– Конечно!
– А я думала, что плохо только мне. Но плакать я не плакала, я не знаю, что это такое. И про маму не думала. Мне некогда было.
– Мама всегда будет помнить о тебе. Это же мама!
– Скажи, двухголовый, а что мне делать сейчас? Мне сейчас совсем не хочется плакать. Мне сейчас хочется кататься. И мне хорошо одной. Без мамы. Без брата и сестры. Хорошо. Но и страшно тоже. Главное, чтобы никто не кидался в меня палками, как сегодня утром. Тогда еще можно жить!
– Раз хочется кататься – поехали! Я же обещал! Но мне почему-то кажется, что ты обязательно начнешь скучать по маме. И плакать по вечерам.
– Не знаю.
– Мы так и не познакомились толком. Хотя уже отправляемся вместе в небольшое путешествие.
– Ты – странный двухголовый человек, а я – маленькая серая кошка. Разве этого недостаточно для знакомства?
– Конечно, нет. Вот у тебя есть имя? А если вдруг нет, то давай его сейчас тебе придумаем.
– Ты немного опоздал. Я уже придумала, как себя называть. Сегодня утром. Хоша. Так я себя назвала! – с гордостью заявила я. – А это мой друг – Шер.
– Разрешите представиться, – вмешался в наш разговор доселе молчавший Шер. – Белый бездомный пес из широко распространенной в наших краях породы «вольных городских собак»!
– Ого! Как ты гордо себя представил. Простой дворняжке это не под силу. Мне кажется, ты раньше принадлежал к какой-то другой породе, – рассмеялся гонщик.
– Верно. В детстве и юности я был лабрадором, но вот уже несколько лет я просто городской бездомный бродяга.
– А я – Тим. Ученик седьмого класса и большой любитель машин, самокатов, велосипедов и вообще всех возможных средств передвижения, – отвечал гонщик.
– Я еще никогда не знакомилась с человеком, – сказала я, – всегда только с кошками, крысами и мышами. С ними, вообще-то, неплохо, но с тобой, кажется, мне будет веселее и интереснее. Хотя, – и мне вспомнилась Гура, – крысы, например, тоже очень умные. Точно не глупее вас, людей.
Тим рассмеялся.
– Залезай вот сюда, – сказал он, снял со спины какой-то большой мешок, быстренько развязал его, бережно усадил меня внутрь и снова надел его себе на спину, – здесь тебе будет удобно! И смотреть, и ехать! Да и меня царапать не будешь.
Я послушно забралась внутрь. Но, вопреки его словам, мне было совсем неудобно, поэтому я тут же начала ворчать:
– Как же! Только голова и торчит! А лапы непонятно где болтаются.
С этими словами я поднатужилась, приоткрыла передними лапами мешок и вытянула их наружу.
– Вот теперь – порядок! – сказала себе я. – Свобода!
Тим заново надел мешок на спину, и мы покатились. Тим ехал теперь медленнее и почти никого не обгонял, а я, наоборот, быстро вертела головой в разные стороны, боясь пропустить что-то интересное.
Цветочные поляны сменялись густым лесом, и наоборот. Где-то под нами внизу текла небольшая речушка, и мы то отдалялись от нее, то приближались к ней. Где-то вверху, но совсем недалеко от нас, время от времени проносились какие-то незнакомые мне птицы. И в те мгновения, когда они приближались к нам, у меня почему-то возникало стойкое желание как можно быстрее выскочить из мешка и полететь вслед за ними, широко расправив в разные стороны все свои четыре коротенькие лапки и один длинный-предлинный хвостик.
И так мы колесили по парку долго-долго, пока усталость незаметно не охватила всех нас. Шер начал отставать от самоката, мне окончательно надоело сидеть в мешке, а Тим еще больше сбавил самокатную скорость. В конце концов мы остановились у какой-то лавочки, в окружении цветущих кустов и тени больших раскидистых деревьев. Не дожидаясь, пока Тим займется мешком и освободит меня, я тут же напрягла свои маленькие лапки, раздвинула узкое горлышко мешка и стремглав ринулась на свободу. Шер, не говоря ни слова, с радостью улегся на траву.
– Вы будете есть? – спросил нас Тим как ни в чем не бывало, залезая в мешок, из которого я только что выскочила. Спросил так, как будто мы были его давними друзьями, а не бездомными собакой и кошкой.
– Неплохо бы подкормиться, – обрадовался Шер.
– А что, так бывает, что люди кормят бездомных животных? – спросила я.
