Оставшиеся уроки прошли без происшествий. Я всё думал о школьной дискотеке, что скажу Карси, когда буду приглашать её на танец? Уверенность постепенно таяла, а когда мы с Димкой в назначенное время приблизились к актовому залу, где уже играла музыка, я нервно сглотнул и остановился перед дверьми. Димка фыркнул, и мы вошли.
Просторное помещение актового зала было украшено разноцветными воздушными шариками. Свет приглушённый, стулья расставлены возле стены, и есть площадка перед сценой. На площадке уже вовсю танцевали и девушки, и парни, сбиваясь в своеобразные круги. Играло что-то заводное и ритмичное.
Я прошёл мимо и сел на стул возле стены. Потом увидел Карси с подругами, и меня затрясло от волнения. Я должен сделать это! Почему признаваться в своих чувствах так сложно? Почему я просто не могу подойти и сказать? Я же не пихаю голову в пасть акуле! Организм почему-то считал по-другому.
Димка стоял, возвышаясь надо мной, и ждал, топая ногой в такт музыке, пока начнётся медленный танец, чтобы пронаблюдать за тем, что получится. Я хотел, чтобы он не начинался.
И вот, тот самый момент, которого я боялся. Объявляют, что сейчас начнётся медленный танец.
Я поднялся, ноги казались ватными. Вот она, Карси, в центре площадки! Она смотрит, как я подхожу, улыбается.
Я боялся в этот момент, что споткнусь.
– Не ожидала тебя здесь увидеть, ты же вроде сказал, что не пойдёшь, – заметила Карсилина.
– Я передумал, – голос показался каким-то хриплым, а кто-то внутри кричал «Давай, возьми её за руку».
– Это – хорошо.
– Карси, я… – я застыл, слова застряли где-то в горле.
Она стояла и смотрела на меня, ждала, что скажу. Я не мог выдавить из себя ни слова. Руки вспотели. Выглядел, наверное, как идиот.
– Все хорошо? – в её взгляде появилось беспокойство.
Я кивнул, затем, краснея, выпалил:
– Ты очень хорошо танцуешь!
Карси порозовела и убрала рыжую прядь за ухо. Я злился на себя, что сказал именно это. Почему нельзя было так: «Карси, ты – удивительная девушка. Когда я смотрю на тебя, мне хочется жить, а когда тебя нет рядом, то становится грустно. Ты не просто мне нравишься, я люблю тебя, всем сердцем».
Но в этот момент к нам подошел Кулий Мызрер, он деловито повернулся ко мне и спросил:
– Не против, если я украду её?
Я застопорился, смотря на него и моргая, все мои мысли сбились, а слова, которые я хотел сказать Карси, куда-то исчезли.
– Не против, – Карси протянула ему руку. Он обхватил её за талию, и они стали танцевать.
Я стоял, как громом поражённый, и смотрел на них. Меня снова начинало трясти. Он украл, украл момент! Кулаки сжались так, что ногти впились в кожу. Несколько разноцветных воздушных шаров лопнуло над моей головой.
Чувствуя себя крайне глупо и идиотски, я вышел из толпы танцующих. Когда я поравнялся с Димкой, тот стукнул себя ладонью по лбу, отказавшись комментировать это фиаско.
***
Это грустно, когда ты не можешь обнять человека, которого любишь, прижать его к себе, поцеловать, шептать нежные слова… Карси и Кулий встречались второй месяц. Все это время я был мрачнее тучи. Если бы я был тогда расторопнее!
Я злился на себя, на Кулия, раздражался, когда Димка пытался говорить со мной, даже на отвлечённые темы. Безответное чувство точило меня ножом. Истязало.
Я до сих пор не мог понять, что тогда помешало мне взять и сказать Карси о чувствах. Тем более, что она была готова выслушать. Я всё испортил!
Кулий Мызрер, конечно, не такой болван, как Томеснор. Он добрый, учится прилежно, никого не оскорбляет, и видно, что Карси ему нравится, он уважает её и дурой точно называть не станет. Если только в шутку.
Когда я говорю с Карси, то стараюсь не показывать то, что бушевало у меня на душе. Мы хорошо общаемся. Можем шутить на разные темы, переписываемся в «НаСвязи», Карси рассказывает о том, какой Кулий чуткий и добрый, говорит, что не знала, за что вообще тогда решила встречаться с Кукорачкиным. Но она никогда не говорила о том, что испытывает по отношению к Кулию. С его стороны была видна привязанность. И мне не хотелось встревать в их отношения, несмотря на то что я чувствовал.
