– Или говори речи, соответствующие твоему платью, или одевайся соответственно своим речам.
Начинающий поэт прочитал Вольтеру свою оду «К потомкам».
– Ода вполне сносная, но, боюсь, до адресата она не дойдет, – предположил Вольтер.
В Африке есть поверье, будто бы обезьяны куда умнее, чем кажутся. У них, якобы, есть свой «обезьяний язык», свои обычаи и законы, но они скрывают все это, боясь, что люди заставят обезьян работать и платить налоги.
Герцог Веллингтон, производя смотр своих изрядно потрепанных войск, заметил:
– Не знаю, какое впечатление они произведут на неприятеля, но на меня они наводят ужас.
Когда Вольтер, хорошо отзывавшийся о трудах доктора Галлера, узнал, что тот неодобрительно отзывается о его собственных, заметил:
– Наша участь, как и всех смертных, ошибаться.
К киноактрисе Грете Гарбо одна дама обратилась с вопросом:
– Что делать, если муж не выносит запах моих любимых духов?
– Смените мужа, – посоветовала та.
Датский писатель Пеленшлегер во время чтения написанной им трагедии неимоверно коверкал немецкий язык. Присутствующий при этом Гейне заметил:
– Я и не знал, что так хорошо понимаю по-датски.
Гейне получил по почте наложенным платежом огромный конверт, в котором он обнаружил изрядное количество оберточной бумаги и крошечную записку, в коей значилось: «Чувствую себя хорошо». В ответ Гейне отправил таким же образом вместительный ящик, в котором его приятель обнаружил огромный камень и записку следующего содержания: «Когда я узнал о твоем хорошем самочувствии, этот камень упал с моей души».
Узнав от больного, что тот предпочитает лечиться по книгам, врач Маркус Герц предостерег его:
– Вы рискуете умереть от опечатки.
Композитор Глюк однажды нечаянно разбил стекло витрины магазина. Хозяин предъявил ему счет на полтора франка. Глюк подал ему экю (три франка), но у хозяина магазина не оказалось сдачи и он заспешил разменять монету по соседству.
– Не утруждай себя, любезнейший, – остановил его композитор и, разбив стекло второй витрины, удалился.
На симпозиуме в Чикаго доктор Давид Гамбург заявил:
– Для науки представляет загадку не все увеличивающееся количество психически больных, а то, что некоторые еще умудряются сохранять здоровый рассудок.
Немецкий химик К. Клаусс, известный своим открытием рутения, частенько повторял при демонстрации опытов студентам Казанского университета, неимоверно коверкая русский язык:
– Взрыв, хотя и редко бывает, да часто случается.
Конан Дойл однажды послал нескольким знакомым аристократам, имена которых первыми пришли ему в голову, телеграммы одинакового содержания: «Все раскрыто! Немедленно беги». Каково же было его удивление, когда все его адресаты спешно покинули пределы страны.
Герои отечественной войны Милорадович и Уваров не упускали случая блеснуть знанием французского, хотя язык коверкали неимоверно. Однажды во время торжественного обеда в присутствии Александра I бравые офицеры затеяли горячий спор. Император поинтересовался о предмете спора у графа де Ланжерона, сидевшего рядом с офицерами.
– Я их не понимаю, государь, ведь они говорят по-французски, – развел руками парижанин.
Прослушав произведение начинающего композитора, Ференц Лист сказал:
– В вашем произведении много нового и хорошего. Вот только жаль, что хорошее в нем не ново, а новое не хорошо.
Молодой князь Иван Куракин, кичившийся своим знатным происхождением, с надменным тоном обратился к Ломоносову:
– Я – Рюрикович. А вот ты, Михайло, сын Василия, что можешь сказать о древности своего рода?
– Увы, ничего. Все записи нашего рода пропали во время великого потопа, – смиренно ответил ученый.
Дворцовый священник, заканчивая проповедь, произнес:
– Мы все умрем, братья.
Заметив входящего Людовика XIV, уточнил:
– Мы почти все умрем, братья.
Людовика XIV, после окончания весьма продолжительной аудиенции, которую он дал изобретателю г-ну Гийотену, спросили о причинах столь продолжительной аудиенции:
– От изобретения этого господина можно потерять голову, – объяснил король.
До Массне дошел слух, что композитор Рейсе, которого Массне в своих отзывах превозносил, взаимностью ему не платил.
– Ни один из нас не говорит то, что думает, – резюмировал Массне.
Участвуя в дискуссии о том, кто более повлиял на ход истории: Цезарь или Наполеон, Андре Моруа заявил:
– С тех пор, как существует цивилизация, никто так не изменил ход истории, как историки.
Осаждаемый кредиторами, умирающий Нарышкин произнес:
– Первый раз я отдаю долг … природе.
Когда Наполеон принимал парад в Тюильри, у него ветром сдуло шляпу. Расторопный солдат поддел ее штыком и протянул императору.
– Благодарю, капитан! – расщедрился Наполеон.
– Какого полка? – не растерялся бравый воин.
– Гвардии, – усмехнулся император.
Александр Македонский решил одарить Фокиона, слывшего самым честным и бескорыстным человеком, 100 талантами. Фокион вернул этот щедрый дар со словами:
– Для меня важнее быть, чем слыть честным и бескорыстным.
Однажды Черчилль, державший речь в парламенте, был прерван возгласом Кэнси Астор – первой женщины, избранной от лейбористов в Британский парламент и о внешности которой нельзя было сказать ничего лестного:
– Если бы я была вашей женой, то подлила бы вам в утренний кофе яд!
– Если бы я был вашим мужем, то выпил бы этот кофе, – парировал оратор.
На похвальбу миллионерши о том, что ее музыкальное образование обошлось ее родителям в полмиллиона, Бернард Шоу заметил:
– Просто удивительно, как мало человек получает за свои деньги.
На вопрос: «В чем заключается правда жизни?» Бернард Шоу ответил:
– В том, что часто приходится лгать.
Древняя эпитафия:
Здесь лежу я, никиец Филистион, умеривший смехом заслуживающую горьких слез людскую жизнь. Я – грустные останки жизненной комедии каждого. Не раз случалось мне играть роль умершего, но никогда так мастерски.
Сравнивая Гомера и Вергилия, Дасье подытожил:
– Гомер прекраснее Вергилия тысячью годами.
Появившийся у Вольтера господин отрекомендовался членом Шалонской академии.
– А вы знаете, – продолжил посетитель, – что Шалонская академия – дочь Парижской академии?
– О, да! И притом примернейшая дочь, потому что еще не подавала повода, чтобы о ней заговорили, – ответил Вольтер.
Недоброжелатели Вольтера распространили слух, о том, что трагедия «Альзира» написана не им. Один из почитателей Вольтера отреагировал на это так:
– Я очень желал бы, чтобы так оно и было на самом деле. Тогда у нас было бы одним великим поэтом больше.
Афинского стратига Ификрата спросили:
– Кто ты: конник, латник, лучник?
– Отнюдь, но умею всеми ими распоряжаться, – ответил военачальник.
Когда Александру Македонскому сообщили, что о нем в народе говорят дурно, то услышали в ответ:
– Такова участь царей – делать хорошее, а слышать дурное.
