Алекс Рок "Последний из Двадцати"

– И иногда их жалкие попытки спастись – лучшее из развлечений. Мне нравится их наказывать. По всякому.

Не дожидаясь ответа чародея, бесовка схватила новую жертву за ногу – беспомощной игрушкой он повис в её хватке. Нечистая оттянула край своей набедренной повязки, швырнув несчастного к промежности. Прижала ладонью, блаженно закрыв глаза.

Рун лишь хлопнул глазами, как бесовья мать уже оказалась у него за спиной. Её ладони мягко легли ему на плечи.

– Я обещаю, что не буду с тобой столь же строгой, мой маленький колдунчик. И даже не буду лишать тебя памяти – может быть через вечность или другую ты даже начнёшь получать удовольствие от моих игр вместе со мной.

Рун холодно отстранился от бесовки. Здравый смысл витал в облаках – быть может, ему с легкостью и удалость преодолеть витающие в воздухе чары азарта, но думать о том, в какой же ситуации он оказался хотел меньше всего.

Воображение, словно взбесившись, норовило нарисовать ему жуткие картины тех омерзительных игрищ, которые затеет бесовья мать, стоит ему проиграть.

Проиграть…

Бесовьи матери никогда не предложат сыграть, если не уверены в собственной победе. Эта же не просто верила в свою победу – знала. Любой чародей превращался в обычного человека в глубинах преисподней. И дёрнуло же его провернуть тот фокус? Следовало прогнать лишь придорожных бесов и ехать дальше – Храпуны были в двух часах неспешного шага! А теперь ему грозит стать меньше в пару десятков раз, и развлекать бесовку с мыслями и поведением капризного подростка…

Призрак старого учителя в голове юного чародея лишь хитро подмигнул. Он играл в игры, подобные этим ещё задолго до того, как сам Рун явился на свет. И если уж не остался в местных покоях беспомощной игрушкой – значит, победить возможно.

Не дрейфь, велел старик. При плохой карте спасает холодная голова. Уж что-нибудь, да придумаем!

Мастер Рубера общего оптимизма не разделял, впрочем, как и не поддавался панике. Паника, говорил он, последнее, что сразу же бывает перед смертью. Лучше не слышать песнь этой сирены и идти дорогой смелых.

– Меньше слов, – вставая проговорил чародея. Бесовка неловко, будто испуганно попятилась. – Что за игру ты собираешься мне предложить?

– О, ты столь нетерпелив, колдунчик? – её собственная уверенность в победе, Руну показалось, пошатнулась. Правила, напомнил ему Мяхар. Проигранец никогда не предложит игры, в которой его нельзя победить. Будет мухлевать, жульничать и блефовать – ведь если ты не сумел поймать его на шельмовстве, правила не нарушены.

– Но ты прав! Мне уже не терпится показать тебе всю твою – и его! – ничтожность на моём фоне.

Бесовка хищно оскалилась в усмешке, резко развернулась. Поляна за её спиной, где мгновение назад цвела трава тотчас же обратилась почти пустым полем. Змеёй вдруг заворошились крохотные края проступающих из под земли стен.

– Что это?

– Замок. Ты играл когда-нибудь в замок?

Глаза нечистой озорно заблестели. Рун лишь кивнул в ответ. Детская игра родом из Вирании – кто её тогда привёз? Парень не помнил. Помнил лишь, как у него раз от разу чесались руки раскладывать лист, выстраивать из каменных блоков стены будущего лабиринта. Делать это при помощи магии было интересней – всякий раз получалось что-то новое и необычное. Герои. Карточки комнат. Сокровища. Почти без волшебства, чуть ли не на своей кровати можно было разыграть настоящее приключение!

– Вижу, что играл. Значит, правила уже знаешь.

Последний из Двадцати вновь кивнул. Всё просто – нужно было вырваться из замка, полного чудищ, ловушек и совершенно неожиданных встреч. Всё просто, когда играешь в это в своих покоях с вредной, но симпатичной девчонкой-соседкой.

Бесовка на такую походила меньше всего.