В эту пятницу был сильный снегопад, и я ковылял до школы по колено в снегу. Коммунальные службы ещё не успели его убрать. На мне были старые серые ботинки со шнурками, синяя куртка и синяя шапка. Руки мерзли, ведь перчатки я забыл дома.
Возле школы орудовал дворник. Я сначала не обратил на него внимания, проходя мимо, но он меня окликнул. Я неуверенно подошёл к нему, на что этот дядька, лет пятидесяти, в лыжной куртке, сказал:
– Там кто-то щенков выкинул, в коробке два замечательных пёсика. Может, поможешь мне их в приют отвезти?
– Я бы с радостью, но у меня уроки, – мне не хотелось пропускать учебу. Хотя песики определённо нуждались в помощи.
– Это не займет много времени, – заявил тот и поманил меня рукой за школу.
Я согласился и пошёл за ним. Он провёл меня по школьной площадке, затем мы приблизились к гаражам.
– Песики там мерзнут, бедные. Их скорее нужно в тепло! – говорил дворник, когда мы заходили за гаражи.
Он был гораздо выше и больше меня, сильнее. Свою лопату он оставил возле школы.
Это так странно, куда мы идём? Вот очередной гараж, покрытый снегом, но нет никаких собак. Это что, шутка такая?
– Я пойду, урок скоро начнется…
В этот момент мужчина кинулся ко мне, доставая из кармана тряпку. Схватил меня и прижал её к моему носу. Я пытался вырваться, невольно вдыхая сладковатый запах непонятно чего, но дядька держал крепко. Ноги подкосились, и началась кружиться голова.
– Вот так! – последнее, что я услышал прежде, чем лишиться сознания.
***
Я пришёл в себя и обнаружил, что лежу на спине, на какой-то длинной твёрдой кушетке. В помещении был полумрак, я попытался пошевелить руками, но они были закреплены кожаными ремнями. Ноги – тоже. Кто-то уже снял с меня куртку и ботинки, оставив в рубашке и джинсах.
Сердце билось в страхе, пытаясь выскочить из груди. Где я? Что со мной хотят сделать? Повернув голову, я увидел в конце тяжелую дверь. Стены были серые, и на них висели непонятные приборы. Так же тут был шкаф со склянками и стол, на котором что-то лежало. Подвал? Обстановка нагнетала. К горлу подступала паника. Отлично, хоть раз я буду паниковать по определённой причине, а не просто так!
Я хотел было открыть рот, чтобы кого-нибудь позвать, но вовремя сообразил, что стены этого подвала, наверное, толстые, и меня услышит только хозяин этого дома, который, вероятно, и принес меня сюда. А если он придёт, то сделает что-нибудь нехорошее.
А он придёт. Я снова попытался вырваться. Не получилось.
За дверью послышались шаги, и тяжелая дверь открылась. Появился хозяин этого подвала. Тот самый дворник. Паника становилась всё сильнее.
Он почесал свою щетину на подбородке и приблизился ко мне. Я дышал беспокойно. Что он сделает? Будет заживо расчленять? Маньяк!
– Здравствуй, Саймон, ты правильно сделал, что обратился ко мне, – начал он, словно я был его пациентом.
Может, его из поликлиники уволили и он теперь занимается принудительным лечением?
– Я к вам не обращался! – резко ответил я. Откуда он знает моё имя?
– Это ты так считаешь.
– Что вам надо?
– Освободить тебя, – ответил тот, подходя к столу и что-то там выбирая.
– Тогда отпустите меня, – я смотрел ему в спину. Если он хочет «освободить», то почему решил пленить?
– Ты не готов.
Я театрально ударился затылком о кушетку.
– Но ты не волнуйся, я тебя обработаю, и тогда ты будешь готов. Тогда ты освободишься.
– От чего? – я не понимал, и вся эта ситуация начинала раздражать.
– От чувств, – ответил он, не отворачиваясь от стола. – Они причиняют тебе неудобства, они – балласт. Особенно чувства, которые безответны.
Я молчал, слыша учащённое биение собственного сердца. А об этом он откуда знает?
– Чувства мешают жить, от них нужно избавляться… – он открыл ящик стола и взял в руки какие-то провода.
– Я не буду от них избавляться! – резко перебил я. Не собираюсь переставать что-то чувствовать к Карси.
– Я тебя бонусом ещё и от эмоций избавлю, – это звучало как угроза. – Ты пройдёшь через боль, но станешь свободным.
Паника охватила меня и не хотела отпускать. Он болен! Психически болен!
