то!? Надоела, как горькая редька! Завидки жмут?
– А кто тебя прозрит, если не я! Думаешь, ты единственная туда лыжи намылила? Бывали там уже некоторые и до тебя…
– Откуда ты знаешь?
– Знаю, и все! Рассказывали.
Наташа привычно сложила на груди руки. Ее щеки почему-то запылали алым цветом.
– И чё?
– А ни чё. Развлекаются они так. Понимаешь? Поржут над тобой, а потом еще растрезвонят по селу, что ты сама туда притопала за кое-зачем.
– Кто они-то? Меня только Влад пригласил.
– Кто, кто… Егор с Максом! Ты что, всерьез думаешь, что буратин тебя позвал к себе компотика попить? От большой вселенской любви?
– А те двое тут причем?
– Да при всем! Придурки они конченые. Особенно Егор. Разведут тебя, как лохушку, не отмоешься же ведь потом, а тебе здесь еще жить!
– Я не понимаю, причем тут Киселев, если меня позвал Вишневецкий? Я, может, и сама не прочь с ним пообжиматься.
– Ох… Как же с тобой трудно… Владик тебя и утопающую не спасет, потому что вломы. Ну, не посмотрит он никогда на такую, как ты. А Егору самое то…
– Что «то»?
– Короче, Свет, я тебе в последний раз говорю: не ходи!
Света замолчала и опустила мечтательный взгляд на карточный расклад. Червовый король снова выпал сверху на даму бубей, зазывно подмигивая синими очами.
– Дашь мне свою майку погонять до воскресенья. Ну, ту, что с «Титаником»? – выпалила она.
Наташа закрыла глаза и опустила подбородок. Отрицательно покачала головой.
– Нет. Не дам.
– Ну, дай, пожалуйста. Не жмоться.
– Нет, Свет. Закрыли лавочку.
– Ты завидуешь, да? Поэтому жмёшься? Конечно, и ежу понятно…
– Думай, что хочешь, но майку не дам. И если пойдешь, то, мать твою за ногу, прощевай. Я общаться с тобой больше не буду.
– Да ты с дуба рухнула что ль, Натах? – Света, не поверив, криво усмехнулась и смешала карты в кучу.
– Не рухнула, Свет, не рухнула! Это последний шанс тебя вразумить! Выбирай: Вишневецкий со своими прихвостнями, или я! – с нажимом выкрикнула подруга, подскочив с чурбака – своего импровизированного табурета.
– Эй, ты чего разошлась? Не шути так. Мы же дружим с первого класса, – она, наконец, подняла на Наташу подернутые легкой дымкой тревоги глаза.
– Если понадеешься, что я не узнаю, то спешу тебя расстроить. Наутро о твоих похождениях будут знать все, кому не лень. Если уж не сам его величество – лучезарная задница Владюша, то Киселев с Евсеевым, мать их за ногу, уроды всех времен и народов, постараются за него.
– Ты ведь знаешь, как он мне нравится… Зачем ты так?
– Затем, что ты дура конченая, а я все сказала, – отчеканила каждое слово. – Хорошенько подумай над этим. Утирать твои сопли и подставлять жилетку больше будет некому!