Рун нехотя смотрел, как возносятся крохотные фонтаны, в нишах стен появляются пылающими спичками неведомой силой зажжёные факелы. Тут и там, словно грибы после дождя, растут кукольные кровати, столы и стулья. Высится трон в тронном зале – комнате, с которой начинают все игроки. Особняком торчала арена – место, куда швыряли игральные кости.

Рун всеми фибрами души чуял подвох. Тот и в самом деле не заставил себя ждать. Подвох ширил и без того уже некрасиво широкую улыбку бесовки. Она схватила его за руку, дёрнула на себя – бросившаяся ему на помощь Ска врезалась лишь в непроницаемую стену.

Юного чародея охватило головокружение, но уже через мгновение он понял, что сидит на огромной ладони бесовьей матери. Та склонилась к нему так, будто готова была проглотить. Ей не нужна была даже магия, чтобы одарить его размерами жука.

– Ты смотришься таким милым, мой маленький колдунчик. Миленьким, маленьким и… жаль, что ещё не до конца моим. Не бойся, я это быстро исправлю.

– Это не по правилам! – Рун выкрикнул, взмахнув руками. Ужас ещё только раскрывал глаза, пробуждаясь ото сна, а уже успел нагнать понимания того, что бесовке достаточно лишь сжать кулак, чтобы последний из Двадцати стал лишь кровавым пятном.

– Правила ничего не говорят о том, какого росточка должен быть игрок. – бесовка извивалась, стоя на одном месте. Все же попытки Руна встать на ноги напротив были обречены. Его швыряло из стороны в сторону, будто в жутчайший из штормов. Перед глазами всё тряслось – бьющаяся о невидимую стену Ска казалась бесконечно далёкой. Из последних сил он хватался – то за мизинец, то за большой палец, обхватывая их обеими руками.

Чертова сука! На языке юного чародея поселилась с сотня проклятий. Наверняка, что-то подобное ей же кричали и все остальные.

Она перехватила его пальцами за шкирку, словно нашкодившего котёнка – ещё никогда Рун не чувствовал себя столь унизительно. Из головы, будто назло, не выходил несчастный купец, который, наверняка, испытывал что-то подобное.

– Не пугайся, мой маленький колдунчик! Я решила немного поднять ставки. Знаешь, что будет забавно? Если тебя проиграет твоя же собственная кукла. Вещь… превратит тебя в мою вещь. Что скажешь?

Рун ничего не сказал. Старый Мяхар охолонил его и заставил замолкнуть – что проку пищать злословия, если тебя никто не услышит и не послушает?

Стена перед Ска вдруг хрустнула, едва не разлетевшись осколками.

– Прикажи ей играть!

Бесовка встряхнула его – он бессильно закачался в её хватке. Будто соревнуясь в паскудности происходящего, затрещала рубаха на спине. Встряхни его капризная великанша ещё раз и…

Ска получила приказ через перстень. Её глаза сверкали столь зло и беспощадно, что юному чародею казалось, будто он видит ту тонкую грань, что отделяет стальную деву от непослушания.

Бесовья мать игриво постучала будущей сопернице по лбу.

– Мягкая. А мне казалась, будет твёрдая как сталь. Она правда машина, колдунчик? Я хочу посмотреть, что она будет делать, когда заведёт тебя в ловушку. И не забудь напомнить ей, что стоит ей лишь пальцем тронуть меня – как ты поселишься в моём исподнем.

Бесовка хихикнула. Рун не знал, каким чудом её голос, ставший вдруг громогласным и отдающий эхом, не оглушил его.

– Но ведь… ведь тут только половина лабиринта, – подметил чародей.

– Да. Потому как твоя игрушечная девочка запросто вычислит оптимальный путь к победе. Это неправильно, это… не по правилам! Новые комнаты будут зарождаться, стоит вам приблизится к ним. Приготовься встречать тупики на своём пути!

– Нам? – удивился Рун. Бесовка переместила его в другую руку, приложила палец к губам?

– А разве я не говорила? Обидно будет и очень невесело, если по коридорам будешь шастать ты один.

