Ruelle – The world we made
Olafur Arnalds & Arnon Dan – So far
Klergy – The end
Часть I.
Глава 1. Внутри кокона
Мой дядя пытался меня убить. Мысль, с которой я закрываю глаза в машине, а просыпаюсь в гостиной, съедаю подгорелый ужин и принимаю душ, с которой теперь не смогу расстаться никогда. До сих пор она казалась мне нереальной, но сейчас, сидя на диване и глядя на свои изодранные руки, я наконец-то начинаю понимать ее смысл.
– Зачем ты свернул? До Уинтер Парка прямо.
– Дорога перекрыта из-за снегопада. Нужно ехать в объезд.
Странно. Не помню, чтоб мы с Эми когда-нибудь сворачивали на эту дорожку. Даже когда зимой выпадало рекордное количество снега, главную дорогу Фрейзера всегда очищали, а если возникали сложности, объезжали через Грэнби. Не через лес. Чувствую, как неловкость щекочет спину. Никак не могу от нее избавиться, как и от дрожи в пальцах. От дряхлого обогревателя нет толку, разве что звук дрожащего металла отвлекает от озноба. Сырость проела дыры в металле, как подвальная плесень, но дядю, кажется, это не волнует. Он ни разу даже не поежился, хотя на нем нет куртки
Никогда не претендовала на звание «мисс Коммуникабельность». Обычно молчание не вызывало у меня особого дискомфорта, но сегодня оно серной кислотой капает на нервы. Почему? Потому что после того, как дверь кадиллака захлопнулась, дядя не проронил ни звука. Это как-то… неестественно. У нас никогда не возникало сложностей в общении. С Эми – да (у кого не было проблем со старшей сестрой). С Изи – да, даже с Майклом бывает разногласия, но не с дядей. Он – единственный, кто понимает меня если не с полуслова, то, по крайней мере, с целого. Он, как добропорядочный служитель церкви, всегда был добр к окружающим, в том числе и ко мне. Всегда с радостью подвозил, если я задерживалась допоздна в академии, особенно в такой снегопад. Но сегодня явно не один из таких дней.
– Что-то случилось? – не выдерживаю.
– С чего ты взяла?
– Ты какой-то молчаливый сегодня. Все нормально?
– Да.
Правда, прозвучало это так холодно, что перечит самому смыслу этого слова. Еще и эта дорожка через лес. Не нравится мне все это.
– Если я чем-то могу помо…
– Нет.
Мой дядя, такой знакомый и родной, заботливый, любящий. Ни разу в жизни он не подводил меня, не отчитывал, не наказывал и после смерти родителей воспитывал как родную дочь. Тогда почему мне так некомфортно находиться с ним в одной машине? Будто с чужим человеком. Из-за освещения в церкви я не сразу заметила бледность его лица, темные прожилки на шее, красные пятна на белках. Можно было бы подумать, что это усталость, если бы не трясущиеся руки на руле и синева под глазами. Словно он не спал трое суток. Но внешний вид – полбеды. Больше всего настораживает то, что на его шее нет крестика. Сложно не заметить массивное серебряное распятие с золотой инкрустрацией. Дядя никогда его не снимал, даже в бассейне. Когда я была маленькой, он рассказывал, что это фамильная ценность, которая передавалась из поколения в поколение. Сегодня эта реликвия валяется между ручным тормозом и переключателями скоростей.
– Ты не надел крестик. Я думала, ты никогда его не снимаешь.
– Он бесполезен.
По коже пробежали мурашки: то ли от холода, то ли от леденящего тона его голоса. От крутого поворота меня качнуло в сторону. Машина пролетает через сугроб и сильнее углубляется в чащу. Теперь мое беспокойство перерастает во вполне осязаемую тревогу.
– Куда мы едем?
– Домой.
– Но здесь нет дороги! Уинтер Парк в другой стороне!
Уголки губ дяди еле заметно дрожат. Сердце сжимается от понимания происходящего. Он везет меня не домой, а в… лес. Специально.
– Останови машину.
Вместо скрипа тормозов взвизг газа. Машина прыгает по снежным дюнам, как корабль по волнам.
– Пожалуйста! Отвези меня домой!
На его лице не дергается ни один мускул. Пальцы судорожно вжимаются в обшивку руля.
– Он ждет тебя.
– Что?