– Конечно. И даже очень часто. А тебя что, никогда никто не угощал?
– Пока нет. Ты первым будешь. Еще вчера мама приносила мне еду, а теперь мне придется добывать ее самой. И я даже не знаю, как это правильно делать.
– Серьезная проблема, – сказал Тим, – но, мне кажется, у тебя есть верный друг, который поможет. И научит.
– Хошку я не брошу, – отвечал Шер. – Она будет мне младшей сестрой.
– Отлично, – резюмировал Тим и отломил нам по большому куску какой-то совершенно неизвестной мне еды.
Еда пахла вкусно, но уж больно незнакомо.
Я осторожно обнюхала ее со всех сторон и спросила: «Что это?»
– Бутерброд с колбасой, – удивленно ответил Тим и добавил: – ах, да. Все время забываю, что ты у нас только первый день на свободе. И еще ничего толком не знаешь. Вот это – колбаса, – и он указал мне пальцем на круглый серый кусочек, – а вот это – хлеб. А вместе называется бутерброд.
– Колбаса ничего так, вкусная, – отвечала я, откусив немного, – а хлеб не очень.
– Не привередничай, – тут же высказался Шер, уплетая наверно уже третий или четвертый бутерброд.
Мы перекусили и поболтали еще немного о сложностях самостоятельной жизни. Вечерело.
Тим засобирался домой. И вскоре ушел.
А мы остались вдвоем. Парк постепенно пустел. Зажигались фонари, темнело небо, сквозь деревья пробивалась луна. Свернувшись клубочками, мы улеглись под лавочку и прижались друг к другу боками. Заканчивался первый день моей новой жизни.
Утиная охота
Однажды ранним утром я проснулась голодной. Ну, настолько голодной, что мне сильно захотелось что-то съесть. Я огляделась вокруг, заглянула во все углы своего подвала, выскочила во двор. Ничего. Ни кусочка. Ни крошки. Магазины, в которых мне иногда давали еду, были еще закрыты. Старушки, подкармливавшие иногда нас с Шером, еще спали. Одним словом – еды в округе нигде не было.
И тут я вспомнила, как кто-то из знакомых мне кошек рассказывал, что если поймать птичку и эту птичку съесть, то это будет и сытно, и вкусно, и даже полезно.
«А что? Неплохая идея», – подумала я и тут же стала размышлять, как бы мне поскорее поймать какую-нибудь, пусть даже самую маленькую птичку. Поскольку опыта ловли птичек у меня еще не было, пришлось все придумывать на ходу.
«Они все время летают, – рассуждала я, – значит, надо срочно научиться хотя бы немного летать. И я их тогда догоню. Прямо в полете. У них же всего два крыла, а у меня целых четыре лапы. А это значит, что летать я смогу и дольше, и быстрее».
Я огляделась вокруг и увидела сидевшего неподалеку на ветке воробья.
– Привет, воробей, – сказала я ему.
– Привет, кошка, – ответил он и зачем-то перепрыгнул на одну ветку повыше.
– Научи меня летать!
– Так это не так просто! Это ж сколько сил и времени мне потратить придется. А ты мне что взамен?
– А я стихи тебе подарю!
– Стихи? А это вкусно? Я никогда не пробовал.
– Это несъедобно. Но интересно, – ответила я и на минутку задумалась. – Вот, послушай:
«Воробей сидел на ветке. Грыз баранки, ел котлетки.
Бац! – и уронил котлетку. Вот такой вот случай редкий!»
– Это и есть стихи? – спросил воробей. – Классно. Спасибо. Конечно, я научу тебя летать! Про меня ведь стихов еще никто не сочинял! Но тут есть одна сложность: не видел я, чтобы кошки летали. Поэтому ты, получается, первая будешь. Единственная! Во всем городе. Или даже во всем мире! Кстати, стихи у тебя какие-то странные получились! Во-первых, у нас, воробьев, из клюва никогда ничего не падает. Мы, уж если что схватили, то обязательно съедим. А во-вторых, никто никогда не угощал меня котлетками. Да и моих приятелей тоже. Честно говоря, я даже и не знаю, как эти котлетки-то выглядят, как они пахнут и вкусные ли они! А то, может, они такие отвратительные, что и есть-то их не захочешь.
– Насчет котлеток не знаю. Сама их ни разу не ела. Это мне про них Шер рассказал, мой друг. А вот стихи, – отвечала я, – они всегда такие, очень неожиданные. Я их недавно сочинять начала. Как от мамы ушла. То про котлетки, то про конфетки, а то и про ветки какие-нибудь, да еще и с листьями. Никогда заранее не поймешь, что там, в этих стихах. То ли весело, то ли грустно. То ли радостно, то ли горько. Вот, послушай, сейчас в голову пришло:
«Серая кошка по имени Хошка долго летала, устала немножко.