Она притопнула ногой – из поднявшегося серного дыма тотчас же показались очертания недавних знакомцев Руна.

Проигранцы сменили угрюмость на торжество, когда увидели юного чародея в руках своей повелительницы. Хищные, издевательские ухмылки обезобразили их морды.

– Ну что, господа? Теперь тебя иначе звать? Не в масть, не в сласть, а бесу в пасть? – рогатый извивался, что змея, упражняясь в злословии. Его собрат тоже насмешливо хрипел, но парень так и не смог разобрать.

Бесовья мать бросила на них один из своих взглядов и они умолкли. Притихли.

– Играть буду, – заявила она тоном, не терпящим возражений. – Вами.

Руну на миг показалось, что взвыли все Бледные разом: бесы принялись стенать; видать, чуяли, что их ждёт неладное. Закрылись руками, в момент теряя прежние размеры и тут же оказавшись в другой ладони напротив чародея.

Рун же смотрел на Ска. Ему помнилось, когда взрослые отказывали, а его с Виской или Кианором вдруг разделяла ссора, автоматоны попроще всегда соглашались стать соперником по игре. Кажется, один раз даже Ска, лишённая внимания и заданий от матриарха принимала в этом участие.

И всегда проигрывали. Что механические куклы попроще, что она. Рун чуял, как по спине кровожадным пауком ползёт обречённость, не поддаться которой было почти невозможно. Он смотрел на возносящуюся громаду стальной девы и лелеял надежду лишь на одно – в детстве ему просто поддавались…

* * *

Первой бросала кости бесовка. Чёрный и белый кубы с адским грохотом загремели по покрытию арены. Рун чувствовал себя как на иголках – он не видел и не мог знать, что выпало его соперникам: удача или не очень?

Бесовка не могла устоять на одном месте и мгновения. Угрожающе она перешагивала через весь лабиринт, нависала всей своей массой, загораживая свет – спасали лишь зажжённые и ещё каким-то чудом не истлевшие спички-факелы.

Проигранцы, немного придя в себя, скалились на чародея, дразня последнего языками и хвостами: знали, черти, что хозяйка игры им всяко поможет.

Рука Руна опустилась на рукоять клинка – трофей с пленного виранца был как никогда кстати. Проверил, как тот хорошо ходит в ножнах – напасть сейчас на этих двоих означает проиграть.

Словно их обоих подстегнули плетью, проигранцы бросились к трём дверям и, будто не решив чего умней, бросились к самой средней. Та хлопнула, скрывая их за собой.

Ска была нетороплива. Вопреки краснокожей сопернице, она будто вся была выдолблена из камня. Рун смотрел на неё с замиранием сердца – помнит ли правила, знает ли как играть, не вылетело ли из головы что чёрный куб отчеканивает ходы, а белая кость – карту опасности? И даже если помнит – что ему с того? Ведь в этой игре он всего лишь фигурка.

Перед глазами огнём вспыхнула цифра три – значит, из тронного зала он мог скользнуть на три клетки вперёд.

Он чувствовал себя жуком в оранжерее. Бесовка не скрывая своего любопытства следила за ним, будто за крохотным питомцем. Она кусала губы, закатывала глаза, вертелась, будто не могла найти себе места.

Цифра схлопнулась, обратившись огненной птицей. Взмахнув крыльями, она заспешила к той двери, что слева. Только сейчас Рун понял, что видит лишь как автоматон шевелит губами, но ни слышит ни звука. Будто их с головой, как потолком, накрыл звуконепроницаемый купол.

Плохо, подытожил парень, когда дверь грохнула, едва не ударив его по спине.

Плохо, согласился с ним старый Мяхар. Из каменных плит пола выросли две кляксы. Оставалось только скрипеть зубами – не иначе Ска сумела выкинуть шёстерку на опасность. С такой-то удачей и в самой первой комнате…

Бесовка радостно хлопнула в ладоши, ликуя от предстоящего представления.

Клякс Рун не любил с самого детства – наимерзейшие противники. Наимерзейшие, когда ты двигаешь фигурки, сидя перед доской. И самые жуткие, когда ты и есть та самая фигурка.