– Он наконец-то свободен! Теперь его ничего не держит. Граница падет!
– О ком ты говоришь? Что за граница?
Треск снега, поворот колес – машина уходит влево так резко, что едва не задевает дерево. Страх сильнее вжимает меня в сидение. Дядя не в себе. Он сошел с ума и не собирается останавливаться! Нужно что-то придумать, иначе он убьет нас обоих!
– Ты ключ ко всему. Он уже рядом, дышит тебе в спину.
– О ком ты говоришь?
– Он станет твоим другом, врагом, станет всем для тебя и одновременно никем. Добьется твоего доверия, пока не подступит достаточно близко. Он – твоя смерть и конец человечества.
– Кто?
– Вейн.
Безысходность толкает меня на отчаянный шаг. Хватаюсь за руль и сворачиваю. Старый металл взвизгивает, авто летит в чащу. Картинки, звуки, ощущения, мысли – все смешивается в сплошной снежный шар. Что-то трещит, грузнет, разбивается, что-то проносится возле моей головы. Меня со всей силы вдавливает в сидение. Вспышка света, гул, затем сплошная белая полоса, сливающаяся с тишиной. Сознание уплывает.
В гостиной витает аромат тлеющего дерева. На коленях умостился черный клубочек, нервно посапывая носом. Облегчение накрыло, как только нога переступила порог, но волнение зудящей раной засело под кожей. Я сижу на диване, поджав под себя ноги. Жду. После того, что произошло, я в полном ступоре. Не могу пошевелиться, хотя каким-то образом оказываюсь на диване. Не понимаю, что творится вокруг, хотя не перестаю об этом думать. Что мне делать? Обратиться в полицию? Позвонить в службу доверия или дождаться Изи? Она должна скоро прийти.
Чувствую, как кровь пульсирует в висках. Пытаюсь усмирить ее большими пальцами. Не помогает. К черту полицию. От них нет толку. Единственный человек, которому я могу рассказать о случившемся, – это Эми. Но ее нет, как всегда. И вряд ли в ближайшие двадцать четыре часа она вспомнит о моем существовании. Работа превыше всего. Обязанности на втором месте, друзья и коллеги на третьем, дом на четвертом. Ну а я где-то в конце списка, между пометкой оплатить счета и напоминанием вынести мусор. Когда-то мы были близки, но это было так давно, что воспоминания почти стерлись из памяти. Будто целая жизнь прошла. Но нет, всего девять лет. Девять коротких и непосильно долгих лет. Я больше не доверяю ей как прежде. Поэтому все что остается, это сидеть и ждать Изи. Она обещала заскочить, но так и не перезвонила. Правда, не уверена, что смогу ей рассказать. Если честно, я уже ни в чем не уверена. Я даже не понимаю, было ли это на самом деле.
Стоит закрыть глаза – и воспоминания вспыхивают сигнальной ракетой, так ярко, словно я до сих пор там, в салоне машины, которая слетела на обочину. До сих пор чувствую, как ноет спина, как стучит в висках. Вижу расплющенный капот, осколки лобового стекла, свои исцарапанные руки. Понимаю, что в сознании, но не могу пошевелиться. Все расплывается перед глазами, но больнее всего бьет в голову осознание. Авария! Дядя, Уинтер Парк. Он пытался завезти меня в лес. Мы слетели с дороги. Мне до сих пор сложно сориентироваться в пространстве. Никак не могу понять, где низ, а где верх. Где мы? Где дядя? Все ли с ним нормально? Смотрю на водительское место и чувствую, как к горлу подступает тошнота. Нет. Это все не по-настоящему. Должно быть, я сплю. Сейчас я ущипну свою руку и проснусь. Один щипок, второй. Ну же! Щипаю ладонь, бью ею о сидение, но озарение не приходит. Это не может быть правдой! Глаза закрыты, висок разбит, щека залита кровью. Он не двигается, а я никак не могу проснуться. Ветка пробила лобовое стекло, прошла между сидениями, дядю даже не поцарапала, но то, как безжизненно лежит его голова на плече, бьет в грудь сильнее удара от столкновения.
– Дядя?
Ремень безопасности заело. Пытаюсь его отсоединить, когда что-то хватает меня за руку.
– Очнись, пожалуйста!