И отдохнуть залетела в окошко.
Села на стульчик, свесила ножку. Вилку схватила, и ножик, и ложку.
Съела салат, творожок и картошку. Посуду помыла, поспала немножко.
Йогурт с собою взяла на дорожку. И упорхнула. Чудесная кошка!»
– Серая кошка – это я! Это меня Хошкой зовут!
– Здорово, – удивился воробей, – а я вот, кроме двух слов, ничего придумать не могу! Хотя столько уже на свете живу! Целый год! Чирик-чирик! Чирик-чирик! Нет, могу еще немного по-другому: вырк-вырк-вырк! Но на этом, пожалуй, все. А ты молодец! Стихи – это сложно! Не просто так! Ну, пойдем учиться. Кстати, а зачем тебе летать? Хочешь Город посмотреть?
– Как тебе сказать! И Город, конечно, посмотреть хочу. Но еще и птичек хочу научиться ловить. Мне же кушать надо! Стихи-то не кормят!
– Ах, вот оно что, – задумался воробей.
– Но ты, пожалуйста, не волнуйся, – сказала я, – за тобой я гоняться не буду. И тебя точно не съем. Мы же теперь друзья!
– Обещаешь?
– Честное кошачье слово! И хошачье тоже!
– Хорошо, так и быть. Поверю тебе, – вид у воробья тем не менее стал какой-то задумчивый, – тогда смотри и запоминай, как я действую.
И он стал как можно медленнее, чтобы я могла запомнить все его движения, перелетать с ветки на ветку.
– Запомнила, как надо? – спросил он.
– Кажется, да.
– Отлично. Теперь от теории будем переходить к практике. Вон, видишь ветку? – и воробей клювом показал на высоченную ветку. – Лезь туда! Оттуда будешь стартовать!
– А не слишком ли высоко для первого раза?
– Нормально. Стихи же сочиняешь!
– Да!
– Значит, и летать быстро научишься!
– А это как-то связано между собой?
– Конечно! Судя по всему, ты очень талантливая! А талантливая кошка – талантлива во всем!
– Точно, – ответила я и, не раздумывая больше, полезла наверх.
Воробей все время летал рядом и подбадривал. Наконец я добралась до нужного места. Ветка прогибалась подо мной, но все же мне удавалось удерживать равновесие.
– Ну, давай, делай как я, просто повторяй за мной, – воробей запрыгнул на соседнюю ветку и начал махать крыльями. Он подпрыгивал ненадолго и тут же садился обратно, – смелее, пробуй!
Я оторвалась от ветки, быстро-быстро замахала передними лапами и… тут же полетела вниз. Хорошо, что по пути мне попалось много разных веток с листвой, за которые я цеплялась. Через несколько секунд я уже лежала на земле и орала на весь полусонный двор:
– Больно! Очень больно! Мяяяяя-у!
– Да чтоб провалиться этим кошкам, – закричал какой-то местный житель, выйдя на балкон, – поспать не дадут!
– Да провалилась я уже, провалилась, – снова закричала я, – так глубоко провалилась, что встать не могу! Мне кажется, даже землю под собой продавила!
Воробей приземлился рядом и с укором сказал:
– Ну что ж ты! Я так надеялся!
– Мяяяя-у, – продолжала кричать я.
Воробей, прищурившись, внимательно смотрел на меня.
– А все же странно получается, – сказала я, немного успокоившись. – Махала своими лапками так же, как ты: сначала сверху вниз, потом наоборот. Только ты летаешь, а я падаю.
– Мало тренировались, – уверенно сказал воробей, – надо еще. Попыток десять-пятнадцать минимум. Тогда точно полетишь. Ну, и завтра еще повторить.
– Хорошо, только давай я теперь пониже залезу, а то падать очень больно.
– Лучше бы, конечно, повыше, – сказал воробей, – ведь чем выше поднимаешься, тем меньше нас тянет к земле. Там, наверху, летать-то легче!
– А ты не обманываешь?
– Нет, конечно. Мы же друзья! А друзья друг другу говорят только правду.
– Точно!
Я снова залезла на ветку, но все-таки уже пониже, и снова попыталась полететь. Но почему-то снова упала на землю. Потом еще и еще раз. Вскоре сил подниматься у меня уже не было.