Кляксы тотчас же бросились в атаку. Рун перекатился в сторону, отпрянул прочь, уходя от размашистого удара. Клинок беззвучно вынырнул из ножен, располовинил одного из наступавших – парня с ног до головы окатило жирной, липкой жижей. Завершив приём, юный чародей сплёл заклинание, направив его в руку – поток воздуха должен был размазать остатки несчастного по ближайшей стене.

Мана щёлкнула, ударив последнего из Двадцати по пальцам, но ничего не произошло. Рун тотчас же выругался, краем глаза уловив, как склонившаяся великанша притворно сердится и грозит пальцем. Он не слышал её, но по губам отчётливо прочитал, что магия здесь – вне правил. А он ведь знает, что бывает с плохими мальчиками, что идут против устоев?

Разрубленная клякса неспешно стеклась в единую лужу – Рун знал, что ещё мгновение и она примет прежнюю форму.

Вторая перетекла ему за спину, извернулась от рубящего удара, больно ткнула парня в спину, едва не сшибив с ног. Её товарка, вновь целая и вытянувшаяся, довершила его падение; врезалась, придавив юного чародея к стене. Рун неосторожно вдохнул – гадкая и вязкая дрянь норовила залепить рот, нос, глаза и уши. Меч, выскользнувший из рук, заклацал по плитам пола.

Как же с ними бороться? Будь с ним его заклинания, так всего, что и требовалось, это окрасить несчастными стены и прижечь огнём. И с первым, и с вторым было туго.

Проклятье!

В игре, при должной доле удачи можно было выкинуть комбинацию и подружиться с противниками. Но, кажется, в этой партии, что затеяла бесовка, игровые фигурки должны были сами решать свои проблемы. С алчностью и азартом, властительница этих покоев сгребла кости для своего хода – не иначе, как рогатый с горбатым уже справились с уготовленной им напастью.

Трижды проклятье! Если он не управится как можно скорее, Ска пропустит ход. Нет ничего хуже в «замке» чем пропускать ходы…

Кляксы на мгновение замедлились, словно давая время чародею встать на ноги. Парень не замедлил этим воспользоваться: утёр рукавом лицо, отскочил от стены, словно мяч, выхватил из ниши факел. Кляксы грязевыми пятнами болтались, словно два болванчика. Надувались пузырями, словно готовили очередной неприятный сюрприз.

Рун ткнул факелом одному из них прямо в бурчащее маслянистое тело – огонь, вяло жующий промасленную тряпку с жадностью перекинулся на новую жертву.

Здравый смысл спешил одарить чародея тумаком – за поспешность и глупость. Вспыхнувшая клякса обратилась в живой поток пламени. Тая с каждым мгновением, словно свеча, она тем не менее бросилась в отчаянной атаке на чародея. Её товарка сторонилась пылающей сестрицы. А вот это уже на руку, подумал парень.

Пламя клочьями валилось наземь, оставляя на плитах пола лишь обгоревшие, жирные отметины. Огонь был беспощаден – он норовил укусить руки Последнего из Двадцати, лизнуть, будто леденец мягкую кожу, окрасить её волдырями ожогов. Летящие искры прожигали одежду.

Рун был стремителен, словно заяц. Не выпуская из рук факела он отвесил тыльной стороной ладони затрещину – клякса расплескалась, будто жидкий огонь. Кожа на перчатках съежилась от нестерпимого жара, в воздухе завоняло палёным.

Чародей не обращал на это внимания. Не обратил и тогда, когда огонь подпалил его плащ с краёв, зацепился за давно испорченную рубаху. Юного чародея интересовал лишь его клинок.

Мысль, родившаяся в голове толкала его на глупости. Что, спрашивал он самого себя, если ничего не выйдет, а это лишь пустая трата времени? Почему просто не подпалить вторую кляксу так же, как первую и выждать, когда она попросту сгорит?

Время – ответил ему старый Мяхар. Знаешь, сколько бесовка сделает ходов за это время?