– Пора вырезать из тебя опухоль чувств, – с этими словами дворник положил провода на стол, взяв в руки что-то маленькое.
Он подошёл, его лицо выражало маниакальную увлеченность. У него был шприц с чем-то прозрачным.
– Не бойся, – с этими словами он стал отгибать рукав на моей рубашке, чтобы добраться до вен.
– Отпустите меня! – повторил я. Как странно, когда тебя одновременно переполняют и злость, и страх.
Я ощущал его шершавые пальцы на внутренней стороне своего локтя.
Он воткнул мне под кожу шприц. Длинная острая игла вошла больно, и дворник пытался загнать её глубже. Затем, он её вынул.
– Не могу найти вену, – затем попытался снова.
Что-то мне подсказывает, что он вообще никогда раньше не делал уколы.
С пятой попытки, исколов мне всю кожу в том месте, у него наконец вышло. Непонятная жидкость растеклась по венам.
Сильная горячая боль начала подниматься от кончиков пальцев ног и выше. Меньше, чем через минуту, уже нестерпимо болела каждая клеточка моего тела. Казалось, будто под кожей происходят микровзрывы, будто меня сжигают заживо, будто выкручивают конечности, пытаясь их оторвать. Я жмурился, стиснув зубы, чуть не прикусив язык, дергаясь в путах и тяжело дыша.
Возвышаясь надо мной, подобно злобной горгулье, мучитель сказал:
– Ты никому не нужен.
Нет! Они заметят, что я пропал! Наверное, сейчас Карси думает, что я остался дома. Тётя Ира – что задержался после школы. Им ещё рано обращаться в полицию, они ещё не поняли.
Боль усилилась, я больше не мог сдерживать стоны – на радость похитителю. Мои пальцы сжимались и разжимались. Путы держали крепко. Голова гудела, в глазах темнело.
– Есть антидот, только я тебе его не дам, – мучитель провёл по моему вспотевшему лбу своей мозолистой рукой.
– П-пожалуйста! – единственное слово, которое я смог сказать, казалось, будто по венам текло раскалённое железо.
– Через несколько часов пройдет само.
Несколько часов?! Я задыхался от боли и ужаса. Зрачки были расширены. Я не выдержу столько! Ещё чуть-чуть – и лишусь сознания от болевого шока.
Может, этот садист решил замучить меня до смерти, а потом выкинуть труп в лесу?..
***
Не знаю, сколько часов уже прошло, боль не отступала, накатывая всё новыми волнами. Мои губы уже были синими, а по телу проступал холодный пот, начинало гудеть в ушах. Тело ослабло, оно уже устало биться в агонии. Почему он просто меня не убьёт? Почему это не прекращается?!
***
Наконец боль ослабла, принося долгожданное облегчение. Я лежал, осоловело глядя в потолок, обмякнув в своих путах, из глаз у меня текли слёзы. Никто не знает, где я. Никто меня не спасёт. Хотелось скулить, убежать куда-нибудь, спрятаться и больше никогда не вылезать из-под одеяла.
Дворник с довольной улыбкой взял со стола какую-то грязную тряпку, затем вернулся и, склонившись надо мной, сунул её мне в лицо, чтобы вытереть слёзы. Она пахла бензином и машинным маслом.
– О, это только начало! – воскликнул он, словно безумный учёный, чахнущий над экспериментом, и бросил тряпку на пол. – Удалим чувства самыми большими щипцами.
Я лишь всхлипнул, ничего ему не сказав.
Если он опять вколет мне ту гадость, я не выдержу. Как все это должно было помочь «удалению» чувств? Может, он не ведает, что творит? Ясное дело, что он, наверняка – шизофреник, который придумал себе, что он может заставлять людей перестать любить. У него и голоса в голове есть? Может, они ему что-то диктуют?
Он закурил и стал расстегивать мне пуговицы на рубашке, зажав сигарету в зубах.
– Зачем любить того, кто не любит тебя? Это непрактично и глупо, – говорил дворник, не разжимая зубов, чтобы сигарета не выпала из его рта.
Я ничего не мог поделать со своими чувствами, они сами пришли, хотел я этого или нет. Может, Карси сейчас волнуется за меня?
Он расстегнул последнюю пуговицу и обнажил мой торс. Затем, вынув сигарету изо рта, харкнув, сплюнул на пол и сказал:
– Ты ей не нужен.
– Нужен.
Она будет искать меня, ведь мы – друзья.
– Не нужен, – повторил он со змеиной улыбкой.