Он приходит в себя, обхватывает повисшую голову и вправляет ее на место. Звук такой, будто сухая ветка переломилась. Ужас от увиденного завязывает голосовые связки в узел. Это нереально… Его голова медленно поворачивается в мою сторону. Нет. Наверное, у меня сотрясение. У меня галлюцинации. Его рука тянется ко мне. Сердце стучит в груди чугунным молотом, пытаясь пробить себе путь сквозь ребра. Пальцы… Я почти ощущаю исходящий от них холод.
– Ты нужна ему. Ты… ключ ко всему.
Рука скользит по моей щеке. Галлюцинации не могут к тебе прикоснуться! Ты не ощущаешь их на коже. Но я-то чувствую! А значит, это реа…
– Не пытайся от него уйти, – рука цепляется в мое запястье. – Он все равно тебя найдет. Уже нашел.
В висках трещит. Еще немного, и сознание отключится. Больше не могу сдерживать крик. Нет! Не трогай меня! Не смей! Пытаюсь нащупать что-то в машине, но под руку попадаются одни ветки. Наконец мне удается ухватить что-то холодное, что-то, что можно использовать для самозащиты. И этим «чем-то» оказывается тот самый фамильный крест. Удар приходится по лицу. Хруст был таким сильным, что мне показалось, будто я сломала дяде нос. На самом деле хрустнули не кости, а металл. Но дядю это не ослабило, напротив – только подтолкнуло. Его пальцы уже тянутся к моему лицу. Они так близко. Ветка – единственное, что не дает ему вцепиться в мои щеки, еще чуть-чуть – и она не выдержит. Нужно выбираться! Дергаю за ремень безопасности. Заклинило. Он выхватывает крест так резко, будто тот сейчас расплющится, но вместо того чтоб отшвырнуть его, дядя вдруг замирает. Глаза фиксируются на металле.
– Нет… – хрипит он, – я не могу. Должен… сопротивляться.
Я прилипаю спиной к стеклу. Не знаю, что делать. Поговорить с ним или бежать.
– Силь…– спина прогибается, шея выкручивается, – львер…
Это голос дяди!
– Дядя Ник?
– Ты должна бежать. Не доверяй никому, не верь тому, что говорят. Будь сильной, – он протягивает мне что-то в ладони. – Возьми. Он защитит тебя. Никому его не отдавай. Никому!
Не знаю, что делать, поэтому просто вырываю из дрожащих рук предмет.
– Беги и ни за что… не… останавливай… ся.
Момент просветления продлился меньше минуты, и снова конвульсии, снова хруст костей. Плечи вздымаются, мышцы напрягаются так, что на шее выступают прожилки, как у зверя, готовящегося к прыжку.
– Беги…
Цепляюсь за ремень. Ну, давай! Руки взметаются вперед, но я успеваю уклониться. Треск ветки эхом разносится в голове. Защелка трещит. Почти поддалась. Дядя тянется вперед, но ремень безопасности удерживает его на месте. Давай! Жилистая рука проламывает ветку. На голову сыплются осколки.
– Беги!
Я вырываю застежку и открываю дверь. Вперед, только вперед. Не оборачивайся! Иначе он догонит тебя. Почти стемнело. Ничего не видно. Только снег и кобальтовое небо падающее на голову. Ужасно болят ребра. Дыхание отдается свистящим хрипом в ушах, горло пылает, но я не перестаю бежать. Каждый вдох – очередная пытка. Я бегу целую вечность, но вокруг все та же чернота, медленно обволакивает мои плечи. Пытаюсь успокоиться, но чувствую, как самообладание рассыпается горсткой пепла по снегу. Что делать, ведь я посреди леса?! До ближайшего города десятки километров! Я больше не могу бежать, но и остановиться не могу. Если остановлюсь, он догонит меня. Что же делать?!
Нога цепляется о корень, и я лечу вниз по склону. Сдираю корку снега щекой, бьюсь о камень грудью, качусь по выступу, пока не натыкаюсь на что-то твердое. Словно огнем жжет в плече. Пытаюсь вдохнуть, но морозный воздух разъедает горло, словно серная кислота. Нельзя оставаться здесь. Нужно бежать! Но, несмотря на усилия, не могу заставить себя пошевелиться. Так и будешь лежать, пока он тебя не найдет? Нужно подниматься. Сейчас же! Внезапно в глаза врезается светлое пятно. Спасительная вспышка среди мертвой черноты. Приподнимаюсь на локтях и не верю своим глазам. Это же дорога! Всего в паре метров. Это мой шанс. Нельзя его упустить! С трудом поднявшись на ноги, бросаюсь навстречу сиянию. В боку колет сотней иголок, словно все мои органы завязались в узел, но это не имеет значения. Все, что важно, – не упустить свет. Он уже близок. Еще чуть-чуть. Пару шагов… Вот он! Свист колес оглушает. Скрежет тормозов как камнем по вискам. Я замираю, едва в силах перевести дыхание, когда световой шар отпрыгивает в сторону и застывает на обочине.