Время – вторил ему мастер Рубера и замолчал: меньше всего на свете ему требовалось разъяснять, почему не стоит тратить столь драгоценные мгновения на ожидания.

Клинок легко лёг парню в руку – будто Вигк только и занимался тем, что стоял над душой кузнеца, заставляя подгонять рукоять под ладонь юного чародея.

Ставшая крошечной горящая клякса была уже не столь опасна. Пусть шустро, но всё равно недостаточно она ползла к чародею – парень затоптал её сапогом, закончив страдания.

Выжившая противница косилась лоснящимися буркалами на факел, обходя чародея стороной. Рун не знал, есть ли у неё глаза, но лелеял детскую надежду, что они у неё должны быть.

Выставив перед собой факел, он вдруг ткнул остриём клинка прямо в жирное тулово. Чернилами брызнуло масло. Рун исполнил клинком пируэт, загородился факелом – возжелавшая ответить на его атаку клякса тут же растеряла большую часть своего энтузиазма.

Словно умалишённый он бросился к ближайшей стене. Ему вспомнилось, как в детстве ему часто попадало – и от матриарха, и от Гитры, да много от кого за неровность почерка. Разобрать в той мазне, что он остриём клинка и прилипшим маслом намалевал на стене слово «друг» смог бы разве что безумец. Ожившая клякса была жуть как похожа на такого рода безумца. Не думая о такой ерунде, парень прижег чернила, заставив их едва ли не мгновенно высохнуть.

Слова на стене вдруг озарились светом, будто давая понять, что парень все сделал правильно. Ещё мгновение назад готовая утопить его в своих чернилах клякса встала, как вкопанная. Ему казалось, он слышит, как дрожа от неизбывного восторга хлопает в ладоши краснокожая дьяволица.

Стены, хранившие монолитную единость вдруг изменили самим себе – сквозь них шустро проступили очертания дверей.

Ска буквально вырвала кости из рук бесовки. Её воля подсветила ему дверь – не тратя времени даром, Рун скользнул туда.

Четыре шага. Ему повезло оказаться в крохотной комнате – её можно было пропустить. Ска повела его дальше.

Если у удачи и была своя Архи, то Руну она сейчас представлялось угрюмой, насупившейся на весь мир девчонкой. На грани слёзной истерики. Будто заведомо записав юного чародея в свои враги, она наказывала его за неверие.

Ловушка. Рун едва не захныкал, как малое дитя – почему сразу после сражения была ловушка?

Огромная юла кружилась на одном месте посреди просторного зала. Казалось, ей достаточно одного неловкого толчка, чтобы она упала, зацепив лепестками каменный пол.

Лепестки то складывались во время вращения, то поднимались, обнажая бритвенно острые клинки.

Дверь за спиной чародея втянулась в стены, обратилась ничем. Бежать было некуда. Словно озорливый пёс наконец получивший свободу, жужжа как рой пчёл, юла сорвалась с места. Она неслась прямо на Последнего из Двадцати. Словно в отчаянии он встретил её клинком – кружащаяся проказница поняла, что ей отнюдь не рады, и после удара потянулась в сторону.

Лезвия высекали искры, едва коснувшись стен. Будто им было зверски больно, они тотчас же отталкивали нахалку прочь. Еще минутой назад шустрый вихрь смерти обратился в молниеносный. Рун едва успевал отбить мчащуюся на него погибель или рухнуть в сторону.

Бедолагу с ног до головы пробил холодный пот. Тело с каждым мгновением не без ужаса ожидало, что беспощадная сталь лизнёт – руку, ногу, щиколотку. И тогда конец, нет больше никаких охранков…

Парень соображал судорожно и плохо. Нутро требовало импровизировать – иначе из этой комнаты он выйдет разве что в виде фарша.

Здравый смысл противился импровизации всеми силами – что толку тратить на неё силы? Думай, пожимал он плечами, посмотри вокруг – должно же быть что-то, что выключит эту адскую машину. Где-то в недрах сознания зло ухмыльнулся мастер Рубера, приговаривая собственную мудрость, что только дурак дерётся с ловушкой.

Мудрец же думает, как её обмануть.