– Сильвер? Все в порядке?
Мужской голос накрывает сознание куполом: сзади, сбоку, возле плеча и наконец спереди.
– Ради бога, прости, я тебя не заметил. Ты выскочила из ниоткуда! Еще секунда, и я бы…
Перед глазами проявляется лицо мистера Моррисона, нашего соседа по улице. За спиной виднеется его старенький пикап.
– Я отвлекся всего на минуту…
– Уезжаем.
На подкошенных ногах бреду к машине.
– Поехали, пожалуйста.
Руки мистера Моррисона оказываются на моих плечах.
– Ты замерзла. Тебе нужно в больни…
– Все нормально.
– Ты уверена? Может…
– Домой!
Я забираюсь в салон и хлопаю дверцей.
– Отвезите меня домой, пожалуйста.
Скрежет, кашель, скрип металла. Мотор пикапа барахлит, как дряхлая стиральная машинка, но все же заводится. Автомобиль двигается с места, унося меня подальше от леса, но не от моих страхов. Сейчас, сидя в гостиной с чашкой чая и мурлыкающим комочком на коленях, все произошедшее кажется таким далеким, фантастическим, если не сумасшедшим. Настолько простым и одновременно сложным, что не укладывается в голове. И если бы не боль в плече и ссадины на руках, я бы точно засомневалась в собственной адекватности. Но они есть, а значит, вывод только один.
Мой дядя пытался меня убить. Этого не может быть. Перед глазами так и мелькают отрывки воспоминаний. Вздутые вены, вывернутая шея… Невозможно. Все произошедшее – сплошной кусок противоречий. Дядя любит меня. Разве нет? Воспоминания вмиг дали трещину в заложенной с детства картине жизни. Звук трескающегося металла – прогулки в парке рассыпались песочной крошкой. Треск лобового стекла – подарок в руках дяди стек как вода по стеклу. Сказки на ночь, уроки, оладьи на завтрак, улыбки – все вмиг становится таким ненастоящим, будто старая елочная игрушка, с которой вдруг слетела вся позолота. Что это было? Или, вернее, кто. Бледная кожа, вздутые вены, багровые пятна на белках… Детали, словно из нескончаемого кошмара. Вот только это не сон. Есть доказательства. Чего стоит перепуганное лицо мистера Моррисона. Он был сам не свой. Хорошо, что мне удалось отговорить его увозить меня в больницу. Только не это. Со мной все нормально!
Ничего не сломано, только синяки да царапины. Я жива, дышу, могу думать, по крайней мере пытаюсь, но все, что прорывается сквозь бушующие волны воспоминаний, это его слова. Что он говорил? Что-то о границе, ключе и обо мне. Он сказал, что за мной придут. Было что-то еще. Он назвал имя. Какое? Не могу вспомнить. Он был не в себе. У него паранойя, расстройство, истерия. Да он с ума сошел! Бог знает, какое насекомое забралось ему в голову! Теперь, когда за окном сгустилась предсумеречная тьма, а мгла затянула последние проблески солнечных лучей, стало ясно: Изи не придет, а, значит, сегодняшняя ночь будет очень долгой.
****
Ночные кошмары изрешетили сегодняшнюю ночь. Волосы промокли, рубашка прилипла к спине. Ощущение холодных пальцев на шее не оставляет даже после горячего душа. Что ж, если это ад, тогда я это заслужила. Или нет? Может, мне это приснилось? Людям снятся реалистичные сны, и они путают дни или события. Но все выглядело слишком реальным, как и следы ногтей сейчас на моих руках. Подхожу к зеркалу, откидываю прядь темных волос назад и замечаю багровые отметины на коже. Боже, как бы мне хотелось, чтоб все это было сном. Вкус страха на языке, звук ломающихся костей, боль в боку, странный предмет в его ладони…
